Даровые деньги. Задохнуться можно
Шрифт:
Монти увел от него Сью. Она ушла не пикнув. Прекрасно. Что ж, он им покажет. Они увидят, что такое истинный Фиш.
– Зачем тебе Бидж? – сказал он. – У него рукописи нет.
– Что ты, есть. Я видел, он ее читал…
– А потом отдал мне. – Ронни взял кий и прицелился к шару. – Она у меня в ящике. Бери, если хочешь.
Монти ахнул. Сын Израиля, на которого внезапно посыпалась манна, не испытывал такой благодарности, удачно смешанной с удивлением.
– Ну, старик! – сказал он. – Ну, даешь!
Ронни
Глава X
Гроза прошла, а Галли Трипвуд маялся и томился. Любимый газон промок, особенно не походишь; промок и шезлонг, не посидишь. Солнце сияет, это да, но мир – слишком мокрый для человека, который не любит сырости, словно кошка.
Он посидел в своей каморке, побродил по дому и наконец обосновался в холле, ожидая собеседника, способного оценить и случай из жизни, и рискованный лимерик. За приятной беседой не заметишь, как раздастся гонг.
Однако ему не везло. Прошел Монти, но после недавних ревеляций беседовать с ним не хотелось. Монти исчез в бильярдной, где сам с собой играл Ронни, потом появился снова и направился вверх по лестнице. Сурово глядя на него, Галли пробурчал: «Ну и гад!»
Вскоре показался Пилбем, криво улыбнулся и нырнул в курилку. К нему тоже не влекло – плетет интриги с этой Конни, носит мерзкие усики. Оставалось два варианта. И впрямь, Кларенс – у свиньи, Сью вообще куда-то исчезла, значит – или Ронни, или Конни. Видимо, она пьет чай. С ней давно пора побеседовать.
Только он это подумал, из сада явилась Сью.
Он окликнул ее, и она к нему присела. Ему показалось, что она неважно выглядит – нет той грации, той упругой легкости, которой он восхищался в Долли. Хотя кто его знает… Полутемно, свет неверный. Мало ли что померещится в тот час, когда день, в сущности, ушел, а до коктейля еще далеко!
– Привет, – сказал он.
– Добрый вечер.
– Что делали?
– Гуляла у дома.
– Ноги промочили?
– Вроде бы нет. А вообще, пойду переобуюсь.
Галли сурово покачал головой:
– Нет, не пойдете. Я тут тоскую.
– Ой, бедный!
– Да. В такой час обычно заглядывают себе в душу. Я этим не занимаюсь, мало ли что увидишь. Развлеките меня. Спляшите, спойте, загадайте загадку.
– Понимаете, я…
Галли взглянул на нее сквозь монокль. Так и есть, в плохом виде.
– Случилось что-нибудь?
– Н-нет…
– Точно?
– Д-да…
– Сигарету?
– С-спасибо, не надо…
– Радио включить? Про тритонов послушаем.
– Н-не надо, спасибо…
– Что-нибудь случилось?
– Нет, нет.
Галли нахмурился:
– Значит, это жара.
– Да, было жарко. Сейчас полегче.
– В грозу бывает плохо.
– Да, да.
– Боитесь грозы?
– Нет, нет.
–
Галли оживился, как оживляются все златоусты от собственных рассказов.
– Про Булку Бенджера слышали?
– Кажется, нет.
– Жили мы летом в Сомерсетшире, ловили рыбу. Булка, Пробка, я, еще кое-кто. Началась гроза. А надо заметить, Булка очень много врал. Прекрасный человек, ничего не скажу, но врал – без перерыва. Тогда он хвастался племянницей – и то она умеет, и се. Итак, сидим мы в грозу дома, а он говорит, что эта девица быстрее всех печатает на машинке.
Сью оперлась подбородком о руку.
– Ну хорошо, мы удивились. Казалось бы, хватит. Но остановиться Булка не мог. От этой машинки, видите ли, она быстрей играет на рояле. Не лучше – она всегда играла превосходно, а именно быстрее. «Верьте, – говорит, – не верьте, на Marche Funebre у нее уходит сорок восемь секунд».
Мы говорим: «Ну уж прямо сорок восемь!» Он не сдается: «Да, проверял по хронометру». И тут Пробка, человек честный, возьми и скажи: «Ты, Булка, врешь. Переврал самого Псину Уилкса». Это был наш пеликанский чемпион. «Опасно сидеть с тобой в грозу». – «Это почему же?» – «А потому, что Бог накажет».
Булка говорит: «Пожалуйста. Если она за сорок восемь секунд не отбарабанит Шопена, пусть наказывает». И что бы вы думали? Ка-ак бабахнет, ка-ак сверкнет – смотрим, а Булка под столом. Очень расстроился. Посмотрел на потолок и говорит: «Ну, Ты прямо ловишь на слове!»
Он помолчал.
– Да? – сказала Сью.
– То есть как «да»? – спросил он с той самой интонацией, с какой укорял Всевышнего сам Булка.
– Ой, простите! – спохватилась Сью. – Вы говорили?..
Галахад взял ее за подбородок и посмотрел ей в глаза.
– Хватит, – сказал он. – Больше не верю. Что случилось?
– О, Галли! – воскликнула Сью.
– О Господи! – воскликнул Галли, испытав тот холодный ужас, какой испытывает человек, когда ему на руку текут слезы.
Через десять минут суровый судья вошел в бильярдную. Из монокля в черной оправе вырывалось пламя.
– А, вот ты где! – сказал он.
Ронни, давно сидевший в углу, туманно на него посмотрел.
– Привет, – откликнулся он.
Дядю он любил, но сейчас ему не обрадовался. Когда ты на дыбе, общаться трудно, тем более играть в бильярд.
– Я, собственно, ухожу, – сообщил он, чтобы прибить на корню такие помыслы.
Галахад раздулся, как небольшой индюк. Монокль уподобился прожектору.
– Уходит он! – Галли фыркнул. – Интересно! Не-ет, ты сидишь и слушаешь. Скажу все – уходи, прошу. Но не раньше.