Даниил Галицкий
Шрифт:
Где такое место найти, чтобы все уместились? Широкое княжеское подворье лишь пятнадцатую часть может принять. Пришлось за городом, на берегу Волхова, лагерь разбить. Тут поделали коновязи, сюда и кузнецы перебрались — кому надо меч подправить, кому копье острое отклепать, а кому и лишнюю подкову сделать в дорогу. Гудят-звенят молоты, ржут кони; шустрые ребятишки бегают между взрослыми, и в общий шум вплетаются детские голоса.
Накануне выступления Мстислав с утра собрал сотских: все ли готово?
— Великая сила, за всем не услежу, а вы очи мои,
И без того сотские все знают, все у них ладно, а все же после суровых слов Мстислава снова помчались в свои сотни.
Обо всем подумал Мстислав. В тот же день, когда было вече, послал он своего гонца к киевскому князю просить, дабы и он подмогу дал своими дружинниками.
…Кирилл рано разбудил Иванку.
— Вставай да Дмитрия поднимай!
Но пока Иванко собирался, Дмитрий сам уже вышел во двор, поглядел на небо.
— Хороший денек нас нынче провожает! — радостно воскликнул он. — Собирайтесь, нам негоже задерживаться.
Дружинники уже седлали коней, готовили возы, не дожидаясь приказа тысяцкого, — каждому хотелось поскорее домой добраться.
Новгородцы собирались за городом, на широкой поляне вдоль дороги. Какая огромная дружина у Мстислава! Где он собрал столько богатырей? Уже выстраиваются конные по своим сотням, возле возов суетятся пешие.
Сотня Микулы пойдет первой. Сюда и подъехал Мстислав, велел Микуле проехать везде — посмотреть, не забыли ли сотские его приказов. Микула вихрем помчался; побывал в сотнях, заглянул к пешим. Все на месте. Одежда воинов приличествовала торжественной минуте прощания и отъезда: пешцы были в свежевыстиранных сорочках, да и дружинники почти все поснимали кольчуги и латы и, по дедовским обычаям, на выход в дорогу тоже надели праздничные белые сорочки.
Мстислав заметил это, но не показал виду. Нужно ли вслух выражать свои чувства, смущать воинов! Они сделали это по велению сердца. Многим, может, не придется возвратиться в родной Новгород, и они хотят проститься с ним светлой сыновней улыбкой. Пусть будет и на душе также светло, как засияло на притихшем поле праздничное одеяние.
Мстислав задумался. С ними он ходил до самого моря, силой русской преграждал путь крестоносцам. С этими доблестными бородачами радовался победе, на поле брани, с ними делил горечь невзгод. К их сердцу знал он кратчайшую тропинку, и они к нему, как к родному, приходили, открывали душу. Тропинка! А вот такой тропинки нет к душе тех, кто именуются друзьями. А может, они и не друзья — посадник и архиепископ? Достойно удивления: разговариваешь с ними, а от слов их холодом веет. Вот и сейчас — нет искренности у этих друзей. Заезжал вчера к архиепископу, встретил на пороге свейских купцов — выходили они от архиепископа, низко поклонились. Ну конечно, кому, как не посаднику, быть здесь! Вскочил посадник со скамьи.
«То ты, княже?» А владыка молвит: «Что-то не видно Мстислава».
Архиепископ еле улыбнулся.
«Садись сюда,
И начали вдвоем, архиепископ и посадник, охать: «Войска много забираешь, а как там тебя Даниил встретит? Дальний поход предстоит, и все ли благополучно будет?..» Почувствовал Мстислав: не о нем и не о воинах печалятся, а о себе. Что им горе Русской земли! Даже и слова о Галиче не промолвили, а все про то, не больно ли далеко вырывается он, Мстислав. Мелькнула тогда мысль: может, эти свейские купцы что-то наговорили? Может, им не по душе этот поход? Трудно понять. И архиепископ какой-то вялый, больше говорит посадник. Не удержался Мстислав и, как всегда, прямо спросил, что случилось. Так ничего толком и не сказали, все намеками: «Беды б не приключилось какой», — и снова о дальней дороге. Так и ушел от них, ничего не добившись. Только попросил, чтоб не опоздали на проводы.
…Огляделся вокруг. Поодаль на конях десять дружинников застыли в молчании: ждут знака, чтоб поскакать с его повелением. Опомнился. Не время для раздумий: войско может заметить, что он загрустил, а это не годится в походе. Где же Микула задержался? И жены с дочерью нет… Ага, вон их возок, выехали из городских ворот. Архиепископ замешкался, не оставляет своего гонора, заставляет ожидать. Навстречу Мстиславу мчится Микула.
— Все готово, княже, можно и трогаться.
— Трогаться? — улыбнулся он верному дружиннику. — А благословение?
— Вот благословения только не хватает, — весело ответил Микула и оглянулся, — Есть! — воскликнул он и указал рукой на городские ворота.
Там засуетилась стража, на дорогу выкатилось несколько возков; впереди в разукрашенном возке — архиепископ.
Мстислав поднял руку. К нему подскочил дружинник.
— Поезжай, вели, чтобы стали в ряды.
А сам вернулся к главной сотне. За ним поехал и Микула.
Второй стояла сотня Дмитрия. Тут и остановился Мстислав. В это время подъехали жена и дочь.
— Мы готовы, отец! — соскочила с возка и подбежала к нему Анна.
— Хорошая моя! — Мстислав наклонился с седла и поцеловал дочь. — Скоро поедем.
— А я поеду на коне, — защебетала Анна.:— Матушка не хочет, а я сказала, что ты велел. Вон и мой Птах. — Она взяла за повод вороного коня, подведенного слугой.
Мать замахала руками.
— Чего ты, Хорасана? — спросил Мстислав жену.
— Не пристало девушке с войском скакать. На прогулку можно, а тут…
— И тут можно — она же моя дочь.
— Твоя! — ласкалась Анна к отцу.
Мстислав не стал напоминать Хорасане, дочери половецкого хана Котяна, что она сама в седле выросла, что он и увидел ее впервые на коне, когда она мчалась по степи половецкой. Увидел — и заполонила она его сердце. Мстислав улыбнулся, — ничего не случится с Анной.
Архиепископ медленно вылезал из возка, поддерживаемый двумя слугами-монахами: неудобно ему в тяжелой, раззолоченной праздничной ризе.
— Можно начинать, владыко, — низко склонил голову Мстислав, сойдя с коня.