Даниил Галицкий
Шрифт:
— Чтоб замолчали все, — пояснил Микула.
И верно, шум начал утихать.
Кирилл устроился лучше всех галичан. Он стоял на крыльце монастырского книгохранилища, а это было очень близко от помоста. Андриан помог ему в этом. Вчера шепнул своему гостю, что утром вече собирается.
— Хочешь все увидеть — ночуй у меня. Выйдем, когда все соберутся.
Мог ли перечить Кирилл? Да он с радостью поблагодарил Андриана, только вечером сбегал к своим и предупредил их, что ночевать будет у монаха Андриана.
С высокого
— А кто это напротив нас? — наклонился Кирилл к уху Андриана.
Андриан дернул его за руку и тихо ответил:
— Сейчас скажу, подожди… То купцы заморские… Не разговаривай громко, их биричи недалеко стоят, услышат.
У крыльца высокого каменного строения, вдоль стены, — широкий помост со скамьями. На них сидят безбородые напыщенные чужеземцы.
— Тот, который с самым большим посохом, — продолжал Андриан, — купец из Дании. Много денег имеет.
— Дания? — вопросительно посмотрел Кирилл.
— Есть такая страна на море, там, где солнце заходит.
— Как много их! — удивляется Кирилл.
— Много. Множество товаров к нам везут, но и от нас немало берут. Два двора занимают, немецким и готским те дворы называются. Пускай живут — хороший люди. Только тот, толстый, вельми лукавый — свейский купец.
— Который? — переспросил Кирилл.
— Тот, что возле высокого сидит. Хитрый, не любят его наши купцы.
Но Кирилл уже не слушал Андриана. Он наклонился вперед, едва не перескочил через перила.
— Свейский, говоришь?
— Свейский. Уже, почитай, больше года в Новгороде.
Кирилл качал головой и шепотом ругался.
— Ты чего? — всполошился Андриан. — Не заболел ли?
— Заболел? Отчего? — задумчиво ответил Кирилл. — Нет, не болен… Болен, болен, — торопливо добавил он, — болен от лютости… Ах ты, собака!
— Да что ты? Что ты? — испуганно потянул его в сени Андриан.
— Не тяни! — Кирилл оттолкнул старика от себя. — Смотри и запомни. Я тебе могу доверить тайну. Тот свейский купец — не свейский купец.
— Кирилл! Тише!
— А я же только тебе говорю. То не купец, а латинский поп. Зверь! Людомира замучил!
Сбиваясь, Кирилл поспешно рассказал Андриану о том, что происходило в яме, о том, как истязали Людомира. Окровавленный Людомир тогда уже ничего не видел, он не заметил, как насильно втолкнули в яму четверых галичан, схваченных на улице. Среди них был и Кирилл. «Смотрите! Расскажите своим галичанам, всем то же будет!» — неистово орал тогда Бенедикт, а монах подпрыгивал возле него.
Андриан побледнел и прошептал на ухо Кириллу:
— И этот… купец — он? Верно ли признал?
— Он! Узнал. Я его не раз в Галиче видел. Что теперь делать?
— Боюсь, — сжал Андриан руку Кирилла. — Поразмыслить надобно… Боюсь… Не поверят… Нет, поверят, а что с ним учинят? Ничего. Скажешь — тебя уберут, в яму бросят, рот заткнут. С этими купцами не будут ссориться.
— Уберут, —
— Молчи… Ты молод. Я сам… А то бояре вельми злые. Кто тебе или мне поверит? Я сам поймаю его на слове, пойду к купцам… Нет, к посаднику… Я ему покажу, как русских людей убивать! А ты не встревай, а то и домой не попадешь.
Архиепископ поднял крест, и стало так тихо, будто на площади не было ни единого человека.
— Люди Великого Новгорода! — услышал Иванко старческий голос. — Слушайте все. К нам прибыл посол из Галича, подмоги просит князь Даниил против иноплеменных.
Дмитрий вышел из толпы и поклонился. По толпе прошелестел ветерок.
— О! Дмитрий, Дмитрий говорить будет! — неожиданно вырвалось у Иванки.
На него зашикали.
— Люди русские новгородские! — громко прозвучал голос Дмитрия. Сняв шелом, Дмитрий три раза низко поклонился во все стороны. — К вам мы пришли! Галицкий люд просит вас. Грамоту князь Даниил написал к мужам новгородским. Когда злые люди обижают кого-нибудь из семьи, кто защищает? Свои! Кто щитом, становится для дитяти? Отец да братья родные. А к нам чужеземцы забрались. Король мадьярский баронов пригнал. Сидит Бенедикт в Галиче, веру нашу попирает, над женщинами враг глумится, дышать не дает. Долго ли так будет? Помогите, братья! Русских людей вызволите! Убивают враги, мучают…
Толпа зашевелилась, глухой ропот возмущения прокатился по площади:
— Наших убивают!
— Не дадим убивать!
— Врага изгнать!
— Братья ведь наши!
— Пойдем в Галич!
Архиепископ поднял крест, но людское море бурлило, кипело, из края в край перекатывался шум голосов. Он махнул рукой — трижды зазвонил маленький колокол. Шум утих.
— Посадник хочет говорить!
И в ответ где-то в толпе резкий голос разрезал тишину:
— Слушаем!
Приглаживая ладонью бороду, посадник поклонился и начал издалека:
— Люди русские всюду живут — и в Новгороде, и в Галиче… Но далеко они разошлись, рукой не достать. И солнце одно, а греет не одинаково.
— Ты о помощи говори!
— Для чего солнце поминаешь? — загудело вече.
Стараясь перекричать, посадник изо всех сил натужился:
— Я о помощи. Не близко идти. Мы у себя… Самим войско надобно…
Еще сильнее забурлили новгородцы:
— Видим, куда гнешь!
— Налей в рот воды!
Посадник силился что-то сказать, махал руками, но его слова тонули в шуме толпы. Раздались гневные возгласы:
— Не желаем слушать!
— Иди прочь!
Сколько ни порывался посадник говорить, ему не давали. Кричали, улюлюкали, свистели мальчишки, угнездившиеся на крышах близлежащих домов.
Ничего не мог сделать и архиепископ. На поднятый им крест никто не обращал внимания — посадника не любили. Так повелось на вече: не захотят слушать — хоть лопни, не дадут рта раскрыть. Посадник пожал плечами, сошел с помоста, и сразу стало тише.
— Кто еще будет говорить?
— Не слышим! — начали шуметь новгородцы.