Де Рибас
Шрифт:
— Нет, князь никого не принимает!
— Я от Алексея Григорьевича, из Италии.
— Доложу.
Его впустили в нижний зал с окнами-бойницами. Гвардеец поднялся по лестнице, хлопнула дверь и на секунду Рибас услыхал какой-то рев, крик, возгласы. Спустуя минуту на балюстраде появилась совершенно невообразимая фигура. Темно-мохнатая, нечеловеческая, с цепью на шее.
—. Что надо? — спросила фигура по-французски.
— Князя Григория Орлова, — недоумевая отвечал Джузеппе.
— Я! — Взревела
— Письма…
— Что мне теперь его письма! — вновь прорычала фигура по-французски.
— Я должен вручить их лично в руки князя.
— Нефедов! Возьми!
Гвардеец спустился, протянул руку.
— Только лично князю, — сказал Рибас.
— Да вот же он, — отвечал гвардеец.
— Где?
— Да возле медведя.
И только тут Джузеппе понял, что фигура была медведем, а за ним на фоне белой стены в растегнутой белой рубахе стоял князь без парика.
— Я должен видеть, как вы передадите, — сказал Рибас.
— Ради бога.
Гвардеец взял письма, поднялся наверх и вручил князю. То, что это князь, сомнений не было, Во-первых, похож на Алехо, а во-вторых, портреты Орлова все еще продавались в лавках. Джузеппе их видел.
— Мне ждать ответа? — спросил он громко.
— Нет! Возвращайся в Италию! — Вновь по-французски прорычал медведь.
Итак, визит к Орлову получился в высшей степени нелепым. Виктор по этому поводу сказал:
— Хорошо еще, что он был только пьян. Временами он безумен.
Беззаботная жизнь Джузеппе в Петербурге, как это ни странно, кончилась на балу. В синем предвечерье друзья подлетели к подъезду дворца Нарышкиных, где было уже множество карет, в прихожей сбросили шубы, отстегнули шпаги и по коврам лестницы взошли в гудящий бальный улей. Вишневый фрак Джузеппе обращал на себя внимание — в России он только входил в моду. Еще в карете Виктор Сулин предупредил: хозяин дома невообразимый чудак и неистощимый весельчак. И когда они отыскали Льва Александровича, обер-шталмейстера двора, чтобы представиться, то увидели вельможного барина в лентах по кафтану, но вместо звезд к ним были приколоты живые цветы, а на голове шталмейстера красовался венок.
— Да знаю я твоего Джузеппе! — воскликнул Лев Александрович. — Говорят, он английского консула на дуэль вызвал.
Это было полнейшей неожиданностью. Оказывается! Рибас хотел объясниться, что не консула, но Нарышкин отщипнул от венка два лепестка, вручил их прибывшим и, смеясь, заявил:
— Закусывайте!
— Как?
— Ешьте дары бога Пана!
Что поделаешь — пришлось исполнить, а Нарышкин с дамой покатился колобком дальше, раздавая лепестки, и, остановившись возле жмущегося к стенке старика, выхватил из кармана букетик.
— Специально для вас берег!
— Не буду! — завопил старик.
— Тогда держи во рту!
Старик
— Так веселятся у Нарышкиных? — спросил Виктора Рибас.
— Это еще цветочки, — отвечал тот. — Прокопию тоже палец в рот не клади. Он недавно в своем ботаническом саду в Москве, чтобы пугать дам, постоянно рвущих цветы, вместо статуй поставил голых мужиков.
Бал не объявлялся костюмированным, но в прическах женщин розы и левкои соседствовали с путениями и, когда дамы собирались в кружок, невольно думалось: где же садовник, чтобы полить образовавшиеся клумбы.
Среди присутствующих, ожидающих начала, выделялись офицеры из армии. Они образовали свой особый кружок и поглядывали на штатских надменно. В их группе Рибас тотчас узнал князя Долгорукова. Юрий Владимирович приветствовал Рибаса своеобразно: сложил ладони рук у груди на мусульманский манер и воскликнул:
— Спасите меня, о великий муфтий Джузеппе!
— Всегда к вашим услугам. Но в чем дело?
— Мне не верят, что я при Чесме погрозил пальцем капудан-паше и тот в панике бежал со своего судна.
— Но господа совершенно правильно делают, что не верят вам, — сказал Рибас.
— Как?!
— Ведь вы не только погрозили пальцем, но еще и сказали пару крепких слов.
— Об этой мелочи я забыл. Я мог бы повторить эти слова, но тогда на балу мы останемся без дам. А это мой последний бал в Петербурге. Еду на Дунай. Румянцев написал, что не откроет без меня Военный совет. Я его понимаю. Но мне приходится весьма сочувствовать гарему верховного визиря.
— До отчего же?
— Визирь, как узнал, что я скоро буду на Дунае, вот уже месяц, как не посещает свой гарем.
К ним подошли два офицера. Один прихрамывал и опирался на трость. Второй, высокий, статный, поигрывал цепочкой золотых с бриллиантами на корпусе часов, которых па его поясном шарфе висело несколько пар.
Первый оказался премьер-майором Петром Паленом, второй — подполковником Леонтием Бенигсеном.
— Вы из армии Румянцева? — спросил Рибас майора.
— Да, и вскоре отправлюсь обратно.
— Но вы, кажется, ранены.
— Рану я получил, — кивнул Петр Пален. — Теперь остается съездить и получить орден святого Георгия.
Виктор расспрашивал Бегшгсена:
— Собираетесь в армию? Как же так? Разве вы не получили свои миллионы после смерти отца?
— Да-да. Получил. — рассеянно отвечал Бенигсен.
— И спешите подставить лоб под пулю?
— По крайней мере, это не так скучно, как сидеть на миллионах, — отвечал подполковник.
— Господа! — Обратился ко всем Долгоруков. — Идемте в буфетную. У меня есть тост.