День гнева
Шрифт:
– А ты недаром свой журналистский хлеб жрешь, - с уважением сказал Смирнов.
– Умный ты, аналитик чертов!
– Стараемся, - самоуверенно согласился с его словами Алик.
– Ты только представь, Саня, всю меру их безнравственности, цинизма, подлости, демагогии!
– Чего кипятишься-то? Я про них все понял уже года два, почитай, тому назад. А ты, я думаю, и того раньше.
– Кипячусь я, Саня, оттого, что вольно или невольно - не важно, десятилетиями подыгрывал им в их играх. И как про какую-нибудь мерзость узнаю, сразу же один вопрос: кого
– Обязательно кого-нибудь винить, - почему-то обиделся Смирнов, жить надо по-новому начинать как можно быстрей.
– Нам не начинать, завершать пора, Саня. Помирать скоро.
– Будто я не знаю. Только вот какая штука: не верю я, что когда-нибудь помру.
17
После приема пищи довольно долго глазел на нарядную публику "Макдоналдса". Сюда ходили, как в театр. Надоело. Встал и вышел. Уже вовсю горела неоновая реклама: здесь огненная буква "М" - не метро, "Макдоналдс", на той стороне бульвара золотое загадочное слово "Самсунг". Малость поглазел и тут. На уверенных, в таких же куртках, как и он, молодых людей, которые, сбившись в кучки, деловито обсуждали что-то, на вальяжных, лениво прогуливающихся девиц, на бойких торговцев жвачкой, презервативами, пивом, газетами. Все, находящиеся здесь совершенно отчетливо представляли, в чем смысл жизни. А он не представлял.
Сырцов перешел бульвар и поплелся по Тверской. Магазин "Рыба". Заглянул в "Рыбу". За двадцать пять рублей купил баночку лососины от того, что баночка была маленькая и залезала в карман. У книжного магазина под землей пересек улицу и пошел в обратную сторону. В переулке светилась скромная вывеска ресторан "Центральный". Очереди не было. Неизвестно зачем - сыт был до тошноты - открыл тяжелую дверь.
– Спецобслуживание!
– зашумел швейцар, но узнал и, сделал вид, что обрадовался: - Георгий Николаевич! Давненько, давненько нас не навещали!
Сырцов кивнул швейцару и по ступенькам поднялся в зал. Знакомый официант мигом устроил место за столиком для своих. У колонны. Чтобы как-нибудь оправдать свое появление в этой точке общепита, заказал сто пятьдесят коньяка, зеленый салатик и бутылку "пепси". Без желания убирал все это, не интересуясь энергично отдыхавшими людьми. Расплатился и удалился к чертовой матери.
В дырке, над которой была надпись "Пицца-хат" неизвестно зачем приобрел пиццу в красивой круглой коробке, а в киоске уже закрывавшегося Елисеева бутылку "Наполеона".
Еще раз пересек Тверскую под землей и направился к машине.
Бережно устроил коробку и бутылку на заднем сидении, сел к рулю и включил зажигание. Приборная доска давала уютный, как от торшера с абажуром, теплый и успокаивающий свет. Захотелось домой, к торшеру. Послать все к черту, и домой. Так и решил было - домой, но у Университетского сделал поворот налево, потом направо и у нового цирка налево. Поставил "семерку" на стоянку, вышел, отошел подальше, чтобы лучше видно было. В окнах на одиннадцатом этаже горел свет. На кухне и в гостиной. Дома уже.
На стоянке посторонних машин не было. Сырцов, не таясь, вошел в подъезд.
Кинулся к дверям ближайших соседей и жал, жал на звонок. Звонок был старомодный, верещал, как зарезанный поросенок.
– Что, что надо?
– спросил из-за двери старушечий голос.
– У вас на площадке сильный запах газа!
– прокричал Сырцов.
– Это не у нас, - ответила старуха, - соседям звоните.
И зашлепала вглубь квартиры, тупая курица, - слышно было. В следующую дверь Сырцов и звонил и ногой барабанил.
– Вы что, спятили?
– угрожающе поинтересовался молодой интеллигентный баритон.
– У вас на площадке сильный запах газа!
– повторил крик Сырцов.
– Это не у нас, - дублируя старуху, ответил баритон.
– Да поймите же вы, что действовать надо! Отравитесь же все, взорветесь ко всем чертям!
Дверь отворилась. В дверях стоял сытый бородач с сигаретой в розовых губах. Сырцов вырвал у него изо рта сигарету, бросил на пол, затоптал.
– Что же это такое?!
– возмутился было бородач, но, втянув носом воздух, понял, почему это сделал Сырцов, и залепетал: - Что делать, что делать?
– Кажется, это вон из той квартиры, - Сырцов кивнул на горошкинскую дверь и соврал: - Я туда звонил - не отвечают. Надо вскрывать. Быстро, топорик какой-нибудь, нож, что ли!
Бородач метнулся вглубь своей квартиры. Старухина дверь приоткрылась на щелку. У дверей, значит, осталась, а шлепанцами для конспирации стучала, старая чертовка. Сырцов и ей дал задание:
– Бабка, тряпку намочи под краном и давай мне сюда!
Щели не стало. Зато раскрылась третья, последняя дверь на площадке.
– Это очень опасно?
– нервно спросил сухой пожилой интеллектуал.
– Очень!
– не успокоил его Сырцов.
Прибежал бородач с кухонным тесаком и тремя ножами в руках.
– Это подойдет?
– Подойдет, подойдет, - одобрил его Сырцов и приказал интеллектуалу: - А вы окно на площадке распахните, чтобы газ на волю выходил.
Появилась старуха в мокрым полотенцем. И не старуха вообще, а дама в возрасте.
– Я полотенце намочила, правильно?
– спросила она совсем другим голосом.
– Правильно, - одобрил и ее Сырцов. Тесак толстоват. Широкий нож, пожалуй, подойдет. Он положил широкий тесак и два ножа на пол и проинструктировал бородача: - Вы будете дверь к петлям дергать, а я попытаюсь защелку отжать. Ну, начали!
Со второй попытки Сырцов отжал язычок. Только бы на нижний замок не было закрыто. Он толкнул дверь, и она подалась.
Газовый дух плотной волной выкатился на площадку. Сырцов, прикрыл нос и рот мокрым полотенцем, вошел в квартиру. В гостиной никого не было. Он настежь, на обе створки, распахнул окно и двинулся на кухню.