Демоны зимних ночей
Шрифт:
Мари смирилась с тем, что проведет остаток жизни в горничных. Мадам не такая уж и строгая, иногда бывает весьма милой, особенно когда вспоминает о молодости. Ее дочери немного капризные, могут ударить по лицу, если подашь им не то платье или слишком холодное или слишком горячее какао, но это ничего. Платит мадам не очень много, это и понятно: Париж переполнен рабочей силой – масса эмигрантов из России, еще больше девиц из провинциальной Франции, которые, как бабочки на свет, слетелись в столицу в поисках лучшей доли.
Мадам Совари обожала давать приемы, желая продемонстрировать
– Мари! – в ярости закричала мадам Совари.
Артюр злобно улыбнулся и, отшвырнув смятую салфетку, произнес:
– Мадам, у вас чрезвычайно неловкая прислуга. Мне пора!
Хозяйка вытащила Мари в коридор и обрушила на нее град оплеух.
– Дрянь, мерзавка, тупица, неловкая гусыня, идиотка! – визжала мадам. – Тоже мне, принцесса на горошине! Он – почетный гость, возможный жених для одной из моих дочерей, а ты облила его кофе. Ты уволена!
Мстительный и мелочный Артюр этого и добивался, поняла Мари.
– Уволена, слышишь, принцесса? Выметайся из моего дома сейчас же, или я вызову полицию, и тебя упекут в каталажку!
Мадам Совари задыхалась, выплевывая ругательства: утонченная и изнеженная столичная дама уступила место визгливой и грубой торговке.
– Вынуждена вас разочаровать, мадам, – сказала Мари. – Ваши планы выдать одну из дочек замуж за Артюра вряд ли сбудутся – он был любовником моего отчима!
Оставив мадам с выпученными глазами и открытым ртом посреди коридора, Мари наскоро собрала вещи и покинула особняк. У нее было около двадцати франков, этого хватит на неделю, а что дальше?
Мари брела по улице – справа и слева от нее возвышались громады особняков. Те, кто живет там, не ведают нужды и не знают забот. Почему на ее долю выпало столько несчастий? Мадам Совари позаботится о том, чтобы она не нашла себе работы.
Поддавшись внезапному импульсу, Мари перелезла через ограду одного из особняков – в отличие от остальных, окна в нем не светились. Хозяева в отъезде! Она не воровка, она только возьмет немного еды и денег.
Мари обошла особняк – никого. Разбив чемоданом окно, она влезла на кухню. В животе заурчало, когда девушка наткнулась на головку сыра и свешивающийся с потолка свиной окорок. Она ведь с утра ничего не ела. И хозяева не будут против, если она позаимствует совсем немного.
Она с наслаждением вонзила зубы в ломоть окорока. Девушка и не услышала, как дверь на кухню распахнулась. Сверкнула свеча, кто-то провизжал:
– Стоять или я стреляю! У меня ружье!
Владельцы особняка были в отъезде, но старый дворецкий охранял дом. Услышав звон бьющегося стекла, он схватил ружье и вызвал по телефону полицию. Мари арестовали на кухне, она так и не успела толком перекусить.
Она
– Ого, да ты, оказывается, та самая русская княжна, о которой писали в газетах, – присвистнул усатый добряк-полицейский, когда узнал, кем является задержанная. – И как ты до такого докатилась?
Спустя час участок кишел репортерами, которые желали сфотографировать «принцессу-воровку». Полицейские вяло сопротивлялись, но, умасленные деньгами, позволили щелкнуть Мари в тюремной камере на фоне серых стен и тараканов.
Следствия как такового не было – Мари два дня пробыла в каталажке, затем ее в числе других арестованных отвезли в суд. Вокруг здания толпились любопытные зеваки и вездесущие репортеры. Мари зажмурилась – ее закидали вопросами и засняли в различных ракурсах.
Заголовок французской газеты «Le Parisien», 12 февраля 1922 года:
«РУССКАЯ КНЯЖНА – МЕЛКАЯ ВОРОВКА!»
Процесс по обвинению Мари в воровстве длился недолго. К своему удивлению, она обнаружила в зале суда мадам Совари и Артюра. Ее сердце радостно забилось – они наверняка пришли, чтобы обелить ее в своих показаниях!
Как бы не так: мадам Совари, пылая праведным гневом, живописала характер и привычки своей бывшей горничной. Мари узнала, что была невропаткой, алкоголичкой, мелкой воровкой и грубиянкой.
– У меня постоянно пропадали деньги и драгоценности, – врала, не краснея, бывшая хозяйка, – и вообще, я уволила подсудимую после того, как застала ее с поличным – она рылась в вещах моих гостей. Вы только подумайте! Я относилась к ней как родная мать, позволила ей жить в собственном доме, а она, она...
Мадам Совари даже расплакалась, и судья принес ей свои извинения за необходимость давать показания. Лицемерка, утерев одутловатое лицо платком, обвинила Мари в новых грехах. Она не сказала ни единого слова в защиту девушки, клеймила ее как только могла и под конец потребовала пожизненного заключения.
– Она – закоренелая воровка! Такую не исправит несколько лет тюрьмы, ее надо навсегда изолировать от общества!
Масла в огонь подлил и Артюр, доложивший о несносном характере Мари.
– Я познакомился с подсудимой в ту пору, когда она терроризировала моего несчастного... друга и хозяина великого князя Кирилла Павловича. Девица заявилась откуда-то из России, уж очень все это подозрительно, я уверен, что на самом деле она – тайная большевистская шпионка! Кирри... Прошу прощения, его светлость намеренно ничего не оставил своей падчерице, он знал ее злобную и преступную натуру. И вообще, кто она такая? Ее родители никому не известны, не исключено, что они были злодеями!