Де Рибас
Шрифт:
— Тем более, — сказал Джузеппе. — Что ему моя ничтожная коллекция?
— Может быть, вы и правы, — согласился Витторио. — Но упомянуть о ней следует. Он знаток. Доброжелатели величают его департаментом ума, а завистники — змеей мужского рода. Запомните: он любит покровительствовать.
— Меня больше занимает то, что он еще и отец Екатерины.
— Предполагаемый, — сказал Кирьяков.
— Сами рассудите, — продолжал Витторио. — Если ты в милости у монарха, то бери чины, титулы, пользуйся, воздай хвалу. Но у нашей цезарини и Бецкого все не так. Отношения совсем другие, почти семейные, когда живут одним домом и несут все
Все, что Джузеппе узнал, следовало обдумать, а пока он принялся за труд аббата Гальяни и одолел «Дух человеческий в его развитии», когда их неприметная кибитка подкатила к петербургской заставе. Кирьяков приготовил документы, а Витторио высказался высокопарно:
— Перед вами, де Рибас, окраина, с которой может начаться судьба.
5. Глава, в которой Артемида превращается в богиню Флору, влюбленный строит мост, знакомится с департаментом ума, крупно играет и встречается с императрицей
1773
Петербург встречал городским особым морозцем. Солнце светило стужей. Обоз с лесом задержал путников, солнце внезапно сгинуло, и где улицы, каналы, церкви, дома, дворцы? Где город? Ничего не было видно за мельтешением внезапно повалившего снега. У Рибаса возникло ощущение, что они въехали в высокие горы, где стужа и снег вечны. Встречные кареты были редки в снежной круговерти. Что это по левую руку? Слободы, лавки, усадьбы, избы, гостиный двор, полицейская часть… Темные громады застроек едва были видны за густым снегом, но Джузеппе то и дело видел крытые беседки с разведенным в них огнем. Здесь любой прохожий в лютую стужу мог обогреться и бежать по делам дальше.
За время отсутствия Кирьякова его брат-инвалид купил на Мойке дом содержателя лесных мельниц Брумберга за смертью последнего, и путники остановились у распахнутых ворот. Петруччо, а теперь барин Петр Сергеевич, кликнул дворню, велел выгружать свою поклажу и седлать лошадей, чтобы везти почту в канцелярию двора. Рибас и Витторио ехали дальше, на Васильевский, уговорившись о вечеринке на завтра с Петром Сергеевичем, который уже лобызался с домашними и покрикивал, чтобы скорей седлали.
От дворни узнали важную новость: мост через Неву снят полмесяца тому, но Нева стала, лед крепок, иначе надо было бы временно жить у Кирьякова. А тем временем распогодилось, снег разом прекратился и Рибас неожиданно для себя очутился в центре этого странного города — заснеженный Петербург как бы сам возник вокруг них. Витторио переговорил с кучером, тронулись, а через несколько минут Сулин сказал Джузеппе:
— Вы должны знать, по какой улице мы сейчас с вами едем.
Рибас недоумевал. Простые дома чередовались с усадьбами, заборы с парадными подъездами.
— По Итальянской.
— Здесь живут итальянцы? — удивился Рибас.
— И они тоже. Вот особнячок… — Сулин указал на двухэтажный дом, у которого стояло несколько карет. — Поостерегитесь, если окажетесь в нем. В доме Вирецкого за ломберными столами многих итальянских негоциантов сделали нищими.
Когда ехали вдоль Царицына луга, Витторио продолжал развивать тему, начатую в поездке:
— Мрачноватое здание слева — Воспитательный дом, которым руководит Бецкий. А справа, на набережной, возле Летнего сада, видите — это палаццо, в котором живет Бецкий. Рядом он пристраивает еще один дом. — Свернули на набережную, и возле Зимнего дворца он продолжил:
— Дворец многим знаменит, но более всего Эрмитажной галереей.
— Которую создал Бецкий, — рассмеялся Джузеппе.
— Она в его ведении.
Они обогнули Адмиралтейство и выехали на площадь, где было многолюдно, горели костры, замерли качели, а в центре стояла виселица. Люди в толпе были укутаны кто во что с головы до пят, смеялись, жестами указывали в сторону виселицы, под которой горел костер и стоял человек-чучело в остроконечной шапке.
— Палач, — пояснил Сулин.
— Почему они смеются?!
Палач держал в руках пергаментный свиток, созывал народ, что-то кричал, а когда ударила барабанная дробь и солдаты взяли на караул, палач бросил свиток в огонь.
— Казнь совершена, — сказал Витторио.
— Кого казнили?
— Ну, может быть, опасное подметное письмо или пасквиль на какого-нибудь вельможу.
— Что за скала вон там за качелями?
— Ради нее я велел ехать здесь. Это Гром-камень, мне писали о нем. Представьте, его привезли сюда целиком.
Поскольку в свое время Дон Михаил заставил Джузеппе изучать инженерное дело, Рибас мог оценить, что означает: «привезти сюда целиком».
— Невероятно! — воскликнул он.
— В память доставки Гром-камня на эту площадь отчеканены медали. На нем будет воздвигнут памятник Петру Великому. А теперь ответьте: кто заведует медалями и самим будущим памятником?
— Бецкий, — обреченно отвечал Джузеппе.
По умятой колее они съехали с берега на лед.
— В Петербурге нет мостов?
— Только один, наплавной, на плашкотах — Исакиевский мост. Его скоро поставят. Пробьют проруби, в них опустят палшкоты и наведут мост.
— Странно, что в русской столице нет постоянного моста через Неву.
— Да. Но взгляните… На той стороне, на Васильевском, розоватое здание. Это бывший дворец Меньшикова — любимца Петра Великого. Теперь в нем Сухопутный шляхетский кадетский корпус. Начальником в нем Бецкий. А левее — строится здание Академии Художеств.
— Строит Бецкий?
— Он президент Академии!
— Черт побери, еще слово о нем, и я не успокоюсь, пока не увижу его!
Кибитка прорезала сугроб, и тройка вынесла ее на Кадетскую набережную. За низким забором на плацу выстроились в каре юнцы в разноцветных епанчах. В центре каре стоял осел. На него дюжий солдат сажал рыдающего кадета. Посадил он его задом наперед, и осел поплелся вдоль строя.
— Это наказание, — пояснил Витторио.
— Изобретение Бецкого?
— Да. Он запретил розги.
Возле церквушек Андрея Первозванного и Трехсвятской они свернули к шестой линии, и Витторио, взглянув на одноэтажный каменный дом, к удивлению Рибаса сказал: