Де Рибас
Шрифт:
Так оно и вышло. К Павлу явилось множество несчастных, и скоро он стал их попросту гнать, вызывая новые и новые волны недовольства собственной персоной. Но главное было достигнуто: з Петербург возвращались братья Зубовы.
Тем временем Рибас съездил на несколько погожих осенних дней в Кронштадт, ознакомился с производимыми работами, планами и чертежами, и составил по первому впечатлению доклад, который так понравился Президенту Адмиралтейств коллегии Кушелеву, что тот обещал непременно представить сей труд Павлу.
Увы, как это заведено непредсказуемой судьбой, ветер вдруг подул в паруса заговорщиков совсем с другой стороны, чем ожидалось. В полдень, когда на балюстраде адмиралтейства заиграл оркестр и Рибас в экипаже отправился домой, решив сначала проехаться по Невскому, за Казанским мостом, где в два ряда были высажены липы, его догнал курьер от генерал-губернатора Палена и передал записку, в которой Пален умолял адмирала во весь опор скакать к Никите Панину с тем, чтобы Никита Петрович, сказавшись больным, немедля отменил бал в своем доме с иностранными послами.
Поручение казалось легко выполнимым, но отменить бал Никита Петрович уж не мог: иностранные посланники с женами и детьми уж съезжались к нему. Да и что за причина, ради которой можно пренебречь европейскими неизбежными пересудами? Все выяснилось вечером у графини Ольги. На утреннем докладе император довольно злобно отозвался о Никите Петровиче и расспрашивал о нем Палена:
— Собирается веселиться? Танцевать с иностранными посланниками? Ему безразличны наши заботы! А ведь он педант. Значит, знает, что делает!
Пален пытался защитить вице-канцлера, но, видно, Ростопчин уже сумел закрепить мнение о нем царя. И действительно, через несколько дней стало известно, что Ростопчин готовит перевод своего опасного соперника в московский Сенат. Терять одного из главных деятелей заговора в момент, когда Зубовы во весь опор мчались в Петербург, было совершенно не с руки, и Пален предложил:
— Вспомним о том, что у нас на троне царь-рыцарь, и будем просить его оставить Никиту Петровича хотя бы до того времени, когда его жена родит.
На том и порешили, а Пален сообщил еще одно:
— Скоро предполагают освящать Михайловский замок. Адмирал прав: нам надо озаботиться и его планами и сменой в нем караулов.
Торжественное освящение Михайловского замка состоялось 8 ноября в Михайлов день и в день восшествия на престол. Но Павел лишь отобедал здесь со всем семейством и уехал в Зимний, на следующий день назначив в замке маскарад. Узнав об этом, Рибас тотчас помчался к Палену.
— Момент исключителен, — сказал он ему. — Если после маскарада его величество останется в своей новой обители, его первая ночь в нем может стать последней.
— Все зависит от того, из какого полка будет караул, —
— Да. Но Талызина нужно предупредить.
Генерал Талызин сообщил, что караул будет из преображенцев. Все складывалось неожиданно и удачно!
Маскарад девятого ноября в Михайловском замке начался при небывалом стечении знати. Играло несколько оркестров. Мрачные покои подчеркивали веселье гостей. В десятом часу адмирал объехал замок в карете: на балу все шло своим чередом. Как условились, в одиннадцать Рибас приехал к Палену, захватив пару пистолетов и кинжал. Но Пален покачал головой:
— На маскараде все, кроме хозяина. Более того, я узнал, что он собирается переезжать в замок только после Рождества.
Но сдерживаемое усилием воли напряжение не оставило адмирала: неожиданно заболел Президент Адмиралтейств коллегии Григорий Кушелев, и, как ни удивительно, Павел быстро нашел ему замену: теперь Рибас должен был ежеутренне докладывать монарху о морских делах империи! «Знал бы он на что я был готов против него вчера! — изумлялся такому повороту в судьбе адмирал. — А может быть, знал? Но знание это было неосознанным предчувствием жертвы?»
Прослышав о назначении Рибаса, к нему примчал необычайно встревоженный Пален. И первый вопрос:
— Кто вас рекомендовал замещать морского министра?
— Очевидно, Григорий Кушелев. Моя записка об укреплении Кронштадта чрезвычайно понравилась Павлу.
Но по всему было видно, что Петр Алексеевич не поверил. Он вышагивал по Рибасову кабинету, что-то обдумывая.
— Что вас беспокоит? — спросил Рибас.
— Нет ли в вашем назначении какого-то особого смысла?
— Не вижу.
— Ростопчин никогда бы не допустил к этой должности вас.
— Мое назначение временно. Кушелев выздоровеет — и все вернется на круги своя.
— Если вы задержитесь в этой должности, лучшего и желать нельзя! Никиту Панина все-таки высылают из Петербурга.
«Но он явно что-то недоговаривает, — думал Рибас, разглядывая замкнутое лицо губернатора. — Уж не думает ли он, что я получил назначение по протекции Ростопчина?» И спросил:
— Не сошли ли вы с ума, если думаете, что мое назначение идет от Ростопчина?
— Да. Все странно, — смешался Петр Алексеевич. — Будьте осторожны. Прекратим на какое-то время наши встречи.
Однако они встретились уже через день, четырнадцатого ноября, когда в семь утра с папкой, обшитой белым шелком, Рибас вошел в приемную Павла, ожидая увидеть сонм министров, явившихся к монарху, как и он, с докладом. Но кроме двух-трех лиц, которых он не знал и которые молча поклонились ему, тут никого не было. Почти тотчас как он вошел в сумрачную приемную, из кабинета императора явился Пален. Очевидно, он закончил свой губернаторский доклад, и генерал-адъютант пригласил в кабинет адмирала.