Децимация
Шрифт:
– Вон, сколько зайцев и лис развелось, – он указал на многочисленные дорожки витиеватых звериных следов вдоль дороги, представляющих причудливое кружево на снегу. – Некому их нонче бить. Мужиков мало в селах. А много лисиц и зайцев – это признак к болезням. Много будет болезней у нас. Много… – повторил он сам для себя и ударил лошадей вожжами.
Солнце встало достаточно высоко, превратившись из медного в золотое, когда они подъехали к Дувановке – большому зажиточному селу. На окраине расположилось усадьба Тихоцкого – большой двухэтажный дом, крытый черепицей; вокруг дома, во дворе усадьбы,
– Тпру! – прокричал один из них. – Куды прешь! Откедова?
– С Луганска, – объяснил Иван. – К хозяевам надо.
– Гы-гы! – осклабился крестьянин. – Зараз их побачишь. Сходка собирается. Вишь, народ идет. Судить кровососов будем.
Иван понял, что в селе происходят нешуточные дела. Он решил расспросить селянина, что же здесь произошло и что будет дальше.
– За что их судить будут? Они убили кого-то? – прикинувшись наивным, спросил Иван.
– Ни. Паны не хотят нам виддать землю и усе остальное.
– Так возьмите, а зачем их судить? – притворялся удивленным Иван.
– А он не хочет отдавать. Гроши и золото приховал где-то, може зарыл, и не сознается. От мы и караулим, щоб не убиглы баре.
События надвигались серьезные. С улицы выходила толпа крестьян, во главе которой шел человек в затертом от времени пальто и, по виду, не деревенский.
– Дай-ка я проеду к хозяину, – попросил Иван. – Мне с ним надо перекинуться двумя словами.
– А ты хто такой? – спросил караульный.
– Заготовитель, – ответил Иван и сразу понял, что совершил ошибку, назвав себя так, потому что крестьянин снял с плеча винтовку и взял ее в руки.
– Так ты приихав, шоб увезти наш хлиб!?
– Нет! – торопливо ответил Иван. – Мы заготовляем для армии. На фронте солдаты голодают. Сам знаешь!
Но его ответ не убедил крестьянина:
– Погодь, зараз придет Пыхтя, он разберется.
Иван лихорадочно обдумывал – что делать? Уехать подальше от греха или остаться на месте и ничего конкретно не решить? Неожиданно толкнул возницу в спину и отрывисто выдохнул:
– Поехали!
Возница, вздрогнув всем телом, схватил вожжи в руки и хотел тронуть лошадей, но крестьянин поднял винтовку:
– Куда? Таперича стой, а то пальну. Я в зайца за полверсты попадаю, а в тебя – не глядя.
Возница придержал лошадей. Во дворе барского дома и внутри происходило какое-то волнение. К высокому крыльцу дома подавались две брички и подвода, на которую прислуга складывала вещи. Показался сам Тихоцкий – высокий, худощавый, лет пятидесяти мужчина в коротком, по краям подбитом мехом полушубке. Вышел его сын, молодой стройный офицер, с женой, у которой был испуганный вид. По всему было видно, что хозяева готовились к отъезду.
Подошла толпа крестьян. Молодой паренек, лет шестнадцати, нес красный флаг, сделанный из куска ситца и наскоро прибитый гвоздями к толстой ветке. Впереди шел высокий человек, его худощавое, будто обтянутое глянцевой бумагой лицо выражало непреклонную решимость и готовность идти на все
– Ну что? – спросил он охранников, глядя вовнутрь двора. – Готовятся убегать?
– Кажись, – ответил крестьянин с винтовкой. – Да вот еще к ним хтось приихав.
Он кивнул на Ивана, но Пыхтя лишь мельком взглянул на них:
– Позже с ними. Братва, пошли к барину, а то хочет убежать, а бумаг не подпишет.
Толпа повалила во двор, окружив крыльцо с находившимися там хозяевами. Тихоцкий, которого Иван знал раньше как властного, уверенного в себе человека, сейчас заметно волновался, но старался не показывать вида. Сын исподлобья наблюдал за толпой из-под козырька офицерской фуражки, жена его испуганно жалась к нему, ее дрожащие губы что-то беззвучно шептали, – то ли молитву, то ли слова, успокаивающие мужа. Пыхтя поднялся на крыльцо и уверенно подошел к хозяевам.
– Погоди, барин, не торопись сматываться. Давай по-хорошему разберемся. Крестьяне требуют, чтобы ты подписал документ об отдаче всей земли им. И чтоб потом не было претензиев.
Тихоцкий напряженным голосом ответил:
– Берите. Вы ж сами хозяева теперь. Все теперь ваше. Дайте только уехать. Видите, сын еще не залечил рану, ему тяжело. Да и жена его боится…
Толпа молчала, лишь изредка можно расслышать крепкое крестьянское слово, но ясно было слышно тяжелое, натужное, нутряное дыхание народа, и если его не сбить, то зверь в обличии толпы был готов выскочить на волю. Русский народ, как коллективный в своем единстве зверь, непредсказуем и потому – страшен. А Пыхтя продолжал гнуть свою линию, понятную только этому зверю, раззадоривая его темную душу, одинаково опасную, как для окружающих, так и для укротителя.
– Нет, вы хороший барин, подпишите бумагу, что сами добровольно отдаете землю, чтобы потом, если вернетеся, закон был на нашей стороне…
Зверь удовлетворенно заурчал в утробе толпы, и послышались крики «Правильно!», «Треба по закону, нехай сам виддаст!».
Тихоцкий снова стал говорить, стараясь перекричать толпу:
– Комиссары объявили всю землю вашей. Вот и берите! Что еще надо? Все в амбарах, оставляю вам. Ничего не беру, – его голос окреп. – Вы это все сами зарабатывали, вместе со мной. Теперь оно ваше. Дарю! Отдаю. Как хотите! Что хотите, то и делайте!
Толпа одобрительно загудела, услышав добрые слова Тихоцкого, и зверь приумолк. Но Пыхтю нелегко было провести, и он продолжал гнуть свою линию.
– Что вы обрадовались, как малые дети. Он сказал «ваше», и вы растаяли, как сахарный пряник! – накинулся на толпу. – Слыхали, что рада в Киеве сказала – пока землю не брать, нехай все будет у хозяев. И они вроде собираются писать закон о земле. Протянут время, насобирают гайдамаков, придут сюда и выпорют ваши дурные задницы… и все опять отдадут панам. Надо быть умными. Пусть он подпишет бумагу, что все отдает вам, и в первую очередь – землю, и едет, куды хочет. Вот, что вам надо. После тогда никто не скажет, что мы поступили не по закону. Если придет новая власть, у нас будет его документ. Он своими руками землю отдал и с нас не будет спросу. Вот тогда станете настоящими хозяевами земли и всего остального.