Децимация
Шрифт:
– Я за тобой пошла. Почти следом. Ты ж как ребенок, чем-то увлеченный – игрой или игрушкой, за тобой нужен глаз да глаз. Тебе необходимо позавтракать. Я тебе уже не раз говорила, что тебя ждет великое будущее, и если ты этого не понимаешь – я знаю, – ласково говорила Гитель Давидовна. – Я должна заботиться о твоем здоровье, чтобы ты долго жил и счастливо, – она говорила вроде с шуткой и улыбкой, но непоколебимо уверенно в том, что все будет так, как она предначертала. – Ты ж ребенок, Клим, без меня правильного шага не сделаешь, –
Она поставила на стол поднос с яичницей, колбасой и кофе.
– Все у тебя должно быть, как у порядочных людей. Привыкай уже к нормальной жизни, а не собачьей, как до революции. Советская власть надолго, и тебе ею руководить. Ешь?
Ворошилов довольно улыбался. Он уже привык к руководящей жизни и связанным с ней почитанием.
– Ох, Катенька, нет совсем времени для нормальной жизни, – он стал быстро проглатывать яичницу, засовывая в рот одновременно кусочки колбасы с хлебом и запивая кофе. – Спасибо, дорогая, что еще не отказалась от меня и нянчишься… ты пошила себе новое платье?
– Да. Я заказала еще несколько. Ты одобришь, надеюсь, мой вкус.
– В этом я тебе полностью доверяю. С тобой я чувствую силу, а без тебя… кем бы я был?
– Был бы ноль, – пошутила жена. – А может, единичка. А со мной – десятка. Я тебе добавляю нужную цифирку. Не торопись есть. Привыкай к солидности, ты уже известен многим, не только в Луганске.
Она поцеловала его в чисто выбритою щеку и пригладила короткие жесткие волосы:
– Я слышала сейчас твой разговор с членами исполкома. Будь осторожен. Не иди на явную конфронтацию с другими партиями. Это может тебе повредить. Сейчас ты говорил со своими прямолинейно и наметил грубую линию. Будь гибче и на собрании покажи, что готов идти на компромиссы. Чтобы все видели твою широту взглядов, что ты отличный тактик. Понял, Климушка?
– Спасибо, Катенька, – отодвигая поднос, ответил Ворошилов. – А почему, ты считаешь, надо дать послабление эсерам и другим?
– Левые эсеры теперь наши союзники и работают вместе с Лениным, – наставляла мужа Гитель Давидовна. – Ты их и здесь привлеки к себе. Пусть и они почувствуют, что не только мы здесь руководим, но и они что-то значат. Они тебя потом поддержат. Действуй не только кнутом, но и пряником. ЦК партии одобрит твои действия в отношении эсеров. Приведет пример другим, как правильна требуется проводить партийную линию. Понял?
– Катя, ну, что ты говоришь! Мы с ними и так вместе работаем в совете… не обижаем.
– Правильно. Но вы относитесь к ним снисходительно, как младшему, не успевшему подрасти, брату. А пока мы укрепляем власть, надо использовать все силы для этого. А потом будет видно. Многие сами перейдут к большевикам, а других просто придется убрать с политической арены. А пока они нужны, и не обижай их и других, Клим… понял?
– Вообще-то, ты права, – ответил Ворошилов. – Не стоит их отстранять
– А ты прямо на собрании это сделай. Объясни, что они наши союзники, и их тоже следует послать на съезд в Киев. Проявляй уже государственную гибкую мудрость, скажи, что пришло новое указание из центра. Товарищи поймут, что ты вынужден изменить свое решение не по своей воле.
– Но это будет обман?
– Никакого обмана, Клим. Это называется тактикой. Понял?
– Ладно, так и сделаю, как советуешь. Надо дать другим партиям отдушину для действий. Я попробую, как ты говоришь, проявить мудрую гибкость.
– Да, гибкую мудрость вождя. Тебя переводят в Петроград.
– Откуда ты знаешь?
– Знаю, – загадочно ответила Гитель Давидовна. – Тебе надо снова войти в высшее руководство партии. Быть на виду. В Луганске ты на всю жизнь останешься мелким руководителем. Готовимся к переезду…
Она не договорила потому, что в дверь без стука вошел Нахимский. Поздоровавшись за руку с Ворошиловым, он кивнул головой его жене:
– Все прикармливаешь. Приучаешь к настоящей жизни? – ехидно спросил он. – А мне не оставила? Ночью не перекусил, – времени не было, и спать ужасно хочется.
Гитель Давидовна недовольно поморщилась в ответ на его слова:
– Уже ничего нет. А приготовить по-новой не успею.
Она взяла поднос и молча вышла в комнату отдыха.
Нахимский обратился к Ворошилову:
– Клим, надо решать вопрос с хлебом. Сейчас утром народ чуть не разнес хлебный магазин на Казанской. Ругали советскую власть, пришлось кое-кого арестовать. А хлеба до сих не привезли. Надо этих буржуев призвать к ответу. Может, кого-нибудь арестовать или прилюдно расстрелять, чтоб другие знали?
Дверь в комнату отдыха скрипнула и немного приоткрылась, но Гитель Давидовна не вошла, хотя присутствие ее стало ощутимо. Ворошилов поерзал плечами и сказал:
– Пока не надо. Надо поговорить с Редькиным и Прагиным, – они сейчас выпекают булочки, пряники и прочую сладость. Пусть выпекают только хлеб. Если продолжат выпекать сладости, национализируем их пекарни. Да и магазин надо открыть специальный, чтобы рабочий люд мог покупать там хлеб по карточкам. Мы этот вопрос вынесем на обсуждение. Совместно решим.
Ворошилов вздохнул свободно, как человек, решивший сложную проблему переложения личной ответственности на коллективную. «Но Катя так любит французские булочки! Надо будет договориться, чтобы их выпекали в ограниченном количестве, определенным лицам», – мысленно решил он. Нахимский, по всему видно, был недоволен решением Ворошилова:
– Клим, надо действовать решительнее! До революции ты был боевым членом партии, а сейчас действуешь с заячьей оглядкой. Ладно. Пора уже в зал, – вроде, все собрались, даже дворянство пришло.