Данута
Шрифт:
И Данута решилась… Момент, когда она начала говорить, весьма символично совпал со взлетом их самолета и теперь они уносились все дальше и дальше в небеса, оставляя позади всю прошлую жизнь, безнадежно отставшую где-то на земле. Начав издалека, Данута рассказала про свою семью, про жизнь в Есенице, и только потом, дойдя до момента встречи с доктором Ропом, перешла к самому важному. Нужно отдать должное Алексу, он слушал её внимательно, не перебивая и не задавая вопросов. О степени его заинтересованности или удивления можно было судить лишь по мимике лица, но даже в тех случаях, когда Данута говорила, казалось бы, о совсем
Данута говорила долго, почти целый час. Её неспешный монолог, произносимый на высоте десять тысяч метров, закончился, опять же, по странному совпадению, в тот момент, когда лайнер заходил на посадку, так что у Алекса физически не оставалось времени, чтобы высказать свое мнение. Впрочем, он явно не спешил этого делать, чем сразу поставил Дануту в тупик — как же, она рассказала ему всё, а теперь он молчит! Женщины не любят, когда им непонятно поведение мужчины, но, одновременно, нет для них ничего привлекательнее подобных тайн. Делал это Алекс специально, либо просто пытался сориентироваться в новой ситуации, но до самого приземления Данута не добилась от него ничего, кроме самых общих фраз, мало относящихся к делу. Сначала она не понимала, а потом по настоящему испугалась. Действительно, она поведала свою невероятную историю человеку, в сущности, совсем мало знакомому, человеку, который уже захватил её однажды, а теперь снова везет неизвестно куда и неизвестно зачем. Его слова еще не являлись источником намерений, а она снова поверила, поверила неизвестно кому… но Дануте так хотелось верить, так нужен был кто-то, кто сможет её поддержать, а тут…..
Когда лайнер приземлился, девушка едва сдерживала слезы. Алекс посматривал на нее украдкой, но продолжал молчать, а она, погрузившись в бурю собственных эмоций, уже не могла заметить тонкой улыбки, иногда скользящей по кончиках его губ. Для неё — хрупкой и, в сущности, беззащитной, мир снова начал рушиться и сейчас она, не в силах понять поведение мужчины, готова была разрыдаться и закричать. Закричать от страха, от жалости к себе, от ненависти за свое легкомыслие и от обиды на людей.
Успокойся! — приблизив губы к самому её уху, Алекс положил ей на колени свою открытую ладонь. — Сейчас не время для дальнейшего разговора, а меня прости — я чувствую себя виноватым.
За что? — еле слышно прошептала она. Голос её дрожал, но как же ей нужно было услышать что-нибудь именно такое!
Он улыбнулся:
Не знаю. Скорее, я чувствую вину всех людей, которые использовали тебя, а поскольку я теперь несу за тебя ответственность, общая вина отражается и на мне.
Что ты такое говоришь?! — Данута все же всхлипнула, но теперь уже по другому поводу. — Ты ни в чем не виноват, ты ничего не знал, а многие мне только добра хотели.
Добра? — Алекс только усмехнулся. — Вот именно поэтому я считаю необходимым перенести наш разговор в более удобное место. Мне стоит тебе объяснить кое-что, а там посмотрим, кто ошибается, а кто нет.
Несколько мгновений Данута еще смотрела ему прямо в глаза, а затем лицо ее окончательно прояснилось и она положила свою руку в его открытую ладонь:
Договорились.
Когда лайнер подвели к терминалу прилета минского аэропорта, на часах была только четверть восьмого вечера. Еще вовсю светило солнце, на улице пахло ранним летом и всё это
Представляю, какая паника сейчас там, в Будапеште, — сказала Данута, провожая глазами мелькавшие за окнами деревья.
В ответ Алекс недобро сузил глаза:
Думаю, что не вполне представляешь. Сейчас там идут десятки звонков от одного высокого чина к другому — «Что? Как? Где они? Кто виноват? Искать, искать, искать!»
Ой, смотри, козы! — Данута ткнула пальцем в стекло, где вдали действительно виднелось большое белое стадо, мирно пасущееся на каком-то ярко-зеленом поле. — Извини, я отвлеклась… ну так что, не найдут?
Алекс рассмеялся:
Нет, ты удивительная! Такая непосредственность, право, умиляет и обезоруживает! Я понимаю, что это защитная реакция организма на стресс, но все же здорово видеть в человеке такой интерес к жизни. Ты как нежный цветочек, который схлопывает лепестки перед тенью, но каждый раз вновь самозабвенно открывается, почувствовав солнечные лучи!
Мне никогда не говорили таких вещей, — Данута была явно тронута. — Я цветочек… нежный! Как здорово звучит… ты стихи не пишешь случайно, Алекс?
Нет, мне не до этого, — улыбнулся тот. — Но разве только поэты могут быть такими? Достаточно просто иметь душу и не стесняться высказать то, что чувствуешь по отношению к другому человеку. Вот ты для меня именно цветочек, и я не желаю, чтобы его кто-нибудь сорвал. А руки к нему, как я теперь вижу, у многих тянутся. Разные — старые и молодые, холеные или с когтями, в перстнях или с толстыми волосатыми пальчиками. Такие разные, но суть одна.
Когда откроешь-то эту суть? — спросила Данута, лукаво подмигнув. — Мне не терпится понять, кто меня еще хочет «сорвать»?
Сядем в автобус, вот тогда и поговорим спокойно.
А по билетам в автобус нас не найдут потом?
Здесь билеты обезличенные, между Белоруссией и Россией нет границ. Я настроен думать, что только к утру те, кто будет нас искать, узнают, что мы прилетели в Минск. А там уже ищи-свищи нас в чистом поле.
Что? — Данута удивленно посмотрела на своего спутника — последнюю фразу Алекс сказал по — русски.
Это значит, что нас будет очень сложно найти. Между прочим, словенский и русский языки сильно похожи.
Да? — Данута пожала плечами. — Может быть. Я так понимаю, у меня теперь будет время потренироваться.
Глава четырнадцатая. Жесткая правда Алекса Бравова
Подъезжая к Минску, поезд постепенно замедлился и теперь двигался с обычной скоростью. Проезжая через городские окраины, Данута не переставала удивляться чистоте и порядку, выгодно отличавших Минск даже от некоторых европейских городов, где ей довелось побывать. Городская архитектура, конечно, не отличалась оригинальностью, но и назвать ее безликой было нельзя: все дома имели свой стиль, в котором, несмотря на усреднённость, все же проглядывали общие черты и местный колорит. Всё было аккуратно, строго и хорошо продумано.