Дары смерти (перевод Snitch)
Шрифт:
— Дамы и господа! — объявил невысокий волшебник. — Я хотел бы попросить вас встать!
Тётушка Мюриэл громко заворчала, но встала вместе со всеми. Волшебник вновь взмахнул палочкой. Стулья, на которых они сидели, грациозно поднялись в воздух, полотняные стены шатра исчезли, и все оказались стоящими под тентом, натянутым за золотые шесты, а вокруг открывался великолепный вид на залитый солнцем сад и сельский пейзаж. В следующее мгновение из центра зала разлилась лужа жидкого золота и образовала сверкающую танцевальную площадку; парящие стулья выстроились вокруг маленьких столиков
— Недурно, — одобрительно заметил Рон, как только отовсюду появились официанты. Некоторые из них держали серебряные подносы с тыквенным соком, сливочным пивом, и огневиски, другие аккуратно передвигались, неся груды пирогов и бутербродов.
— Надо пойти поздравить их! — Гермиона встала на цыпочки, чтобы разглядеть место, где исчезли Билл и Флёр в толпе доброжелателей.
— Успеем, — пожал плечами Рон, снимая с проплывавшего мимо подноса три кружки сливочного пива и протягивая одну Гарри. — Гермиона, не стой на месте, надо столик занять… Только не туда! Подальше от Мюриэль…
Рон направился через пустую танцплощадку, поглядывая налево и направо; Гарри был уверен, что тот выискивал взглядом Крума. Они добрались до другой стороны шатра, но почти все столики были заняты. Пустовал лишь один — тот, за которым сидела Луна.
— Не возражаешь? — поинтересовался Рон.
— О, да, — радостно отозвалась она. — Папа только что ушёл дарить Биллу и Флёр наш подарок.
— Что это, годовой запас корнестражей? — спросил Рон.
Гермиона хотела пнуть его под столом, но вместо этого попала по Гарри. Глаза заслезились от боли, и Гарри на пару мгновений утерял нить беседы.
Музыканты начали играть. Под бурные аплодисменты, Билл и Флёр первыми вышли на танцплощадку; через некоторое время мистер Уизли вывел на площадку мадам Делакур, а вслед за ними вышли и миссис Уизли с отцом Флёр.
— Обожаю эту песню, — сказала Луна, покачиваясь в такт мелодии вальса, после чего встала, дошла до площадки и начала в одиночестве кружить на месте, закрыв глаза и плавно помахивая руками.
— Она бесподобна, правда? — с восхищением заметил Рон. — Просто прелесть.
Но улыбка тут же сошла с его лица: на освободившийся стул Луны уселся Виктор Крум. Гермиона заволновалась в предвкушении, однако, на этот раз Крум не собирался делать ей комплименты. Нахмурившись, он спросил: «Кто этот мужчина в жёлтом?»
— Это Ксенофилий Лавгуд, отец нашей подруги, — ответил Рон. Его воинственный тон говорил о том, что они не склонны смеяться над Ксенофилием, несмотря на явную провокацию. — Идём танцевать, — резко добавил он Гермионе.
Застигнутая врасплох, но в то же время довольная, она поднялась со стула, и они вместе слились с растущей толпой на танцплощадке.
— Они что, снова вместе? — растерянно спросил Крум.
— Э… типа того, — ответил Гарри.
— Тебя как зовут? — спросил Крум.
— Барни Уизли.
Они пожали руки.
— Слушай, Барни, ты хорошо знаэшь этого Лавгуда?
— Нет, сегодня впервые познакомился, а что?
Крум сердито глянул поверх своего бокала,
— Потому что, если бы он нэ был гостем Флёр, я бы немедлэнно вызвал его на дуэль, за то, что он носит на груди этот мэрзкий знак.
— Знак? — Гарри тоже взглянул на Ксенофилия. Странный треугольный глаз сверкал на его груди. — И что? Что в нём такого?
— Гриндевальд. Это знак Гриндевальда.
— Гриндевальд… тёмный маг, которого победил Дамблдор?
— Именно.
Крум так сжимал челюсти, словно что-то жевал. Затем он добавил:
— Гриндевальд убил многих людэй, в том числэ моего деда. Разумеется, в этой странэ он не имэл такой власти — говорят, он боялся Дамблдора… и правильно делал, судя по тому, как он закончил. Но это, — он указал пальцем на Ксенофилия, — это его знак. Я зразу узнал его. Он высэк его на стенэ в Дурмштранге, когда учился там. Некоторые идиоты копировали его себе на учебники и на одэжду, думали, что это устрашает и выглядит впечатляюще, пока те из нас, чьи родитэли погибли от руки Гриндевальда, не проучили их как слэдует.
Крум угрожающе хрустнул костяшками пальцем и сердито взглянул на Ксенофилия. Гарри был абсолютно сбит с толку. Это казалось совершенно неправдоподобным, что отец Луны поддерживал тёмные силы и что никто из присутствующих, казалась, не узнавал треугольной фигуры, похожей на руну.
— А ты… э… уверен, что это Гриндевальда?..
— Я не ошибся, — холодно ответил Крум. — Я нэсколько лэт ходил мимо этого знака и прекрасно знаю его.
— Знаешь, вполне может быть, что Ксенофилий толком и не знает, что означает этот символ. Лавгуды, они малость… необычные. Он запросто мог где-нибудь поднять его и решить, что это голова мяторогого хрюка в разрезе или ещё чего.
— Что в разрэзе?
— Я не знаю, что это, но по всей вероятности по выходным они с дочерью ездят понаблюдать за ними…
Гарри почувствовал, что бесполезно рассказывать Круму про Луну и её отца.
— Вон она, — он указал на Луну, которая до сих пор танцевала в одиночестве и размахивала руками вокруг головы так, словно отгоняла мух.
— Зачем она так дэлает? — поинтересовался Крум.
— Похоже, пытается избавиться от водоструя, — Гарри уже начал узнавать симптомы.
Крум, казалось, не мог понять, издевается над ним Гарри или нет. Он достал из-под мантии свою палочку и угрожающе похлопывал ею себе по ноге; искры так и сыпались с её кончика.
— Грегорович! — воскликнул Гарри. Крум вздрогнул, но Гарри был так взволнован, что забыл о всякой безопасности. Он увидел палочку Крума и вспомнил, как Оливандер тщательно проверял её перед Турниром трёх волшебников.
— Что с ним? — подозрительно спросил Крум.
— Он же делает палочки!
— Я знаю.
— Он сделал твою палочку. Поэтому я подумал… квиддич…
Крум смотрел всё более и более подозрительно.
— Откуда ты знаешь, что мою палочку сделал Грегорович?
— Я… прочитал наверное где-нибудь, — сказал Гарри. — В этом… в журнале для болельщиков, — бешено импровизировал Гарри, и Крум вроде как успокоился.