Поделиться:
Шрифт:
Елена Родченкова
Елена Родченкова
ПОЦЕЛУЙ ИУДЫ| За 15 лет демократии страна превратилась в рассадник предателей по воле и по неволе. Сама идея власти – предай каждые четыре года, выбери себе нового президента, а вместе с ним – новую жизнь, следовательно, новую семью, новую квартиру, а лучше – новую страну, и получи за это 30 серебряников – не Христианская. Это длящийся во времени поцелуй Иуды. Идея нашего времени – предательство. Идея, мысль человеческая – есть зерно. Кто-то сеет в нас зёрна, но мы и сами сеем зёрна в других. Добро сеет добрые семена, но иногда налетает ветер и приносит цепкие, неприхотливые мысли, из которых растут мощные сорняки. Когда мысль-зерно попадает на сырую почву, оно прорастает и даёт корень. Корень всякой мысли – это чувство. Укрепившись в почве, корень питает соком зародыш, и тогда проклевывается и начинает стремиться к свету росток. Росток – это желание. Рождённое мыслью, укреплённое и вскормленное чувством, желание пробивается сквозь толщу тьмы на волю, чтобы совершить поступок – вырасти, расцвести и дать плоды. Что это было за зерно-мысль, узнаётся не только по плодам, но уже по желаниям, по чувствам. Всякая мысль незрима, а плод её – реальность. Реальность настоящего дня тяжела. На почве наших душ вызрели злые семена, внутри которых есть их продолжение – та же ядовитая идея. Она – живой, мощный, властный организм, который движется и движет, дышит и реагирует, правит и повелевает. На 1 канале телевидения собрались известные стране гомосексуалисты и лесбиянки, а также люди со смутной ориентацией обсуждать катастрофический рост преступлений педофилов. Люди очень возмущались, требовали отменить мораторий на смертную казнь, но представитель московского патриархата батюшка Смирнов встал и сказал, что педофилы – как амурские тигры, опасны, но не виновны в том, что они хищники, а потому их нельзя убивать. Так потихоньку формируются и утверждаются убеждения, фундамент которых – терпение, смирение, послушание. "Господь милостив", – утверждает батюшка и народ верит батюшке, потому что верить больше некому. А тем временем за последние 4 года количество преступлений против детей возросло в 26(!) раз, более чем в 10 раз увеличилось количество детских самоубийств. Батюшке Смирнову, покровителю хищников, должны быть известны слова Писания: "Если кто ляжет с мужчиною, как с женщиною, то оба они сделали мерзость: да будут преданы смерти, кровь их на них" (Лев.20,13-14). Мнение церкви не должно расходиться с Писанием. Тем временем зло наряжается в цветные одежды и разрастается. Содомский грех становится модным, его пропагандируют, охраняют. Любые "голубые" шутки в телепередачах заставляют зал послушно смеяться в то время, когда многих тошнит. Зло через терпение и попустительство становится привлекательным, обаятельным, милым. Это – взращённая идея, она живёт, работает, властвует. Дети воспринимают зло, которое по закону Бога подлежит смертной казни, как нечто безвредное, нормальное и допустимое для общества, а значит и для них тоже. Несчастных бесноватых, которых полагалось бы забивать камнями, чтобы убить грех в зачатке, пропагандируют по телевизору. Эти "короли" Зверевы и Моисеевы не только не имеют права показывать своё лицо людям, но они не имеют права жить. В нашем обществе всё случилось наоборот – не имеет права торжествовать чистота и непорочность, и за это мы получаем то, что получаем. Демократия – это идея, живое существо, способное руководить человеческими душами и влиять на них. Демократы – проводники воли человеческой, а не Божественной. Воля человеческая, если она свободна от подчинения воле Бога, становится рабой сатаны и служит ему. Происходит это посредством греха измены и предательства. Власть сатаны не самостоятельна, она питается смирением, терпением, послушанием ему, страхом перед ним – то есть непротивлением, отказом от борьбы и преклонением перед злом. Мыслимо ли сейчас кому прийти в церковь и опрокинуть лавки, ларьки и киоски, выгнать из церкви менял, как это сделал Христос? Никто не рискнет поступить, как Христос. Дети сейчас приходят в мир осквернённый отсутствием любви, верности и правды, в мир неблагочестивый и неискренний. Мыслимо ли сейчас принять Закон РФ "О благочестии" и поставить его во главу угла? Такой закон "убьёт" 90% норм права! Сам принцип демократии "разрешено всё, что прямо не запрещено" – сатанинский. Власть запрещает народу только то, что ей, власти, невыгодно, и разрешает всё остальное, не заботясь о том – полезно ли это для народа? Цель достигнута во многом – выгодно: обнищание, уничтожение, деградация, разложение и растление нации. Эти процессы – закономерные последствия объявленной "свободы". Будучи свободным от запретов, человек становится рабом своей собственной воли. Игра в "свободу" – есть ложь, и тоска по правде ведёт душу к осознанию себя изменницей и предательницей Бога. Если "точка возврата" пройдена, душа не успевает спастись, потому что уже не может осознать, узреть саму себя вне этой измены. "Зло должно быть наказано" – это неверно, потому что зло подлежит уничтожению. При демократии зло живёт, здравствует, процветает, и знает о своём приговоре, а поскольку оно знает, то "сладкие парочки" отчаянно заполоняют мир своим грехом, занимают главенствующие положения, вытесняют на обочину тех, кто не имеет такого приговора. Цель "сладких парочек" – покорить содомской страсти весь мир и самим раствориться в грехе окончательно. Они понимают, что отсутствие смертной казни в неблагочестивых законах человеческих не означает, что Бог отменит закон Свой. Обречённые взяли власть в свои руки, обрели силу, правят обществом, диктуют нормы права, владеют многими душами, желают иметь возможности неограниченные. Это ли не принятый Антихрист? Сатана действует прямо, его легко распознать, он открывается миру словами мерзкими, грубыми: война, вор, шлюха… Антихрист действует под именем Христа, прикрывается скромными одёждами, говорит ласково, мягко, терпимо, смиренно: киллер, путана, олигарх, "Справедливая Россия", "Единая Россия", "Яблочко на тарелочке". Все это было бы очень мило, если бы из Кремля не торчали острые рога, а из-под некоторых ряс – копыта. Мы все это видим и души наши трепещут от ужаса. Народ не дурак, не слепой, не мёртвый к любви. Он просто потерял вождя – Царя и потому теперь между ним и Богом стало слишком много шустрых и хватких посредников-стряпчих. Все это было бы шито-крыто, мы бы смирялись, как учит нас московский патриархат, если бы не запах геноцида из его кадильниц при освящении брошенного посреди кладбища на тело Ельцина Государственного флага России. Мы бы молчали, если бы не нотки анафемы в голосах певчих, поющих Вечную память отправившему во ад миллионы русских душ. Если бы не наполненные слёзами хорошо натренированные глаза парочки президентов, если бы не нервно-игривые их скулы – того и гляди захохочут! – мы бы продолжали надеяться, верить и ждать. Но ведь это и правда – весело – наблюдать, как народ развращается, гниёт, тлеет и превращается из нации в драное стадо. Побеждённые обманом – эти-то, с загадочными душами, которым ни за что ни про что выдали из небесной канцелярии 1/6 часть суши, богатейшие земли. Эти-то, которых Господь создал сильными, статными, выносливыми, высокими, у которых самые красивые и мудрые женщины, непреклонные, непобедимые воины-мужчины. Антихристу смешно наблюдать, как эти мудрые продают свою красоту, как эти высокие и мощные бережно охраняют мелкую, никчёмную властёнку, своего убийцу. Народ осатанел, приняв Антихриста разумом, впустив его в свою душу, поверив ему сердцем и начав служить ему делом. Исполняя его волю, русский народ стал жидом – живым инструментом дьявола. Выход есть, но он не общий. Это раньше по призыву партии бросались строить или ломать. Большевики, коммунисты – открытые, воинствующие атеисты – не скрывали своей богоборческой сути. Это прямое, неприкрытое, страшнейшее из зол – хула на Духа Святого – было уничтожено быстро. Его плоды и результаты налицо: труды сатанистов пропали даром, самих их – нет, почти все имена их стёрты с лица земли. Власть демократов – это зло под красивой шёлковой вуалью. Оно действует под именем блага и добра, результаты его действа прикрываются ещё более яркой, блестящей тканью ложных слов и поступков. О плодах своих демократы говорят, что они великолепны, и народу кажется порой, что это так и есть, что стоит только открыть запретные покрывала, как мы увидим действительно прекрасные плоды. На самом деле ткань – ложь. Под нею – гниль, тлен, смерть и мерзость запустения. Слово Бога, Его Мысль, Его желание исполняется через людей – простецов и пророков. Но Власть Бога исполняется на земле через Его Помазанника. Мы находимся в эпицентре времени, в точке нового отсчёта, в начале победы. Русский народ – а сейчас он и только он! – Церковь Христова – раскаялся в грехе цареубийства и просил Бога о даровании России Помазанника. Царь дарован народу. Нужно об этом знать. Наше дело – сказать. Имеющий
|
НОВЫЙ МИНИСТР КУЛЬТУРЫ
Назначен новый министр культуры. Им стал известный дипломат, трижды в разных правительствах занимавший должность заместителя министра иностранных дел, Александр Авдеев. Это первый за постсоветское время министр культуры, происходящий не из культурных кругов. Одновременно с назначением нового министра культуры президент Дмитрий Медведев упразднил ведомство Михаила Швыдкого – Федеральное агентство по культуре и кинематографии, передав все его функции Министерству культуры (и это ли не победа!). Массовые коммуникации теперь отделены от культуры – ими будет заниматься Игорь Щёголев, назначенный министром связи и массовых коммуникаций. Александр Авдеев трижды становился заместителем министра иностранных дел России. В последней должности (с 1998 по 2002 год) – первого заместителя министра иностранных дел – господин Авдеев заслужил достаточно неоднозначную репутацию: в дипломатических кругах он считался главным проводником жёсткой "изоляционистской" позиции по отношению к Западу, отстаивавшим интересы так называемого "генштабовского МИДа" – управления международного военного сотрудничества Минобороны во главе с генералом Леонидом Ивашовым. Александра Авдеева некоторое время даже прочили в министры иностранных дел, но в споре "западников" и "изоляционистов" Кремль стал на сторону первых, и господин Авдеев, по-видимому составивший слишком сильную оппозицию министру Иванову, был назначен послом России во Франции. С этой должности он и попал в министры культуры. Если в МИДе поговаривали о том, что Александр Авдеев "ударился в православие и ура-патриотизм", то все культурные деятели, общавшиеся с ним во Франции, как один отмечают его "европеизм" и широту взглядов. Андрей Ерофеев, заведующий отделом новейших течений Третьяковской галереи, отзывается о господине Авдееве как о настоящем "европейце": "Это человек достаточно осведомлённый в культуре, широких либеральных взглядов". Господин Ерофеев общался с послом России во Франции по поводу организации, ставшей потом благодаря экс-министру Александру Соколову скандальной, выставки "Соц-арт" в Париже и считает, что новый министр "значительно ближе к современной культуре", чем его предшественник. Он даже не возражал, по словам Андрея Ерофеева, чтобы в российском посольстве повесили картину известного соц-артиста Эрика Булатова. Кинорежиссер Никита Михалков ставит ему в заслугу "возвращение на родину праха Деникина, Шмелёва и Ильина", а кинорежиссер Павел Лунгин просто считает "очаровательным человеком с широким кругозором". К его мнению присоединяется и Туси Чоговадзе, директор московского международного представительства Салона изящных искусств: "Это великолепно образованный человек, который наладил все контакты своим обаянием. Во Франции его очень полюбили! 2010 год объявлен годом русской культуры во Франции и годом французской культуры – в России. Это будет шансом для нового министра культуры проявить себя во всем блеске".
|
Николай Коняев
УРОКИ ПОБЕДЫ| Можно ли тайком установить в центре города памятник? Оказывается можно… Именно так поступили у нас с разрушенным прошлым летом памятником поэту Василию Жуковскому. С одной стороны восстановление памятника – событие, безусловно, радостное для всех петербуржцев, но таинственное молча- ние, сопровождавшее как исчезновение, так и возвращение памятника, вызывает недоумение. Как раз в эти апрельские дни, когда восстанавливался разрушенный памятник, сканируя старые рассказы, я случайно обнаружил в №2 "Авроры" за 1983 год, рядом со своей подборкой статью Михаила Дудина "Поэт. Рыцарь. Человек", посвящённую 200-летию со дня рождения В.А. Жуковского. Процитировав Пушкина: "Его стихов пленительная сладость Пройдёт веков завистливую даль, И, внемля им, вздохнёт о славе младость, Утешится безмолвная печаль И резвая задумается радость", – Дудин отметил, что "Пушкин написал это признание, обращаясь к портрету Жуковского, и само время золотом по красному граниту начертало эти слова на цоколе памятника перед Адмиралтейством"… И дальше он вспомнил, как в январе 1942 года увидел у этого памятника красные цикламены. Можно объяснять это мистикой, можно говорить о совпадении, но результат от этого не меняется. Напечатанная четверть века назад статья прямо откликалась на мои переживания по поводу судьбы памятника, на постаменте которого увидел Михаил Дудин цветы в самый тяжёлый месяц ленинградской блокады. Напомню, что памятник поэту Василию Жуковскому был сброшен с пьедестала минувшим летом, когда на Дворцовой площади Санкт-Петербурга прошёл концерт ансамбля Роллинг-Стоунз. Разумеется, публикуя статью "Петербургские тираннозавры швыд-культуры", я не рассчитывал, что чиновники, устраивавшие на Дворцовой площади выступление создателей хитов "Симпатия к дьяволу", "Морфий – твой лучший друг", "Кузен-кокаин", понесут наказание или хотя бы выразят горожанам сожаление по поводу разрушенного памятника. С какой стати! На Дворцовой площади, как сообщалось в газетах, пропагандистам сатанизма и наркотиков подпевали в тот вечер и глава федерального агентства по культуре Михаил Швыдкой (теперь уже бывший, слава Богу), и директор Эрмитажа Михаил Пиотровский… Но с другой стороны, хотя в череде скандалов, сопровождающих господ Швыдкого и Пиотровского, присутствие их на мероприятии, в результате которого уничтожается памятник великому русскому поэту, и не слишком-то значительное событие, однако зачем сажать ещё одно пятно на свои и без того не шибко безупречные репутации? Поэтому и надеялся я, что подсуетятся городские чиновники, изыщут возможности и отремонтируют разрушенный памятник, водрузят на пьедестал, хотя бы к юбилею поэта 9 февраля 2008 года, но увы … В который раз убеждаюсь, что за минувшие десятилетия российские чиновники выстроили такой назначенческо-предпринимательский капитализм, установили такую систему назначенческо-демократических выборов, что теперь не только со ссылками на законы, не только с призывами к совести приступить к ним невозможно, но и расчёты на здравый смысл этих господ уже не оправдывают себя. Более того, кажется, что даже законы человеческой логики вблизи этих господ уже не действуют. Между прочим, 225-летний юбилей Жуковского этой зимой отметили в Петербурге не только пустым пьедесталом… Дворцовая площадь была превращена в каток, и всю зиму тут, вблизи пустого пьедестала поэту, резво кружилась пригламуренная тусовка, и ни протесты общественности, ни судебные разбирательства не могли остановить прибыльный аттракцион. Ну, а когда наступила весна, обнаружилось, что с ограды Александровской колонны, вокруг которой и был залит каток, пропали декоративные эле- менты – литые орлы и пики. И ведь что поразительно… "Весь период работы каток настолько усиленно охранялся, что активистам "Живого города" пришлось через суд добиваться бесплатного доступа для осмотра памятника архитектуры – Александровской колонны, – сообщила газете "Новые Известия" активистка Елизавета Никонова. – Поэтому мы теряемся в догадках – кто мог спилить с ограды державных орлов и вырвать героические пики? Незаметно это сделать было практически невозможно, поэтому мы надеемся, что наши правоохранительные органы быстро обнаружат вандалов. Мы не можем даже мысли допустить о том, что фрагменты исторической ограды приглянулись в качестве гламурных сувениров высоким гостям катка. Ведь среди них были такие знаменитые российские фигуристы, как Плющенко и Сихарулидзе, депутаты Госдумы, чиновники, губернаторы"… А газета "Смена" сообщила, что председатель Комитета по государственному контролю, использованию и охране памятников истории и культуры Вера Анатольевна Дементьева, осмотрев искорёженную ограду и удостоверившись в отсутствии 28 металлических фигурок, тут же начала уверять собравшихся: каток здесь ни при чём. В доказательство она помахала перед журналистами актом, составленным, когда строительство ледовой арены только начиналось. Правда, в акте указывалось, что на 1 ноября на решётке отсутствовало лишь 14 орлов, но это чиновницу не смутило… – Нет, за время работы катка не пропало ни одной птицы, – упрямо повторила она. Как утверждает корреспондентка "Смены" Юлия Фролова, публичными упражнениями в чиновничьей арифметике начальница не ограничилась, тут же она пообещала для желающих унести что-нибудь на память о Дворцовой площади наладить продажу специально отлитых копий металлических орлов… Мысль о том, что державные орлы и пики в ограде Александринского столпа – это отнюдь не украшения прихожих новорусских квартир, а детали памятника, посвященного победе России в Отечественной войне 1812 года, главной охранительнице городских памятников истории в голову не пришла… В статье "Поэт. Рыцарь. Человек" Михаил Дудин рассказал о декабрьской ночи 1941 года, когда вместе с солдатами и матросами, спасёнными с затонувшего "Красного Гангута", пытался он согреться после ледяной купели в пронизанной колким ветром темноте сарая на острове Гогланд. "Каждый старался поплотнее прижаться к товарищу, отойти от кошмара катастрофы. И для того, чтобы отогнать от своей души и от душ своих товарищей видения только что пережитой гибели, я начал читать "Кубок" Жуковского, и в пронизанном ветром сарае людям открывалось в строках Жуковского чудо пережитого ими самими. И они находили в словах поэта и мужество своё, и волю к жизни, и жуткую необходимость нелепой смерти, и призыв к справедливой мести, и реквием по друзьям, нашедшим свою могилу в ледяной тяжёлой воде Балтики… Это было и сочувствием и наказом одновременно, как будто сам Жуковский присутствовал среди нас как "певец во стане русских воинов" и словом своим воодушевлял наши души на подвиг жизни и смерти, который надо будет исполнить на рассвете завтрашнего дня и, собрав силу и волю, подгото- виться к действию". Как-то беседуя с другим писателем фронтовиком, я сказал, что в любом разговоре о войне обязательно услышишь о чуде, как будто на фронте только одни чудеса и происходили. – Не совсем так… – сказал писатель-фронтовик. – Просто те, с кем чудеса не происходили там, на войне, и остались… Михаил Дудин, вспоминая о декабрьской ночи 1941 года, не просто рассказывает о чуде, но и показывает, что тогда и происходило Чудо, когда вспоминали солдаты, что они не одни, что с ними Россия, её история, её великие поэты и святые … Как в 1812 году "певец во стане русских воинов" вдохновлял на победу в первой Отечественной войне, так и в 1941 году поддерживал он эвакуированных с полуострова Ханко солдат и матросов второй нашей Отечественной войны. "Вот почему цикламены у памятника Жуковскому я считал своими личными цветами, цветами моих боевых друзей своему Поэту за его сочувствие и пророчество" – писал Михаил Дудин… Удивительные слова. Конечно, красные цикламены посреди полумёртвого блокадного города похожи на фантастику… Но разве не фантастика, что замерзающие в сарае на острове Гогланд люди слушают стихи Жуковского? Разве не чудо, что наш город сумел выстоять в тех условиях, когда невозможно было выстоять? Разве не чудо, что наша страна одержала победу, которую по расчётам западных специалистов она никак не могла одержать. Михаил Александрович Дудин назвал свою статью о Жуковском "Поэт. Рыцарь. Человек", но он и сам был Поэтом, Рыцарем, Человеком… Читаешь его и понимаешь, что и он сам, и его товарищи фронтовики не просто из другой страны и другой эпохи с чиновниками, устраивающими разрушительные игрища на Дворцовой площади, но они как бы и из разного человеческого материала сделаны. У них и душа, и совесть, и готовность к подвигу и самопожертвованию, а здесь? Даль приводит в своём словаре, пословицу, посвящённую чиновнику-взяточнику: "Шкуру сдирает, а самому всё чудится недохап"… И эта пословица позволяет проникнуть в существо чиновника времён развитого назначенческого капитализма гораздо глубже, чем ссылки на законы или апелляции к здравому смыслу… Конечно, мы даже и предположить не рискнём, что наши городские чиновники берут взятки, за разрешения на проведение разрушительных для города мероприятий на Дворцовой площади. Более того, для скептиков, толкующих о подозрительной избирательности чиновничьих решений – одни коммерческие мероприятия на Дворцовой площади разрешаются, а другие нет! – мы готовы предположить объяснение, основанное отнюдь не на взяточных, а так сказать, на идеологических предпочтениях. Кто знает, возможно, наши городские чиновники считают, что пропагандировать наркотики и сатанизм вблизи здания Сената и Синода, где размещается сейчас Конституционный суд, это хорошо, а вот кино показывать – плохо. И тут одна сплошная борьба за толерантность, и если и присутствует в ней тоска по недохапу, то совсем чуть-чуть, в гомеопатических, так сказать, уголовно никак не наказуемых дозах… А сколько целомудренной сосредоточенности чиновников на собственном не-дохапе в этом таинственном и безмолвном возвращении разрушенного памятника Жуковскому в Александровский сад! Кто говорит, что памятник разрушен? Да вот он стоит, ещё краше, чем прежде. И орлы на ограде Александринского столпа, тоже скоро будут отлиты и установлены. Ничего не произошло здесь! Всё, как прежде. Дворцовая площадь – лето-то приближается! – готова к устройству новых коммерческих аттракционов. Михаил Дудин писал, что "поэзия и судьба Василия Андреевича Жуковского оказывает влияние и на наше время. Она оживает, и цветёт, и просвещает наши души своим неиссякаемым благородством, и зовёт нас к совершенству, заставляя быть достойными своих великих предков в нашей жизни, полной своих нужд и пе-чалей, поисков своих путей к человеческой радости. Поэзия бессмертна. Она создаёт в конечном результате своего действия нравственную атмосферу творческого духа народа и времени. Судьба и поэзия Василия Андреевича Жуковского верно служат этому. Надо беречь его наследие, чтобы искать в нём и сами истоки нравственных начал, и силу для их продолжения в нашем времени". И, наверное, в этом и заключается разгадка того, почему выстоял Ленинград в страшные годы блокады, почему одержал Советский Союз победу в Великой Отечественной войне… Да потому, что чувствовали защитники Родины необходимость искать истоки нравственных начал, и находили в себе силы для их продолжения, как бы трудно не приходилось им. Без этого поиска не возможна никакая Победа.Об этом и надобно помнить нам всем, чтобы и вся наша страна не превратилась в памятник чиновничьей безнаказанности и беспределу. |
Александр Городницкий
ПАХНЕТ ДЫМОМ ОТ ПАВШИХ ЗНАМЁН| Пахнет дымом от павших знамён, Мало проку от битвы жестокой. Сдан последний вчера бастион, И вступают враги в Севастополь, И израненный молвит солдат, Спотыкаясь на каменном спуске: "Этот город вернётся назад, Севастополь останется русским!" Над кормою приспущенный флаг, В небе "мессеров" хищная стая, Вдаль уходит последний моряк, Корабельную бухту оставив, И твердит он, смотря на закат И на берег – покинутый узкий: "Этот город вернётся назад, Севастополь останется русским!" Что сулит наступающий год? Снова небо туманно и мглисто... Я вступаю в последний вельбот, Покидающий Графскую пристань, И шепчу я, прищурив глаза, Не скрывая непрошеной грусти: "Этот город вернётся назад, Севастополь останется русским!" Цитаты из майского выступления в Севастополе мэра Москвы Юрия Лужкова "Мы здесь, в Севастополе, в легендарном Севастополе, в городе русской славы, который прославился победами на протяжении всей истории нашей страны. Сегодня мы должны говорить о многих процессах, которые оторвали Севастополь и Крым от России. Это – незаслуженные процессы, нанесшие острые раны сердцам русских людей, которые не заживают до сих пор" "Холодная война окончилась, но холодная волна дует в сторону России" "Здесь, в Крыму дали хороший урок. Те силы, которые нам противодействуют, были снова сброшены в море" (об антинатовских акциях крымчан прошлым летом) "Русские люди здесь в Севастополе должны чувствовать, что есть Родина, которая его не забывает" "Севастополь – особый город. В душе, сердцах и памяти россиян Севастополь – это город вечной российской славы" "Россия намерена решать вопрос принадлежности Севастополя в пользу того государственного права, которое имеет Россия по отношению к своей военно-морской базе в Севастополе" |
Семён Шуртаков
БУХТА ВСТРЕЧИ| Мои и Виталия Маслова жизненные пути-дороги перекрестились в 1960 году, если и не на краю света, то уж определённо на краю земли – в той географической точке России, где великая сибирская река Лена впадает в Ледовитый океан. Меня занесло туда задание московского журнала, заинтересовавшегося, как идёт "прирастание России Сибирью", а Виталий нёс службу на гидрографическом судне с поэтическим названием "Иней", которое на ту пору оказалось в той самой точке – бухте Тикси. Местное начальство приезд писателя в столь дальний угол посчитало явлением редкостным, едва ли не уникальным, и в просторном доме культуры устроило многолюдный литературный вечер, в котором только ответы на вопросы из зала заняли больше часа. Именно этот вечер и оказался тем перекрёстком, о котором сказано выше, а так то ли я попал бы на "Иней", то ли нет – в Тиксинском порту бросают якоря десятки разных кораблей... К творческому портрету Виталия Маслова На другой день Виталий вместе со своим товарищем Иваном Жилиным пришли ко мне в гостиницу. Пришли, естественно, не с пустыми руками, а с рукописями. Знакомимся. Иван и в том, как ведёт себя, и в стихах – весь нараспашку. В разговоре за словом в карман не лезет. Вообще-то открытость – исконная черта русского характера и, наверное, скорее положительная, чем отрицательная. Но говорить он торопится и частенько с его быстрого языка слетают слова легковесные, не продуманные, а как бы первые попавшие. Такая же картина и в стихах: даже при беглом прочтении их резали глаз неточность, приблизительность, а то и полное несоответствие многих слов и образов. Виталий сдержан во всём: и в слове, и даже в жесте. Речь его медлительна, словно сквозь тяжёлые жернова сначала проходит, прежде чем словесную форму обретает. Но уж скажет – как припечатает. Если же кому-то то или другое из сказанного оспорить захотелось, что ж, он выслушает, но на твои доводы, в свою очередь, приведёт новые доказательства правоты собственной точки зрения. Среди его стихов немало было достаточно серьёзных по своему содержанию. Однако им не хватало той поэтической лёгкости, которая только и делает вроде бы обыкновенные слова – поэзией. Не лучше обстояло дело и с прозой. В прочитанных мною записях будто солнечными пятнами в заповедном лесу проступали отдельные картины, пейзажные зарисовки, попытки постижения человеческих характеров. Но всё это было не более чем подступами, попытками выразить в слове увиденное и пережитое. По всему чувствовалось, что человеку есть что сказать, но он пока ещё не умеет, не знает, как это сделать. Перед начинающим литератором как бы простиралась длинная и отнюдь не гладкая, с многими колдобинами, дорога – дорога обретения своего собственного языка, своего, лишь тебе одному присущего, стиля. И по этой дороге Виталий делал ещё только первые, самые первые шаги. Разумеется, я не собирался запугивать парня великими трудностями пути, который он выбрал. Но в то же время и хвалить его пока было не за что, памятуя, что горькое лечит, а сладкое калечит. Так что будем считать, что у нас тогда, в бухте Тикси, просто состоялся серьёзный мужской разговор. Не мной первым замечено: человеку свойственно мерить других своим аршином, то есть вольно или невольно "прикидывать", соизмерять собственную биографию с биографией кого-то из своих знакомых. Вот и я, во время разговора с Виталием, не раз вспоминал, как со своими первыми, далеко не совершенными сочинениями поступил в Литературный институт и потом проходил пятилетнюю школу в семинарах Федора Гладкова, Константина Паустовского, Леонида Леонова. Вот бы и Виталию или в нашем институте поучиться, или хотя бы разок-другой поучаствовать в семинарах молодых писателей, которые в те времена проводились у нас постоянно, систематически, как на областных, так и на республиканских и всесоюзных уровнях. Но как ему угадать на такой семинар, по семь-восемь месяцев обретаясь во льдах Арктики?!. Тикси – середина великого Северного пути, здесь встречаются корабли, идущие с Запада на Восток и с Востока на Запад. А ещё приходилось слышать, что и само название бухты по-якутски обозначает "встречу". И как же тогда здорово получается: двух человек, один из которых родился в Архангельской области, а другой – в Нижегородской, судьба свела не где-нибудь, а за тысячи вёрст, на берегу Ледовитого океана в бухте Встреч – какой-то виртуальной мистикой веет от этой насквозь реальной истории, не правда ли?.. Виталий, конечно же, пригласил меня на свой "Иней" и весь следующий день я провёл на корабле. Тут наши "роли" как бы поменялись: мастер, в тонкостях знающий своё дело, водил по кораблю и объяснял эти тонкости неофиту, полному профану и в радиотехнике, и во многом другом… *** Дороги наши с Виталием в Тикси сошлись, многие же годы потом видеться нам не приходилось. Он продолжал ходить ледовым Северным путём, совершил длительное плавание аж в Антарктиду, затем, как отличный специалист, был переведён на высокую должность начальника радиостанции нашего первого атомного ледокола "Ленин". В моей жизни за эти годы тоже больших перемен не произошло. Разве что прибавился "семинарский" опыт: я принимал участие во многих, в том числе и знаменитом Читинском совещании молодых писателей Сибири и Дальнего Востока, а потом был приглашён на работу в Литературный институт – также в качестве руководителя творческого семинара прозы. Однако же, связь наша с Виталием все эти годы не прерывалась. Виталий из разных точек Арктики слал мне свои сочинения, я делал обстоятельный, вот именно семинарский разбор их, как по форме, так и по содержанию, и отсылал обратно. Правда, хоть и не часто, но бывали случаи: тут своих дел невпроворот, а заглянул в почтовый ящик – там очередная бандероль от Виталия "Как быть, что делать? Делал я так: на минутку сосредотачивался, представлял бескрайние ледовые поля Арктики, что для меня было проще простого – из Тикси я летал на ледовую разведку и созерцал те самые поля под полуночным солнцем, ни много ни мало восемь часов, – затем видел сокрушающий те поля атомоход, а в его радиорубке отъединённого, отодвинутого льдами ото всего мира Виталия и... и брался за чтение присланных им рассказов… Первый класс – не самый ли трудный в нашем деле – похоже, близился к завершению: Виталий стал присылать вещи, в которых не просто описывались какие-то события или жизненные факты, а изображался человек, оказавшийся в центре тех событий, его внутренний мир, его, в конечном счете, характер. Ну и, конечно же, теперь куда больше заботы стал проявлять молодой автор о сюжете и композиционном построении своих вещей, о том, чтобы читательский интерес от страницы к странице возрастал, а не наоборот. Второй, доработанный по моим замечаниям и пожеланиям вариант рассказа "Слепой в тундре" (название потом будет изменено на "Северную быль") я не стал посылать почтой, а лично отнёс в столичный миллионнотиражный журнал "Смена", поскольку в редакциях меня, к тому времени автора нескольких книг, знали поближе, чем начальника радио пусть и на самом большом в мире ледоколе. Редактор попросил меня написать краткое напутственное слово, что мной с готовностью и было сделано. Моё дружеское напутствие невелико по объёму и его, наверное, есть смысл процитировать – всё же это первый выход Виталия Маслова к читателю: "Первые стихи и рассказы Виталия Маслова все были посвящены Северу, морю. Это и понятно: вся жизнь его связана с Севером и морем. Родился он на Мезени и с ранних мальчишеских лет плавает в Северных морях. Сначала на рыбацких посудинах, затем на гидрографических судах, а в последнее время на атомоходе "Ленин". Виталий Маслов радист и очень любит свою специальность, как любит и свой родной Север. Это последнее мне бы хотелось особо подчеркнуть. Способностью видеть наделён всякий, удивляться же перед увиденным, "заметить" его дано далеко не каждому. Говорят, что с этого удивления – удивления не только перед чем-то необыкновенным, из ряда вон выходящим, а и перед обычным, обыденным, рядовым – и начинается писатель. Если это справедливо, то не менее справедливо, наверное, и другое: каждый берущийся за перо должен также хорошо знать и обязательно любить то, о чём он собирается писать. По моему глубокому убеждению, без этой любви и не может быть настоящего писателя. "Северная быль" – первый рассказ Маслова, публикующийся в столичном журнале. Виталий Маслов как бы выходит в большое и трудное литературное плавание. От всей души желаю ему попутного ветра!" Первый рубеж Виталием Масловым был, наконец, взят. Дальше пошло вроде бы полегче. Один за другим появляются рассказы "Заиндевелые бока" и "Никола Поморский", "Свадьба", "Восьминка", "Едома". Один за другим – это разумеется, не так, что один сегодня, а другой послезавтра: и написание каждой вещи, и их публикации разделяют не дни или недели, а годы..." Постепенно рассказов подкопилось на сборник и Виталий, назвав его "Крутая Дресва", понёс в Мурманское издательство. Там рукопись почитали и сказали, что готовы её издать, но хорошо бы какой-то известный писатель написал предисловие. Виталий, недолго думая, назвал меня, хотя, полагаю, решающую роль тут играла не столь уж большая моя известность, сколько то, что в те годы написанное им лучше меня никто не знал. Я получил от главного редактора издательства официальное письмо и с радостью за Виталия написал вступление к сборнику. И – поскольку оно представляет довольно важный штрих к творческому портрету Виталия Маслова, мне бы хотелось его тоже привести хотя бы фрагментарно. "…Книга эта, как уже и так понятно, – о Севере. Она сурова по общей тональности, как суров и край, в котором живут её герои-земляки и потомки великого помора Михаилы Ломоносова. Может, даже кому-то покажется, что некоторым рассказам недостаёт светлых красок, а кто-то и так подумает: надо ли, по прошествии стольких лет, писать о трудных послевоенных временах? Зачем вспоминать о голодных годах, о какой-то "восьминке" чая, когда давно уже и хлеба все едят досыта, и чая любого сорта и любой крепости можно пить до отвала?! Но если мы говорим нынешней молодежи, что восстановление разрушенной и обескровленной войной жизни стоило нам огромных нечеловеческих усилий, что это, после ратного, был ещё один великий подвиг народа, – откуда молодёжь узнает об этих усилиях, об этом подвиге, поскольку она видит всего лишь плоды этих усилий, их конечный результат? Рассказы В.Маслова – именно о подвиге народа в тяжелейшие послевоенные годы, о суровом мужестве, и, если так можно сказать, неисчерпаемой стойкости его духа. Много жизненных невзгод обрушивается на жителей Крутой Дресвы; в этой северной деревушке нет ни одного дома, где бы война не оставила своей страшной отметины: в одной семье погиб сын или муж, в соседней – и тот и другой, в третьей ушли на фронт пять сыновей и ни один не вернулся... Неразумное, недальновидное местное руководство усугубляет и без того немалые трудности послевоенной жизни. Происходит непонимание со стороны некоторых руководителей ни сути народной жизни, ни его, народа, устремлений. Именно в этом и заключается трагедия Марии Павловской из рассказа "Свадьба". Тут следует, видимо, сказать, что автор отнюдь не занимается живописанием тех трудностей, о которых идёт речь, он далёк от мысли смаковать эти трудности и приковывать к ним и только к ним читательское внимание. Нет и нет! В.Маслов пишет обо всём этом с сердечной болью: ведь он не со стороны глядит на Крутую Дресву, он здесь не заезжий корреспондент, а свой человек. Он живёт думами и чаяниями северной деревни; он незримо сидит с земляками и за свадебным столом ("Свадьба") и в доме Анфисы Алексеевны ("Никола Поморский"), он делит с ними и самые радостные и самые горькие минуты. Автор в своих рассказах создаёт как бы обобщённый образ помора-северянина со своим особым складом характера, со своим взглядом на жизнь и со своим самобытным языком. Обобщённый, разумеется, не в понимании абстрактный. Нет. Масловские герои, как и все живые люди, каждый на особицу и лицом и голосом, да что голосом – интонация и то у каждого своя. Но запоминаясь каждый сам по себе, они, вместе с тем, и как бы "дополняют" друг друга. Главное же – через художественно зримый показ нелёгкой жизни северян автор рисует впечатляющую картину народной жизни, показывает несгибаемую стойкость своих героев, их высокую нравственную красоту. Особенно сильными в этом отношении являются рассказы: "В тундре" и "Восьминка", написанные сурово, сдержанно и оттого пронзительно. В.Маслов по-сыновьи беззаветно любит свой Север. И любовь эта – на всю жизнь. И хотя о Севере уже немало писалось и пишется по сей день – Виталий Маслов сказал своё слово. Герои его рассказов – правдивые и чистые, сильные духом люди. Знакомство с ними и нас, читателей, делает сильнее. А не для этого ли, кроме всего прочего, и пишутся книги?!" Радость наша с Виталием, увы, оказалась преждевременной. Некая высокопоставленная дама посчитала книгу недостаточно светлой и оптимистичной. Она отдавала должное тому, как проникновенно написаны рассказы, даже признавалась, что некоторые из них "читала и плакала". Однако же, из этого похвального воздействия истинно художественной литературы она делала довольно странный вывод: "но не всем же плакать!" И "Крутая Дресва" книгой не стала... *** В 70-80-ые годы мы с Виталием уже не только продолжали переписываться, но и постоянно виделись. Я говорю о зимах – каждую зиму Виталий приезжал в Москву. Бывало, что и по нескольку раз. И у нас всегда находилось о чём поговорить, если беседа наша продолжалась час или два, а хоть и целый день. Веской причиной систематических приездов в столицы, кроме чисто литературных дел, было и ещё одно обстоятельство. Давненько интересуюсь я старыми книгами. И самый большой, если не сказать пристрастный мой интерес – книги по отечественной истории и славянорусской культуре. Знающие люди даже считают, что мне удалось собрать приличную библиотеку. И поскольку, постоянно бывая у меня в гостях, Виталий видел эту библиотеку, постепенно и он тоже пристрастился к книгособирательству. Но это, конечно, вовсе не значило, что к каждому его приезду в Москву букинисты выкладывали перед нами припасённые раритеты. Ценную редкую книгу приходится искать не только месяцами, но и годами. И у нас с Виталием был установлен такой порядок. Получив за очередную навигацию солидную зарплату, немалую часть её Виталий, как нынче говорят, отстёгивал на книги. А я потом, шастая по букинистическим магазинам, вместе с книгами для себя выискивал нужные издания и для товарища. Мне это было не в тягость, поскольку интересы наши были близко родственными. Мне удалось "ухватить" изрядное число редких изданий, таких например, как знаменитая "История города Архангельского" В.Крестинина и "Записки о русском Севере" академика И.Лепехина, напечатанные ещё в ХVIII веке, "Раскол русского старообрядства" Я.Щапова, "О повреждении нравов" М.Щербатова. А как радовался Виталий, когда посчастливилось отыскать для него "Историю Государства Российского" Н.М. Карамзина в 12 томах! *** Не раз и не два Виталий приглашал меня побывать в его родной Сёмже. И такая поездка состоялась. Из Архангельска до Мезени – местным самолётиком. Из Мезени ещё восемнадцать километров – на чём придётся, но лучше и вернее – на уазике-вездеходе. И вот она – Сёмжа. Место первые поселенцы деревни выбрали знатное: здесь в Мезенскую губу впадает небольшая речка Сёмжа. И вот по высокому уступу междуречья раскиданы большие, присадистые дома. Правда, хорошо, если половина из них обитаемы круглый год, во второй же половине живут так называемые дачники, то есть те же сёмжинцы или их родственники, но приезжающие только на "дачный" сезон – на лето. Родовое гнездо Виталия находится в самой середине селения. Это большущий двухэтажный домина с огромным пустующим двором и сеновалом, с различными хозяйственными пристройками. Мне для проживания выделена на втором этаже персональная уютная комнатёнка, и я в ней с дороги, едва коснувшись подушки, сладко засыпаю. Под вечер, за старинным, с медалями, тульским самоваром, поближе знакомлюсь с родителями Виталия – отцом Семёном Виссарионовичем. С удовольствием слушаю такой неповтори- мый, такой певуче-музыкальный северный говорок и чувствую себя так же хорошо, как на своей родине в Нижегородском селе Кузьминке, где тоже "дачником" живу каждое лето. Вот разве что здешний мягкий говор отличается от нашего круглого, как колесо, окающего, – вся и разница... На другой день мы с Виталием побывали в уже известном мне по его рассказам Доме памяти, сама идея которого и её воплощение целиком принадлежат моему другу. Человек смертен – это непреложно. Но так ли уж непреложно, чтобы с уходом человека из жизни уходила в небытие и память о нём? Сколько жителей Сёмжи сложили свои головы, защитив свою Родину, а значит и родную Сёмжу в Отечественной войне! И почему бы идущим во след поколениям не сохранить священную память о них? Да, стоят величественные памятники павшим на поле боя воинам на Мамаевом кургане под Сталинградом, на Прохоровском поле под Белгородом, на Поклонной горе в Москве. Но это – памятники ВСЕМ, памятники миллионам. Но почему бы и в каждом городе, каждом селе не иметь хотя бы Дома памяти, где бы поимённо были помянуты те, кто ушёл из этого города или села на войну и не вернулся. И именно такой Дом – не первый ли в России? – создал Виталий Маслов в Сёмже, где собрал имена поморов, погибших во всех войнах, начиная с XIX века, составил родословные всех сёмжинских родов. И если я и мои товарищи до этого знали Виталия как талантливого писателя, теперь узнали ещё и как – не побоюсь громкого слова – общественного деятеля, Человека, который своими деяниями творит важное и нужное не только лично для себя, а всему обществу. А ещё и обязательно добивается претворения задуманного, превращения мысли – в дело. *** Виталию Маслову, наверное, было бы пора уже и в Союз писателей вступить. Тем более что в те времена членство в Союзе имело куда большее значение, чем ныне. Правда, тогда и само вступление было обставлено более строго: например, приёмное дело абитуриента, не выпустившего ни одной книги, как правило, попросту не принималось к рассмотрению. И всё это мне, как давнему члену приёмной комиссии, было хорошо известно. В чём выход из этого тупикового положения? К тому же, после остановки "Крутой Дресвы", Виталий не опустил руки, а продолжал упорно работать и журнал "Север" публикует его роман "Круговая порука". Пришлось вспомнить ещё одно речение, которое только и могло как-то нейтрализовать общепринятое "как правило", а именно – "нет правил без исключения". Дело осложнялось лишь тем, что не все члены комиссии могут читать представленные сочинения, голосование же – тайное, бюллетенями. И, чтобы не было осечки, следовало наивозможно убедительно представить творчество архангельского помора моим сотоварищам по комиссии, что я, в меру своих сил, и постарался сделать. Полагаю, что написанное мной выступление на заседании приёмной комиссии тоже имеет прямое отношение к литературной судьбе Виталия Маслова и привожу его без больших сокращений: "Наличие одних лишь журнальных публикаций у нас, членов приёмной комиссии, вызывает, как правило, чувство некоторой настороженности: ну, вот, торопится, не мог дождаться выхода книги... Хочу заверить уважаемую комиссию, что Виталий Маслов никуда не торопится: более двух лет назад прекрасная книга рассказов "Крутая Дресва" набрана, свёрстана и подготовлена в печать в Мурманском издательстве. И если она до сих пор не увидела свет – в этом нет вины автора. Почитайте рассказ "Восьминка" в "Нашем современнике" или "Слепой в тундре", напечатанный в "Смене" – вы убедитесь, какие это велико- лепные вещи. И из таких рассказов состоит вся книга. Сам факт опубликования многих рассказов книги в упомянутых журналах, а также в нескольких номерах "Севера" уже говорит о их достаточно высоком литературном качестве. ...Уже по рассказам В.Маслова было видно, что идёт в литературу талантливый художник, имеющий что сказать людям. Роман "Круговая порука", опубликованный в "Севере" и выходящий в нынешнем году в "Современнике", – убедительно и неопровержимо подтверждает это. В.Маслов – вполне сложившийся художник со своим самобытным взглядом на жизнь и своими же, не заёмными, изобразительными средствами. И в жизненном материале, и в языке, каким пишет В.Маслов, явственно ощущается большой запас прочности, надёжности, неиссякаемого богатства. Твёрдо уверен, что у всех, познакомившихся с творчеством В.Маслова, не возникнет и малейших сомнений, что он достоин звания члена Союза писателей. Уверен, что за приём его в наш Союз мы проголосуем единогласно". Остается добавить, что за приём в Союз нового писателя комиссия и впрямь проголосовала единогласно. Заодно, может быть, стоит привести и ещё один "документ" того же времени – это каким-то образом сохранившаяся в моем архиве телеграмма из Арктики. Хотя "информации" в ней и маловато, но она в лаконично-телеграфной форме даёт понять-почувствовать наши с Виталием взаимоотношения, наше дружеское взаимопонимание, как бы воскрешает ушедшее время. "Будьте здоровы Семен Иванович новых успехов вам и новых удач все ради того же ради того же тчк скучаю по Вашей заботливой воркотне очень хочу Вас видеть = Маслов АЛ Ленин" *** Между тем, собирание масловской библиотеки продолжалось. Не говоря уже о Москве, куда бы в так называемые творческие командировки я ни ехал, старался находить время наведаться в букинистические лавки и каждый раз что-то привозил из этих поездок. Даже из Болгарии – а в Софии был большой букинистический магазин – и то как-то привёз книгу о Солунских братьях Кирилле и Мефодии. В те годы я писал историческую повесть, посвящённую освобождению Болгарии от османского ига в 1877-78 гг., и мне не раз пришлось бывать в этой славянской стране. Я наводил нужные справки в Военно-историческом музее, встречался со студентами-русистами Софийского университета. Видел я и как торжественно, красочно празднуется там День первоучителей славян Кирилла и Мефодия, День славянской письменности. В одном из праздников мне даже выпало счастье принять непосредственное участие: в колонне студентов и преподавателей университета я прошагал по центральным улицам болгарской столицы. Незабываемая картина: все радостно возбуждены, девушки и парни одеты в яркие национальные костюмы и у каждого в руках – гвоздика, море цветов... И когда я рассказывал Виталию об этом – каким живым блеском горели его глаза, ну будто он сам среди праздничных болгар себя почувствовал... И
|
Владимир Винников
В… ОЖИДАНИИ ЧИТАТЕЛЯ| ...или Зачем нужен "новый реализм"? "Не все мы умрём, но все изменимся" 1 Кор., 15:51 Российские писатели и литературные критики хором заговорили о "новом реализме". Пока еще неуверенно и вразнобой, но зато все и сразу. Тенденция, однако. Направление ветра, по которому нужно держать носы, ещё не установлено, но ветер явно переменился. Многочисленные и разнообразные последствия этого факта, безусловно, интересны и благодарны как материал. Но сам факт еще интереснее. Кому, зачем и почему вдруг понадобился "новый реализм"? Ведь на протяжении последних почти двадцати лет никакие "-измы", литературные в том числе, никого, по большому счету, не интересовали – с чего бы теперь начаться такому всеобщему шевелению в творческих кругах? В произведении должно быть показано преодоление, преображение всей этой действительности, выход через ветхие ризы прогорклой жизни… к торжеству позитива. Андрей РУДАЛЁВ Задавая себе такой вопрос и пытаясь ответить на него публично в рамках небольшой газетной статьи, приходится опускать весьма значимый, совершенно необходимый, но всё-таки промежуточный момент собственных рассуждений, связанный с трансформацией отечественного Издателя. Потому что главное – всё-таки в другом. Осмелюсь предположить: у нашей художественной литературы снова появился или появляется Читатель. Читатель с большой буквы. Совершенно необходимый для любого Писателя. Тоже с большой буквы. И любого писателя – с маленькой буквы – тоже. То есть читатели и почитатели творчества Сергея Минаева, Оксаны Робски, Александры Марининой и Паоло Коэльо никуда не делись. Они по-прежнему массовы и очевидны. Но Читатель – это уже не они. У Читателя (с большой буквы) – совсем другие интересы. Его интересует будущее прежде всего. Не потому, что он "собирается жить вечно". А потому, что он собирается всё-таки выжить в условиях глобального кризиса, который тянется к нему, его близким, его стране тысячами своих щупалец: от роста цен и бытовой преступности до краха доллара, международного терроризма и приближения НАТО к границам России. Пока там, на Западе, дела шли не просто хорошо, а всё лучше и лучше, происходящее здесь, в России, во-первых, не имело никакого значения, а во-вторых, было частным делом каждого: конец истории, однополярный мир и так далее – кто не вписался, тот лох и лузер. К процветанию по-американски можно было стремиться, можно было его игнорировать, можно было даже проклинать – самого факта процветания это никак не отменяло. И "Боинги", на автопилоте врезавшиеся в башни Всемирного Торгового Центра в Нью-Йорке утром 11 сентября 2001 года, коренным образом ситуацию не меняли. Хотя и обозначили грядущие перемены, в том числе разбудив отечественного Читателя. Видимый образ которого пока представляет собой некую "туманность Андромеды", поскольку еще не персонифицирован (впрочем, предварительные наброски, эскиз такой персонификации можно видеть в образе Владимира Владимировича Путина, и указать на него стоит лишь для лучшего понимания грядущей литературной и политической перспективы, хотя "встреча президента с молодыми писателями" 24 февраля 2007 года в Ново-Огарево и критика роли Чацкого в спектакле театра "Современник" тут немалого стоят). В общем, как говаривал некогда М.С. Горбачёв, "процесс пошёл…" Из потока идущего процесса можно при желании наловить множество разнообразных фактов и фактиков – но речь, опять же, не о них. "Новый реализм" интересен. Потому что важнее не то, что человек сочиняет, а то, как он живёт. Лев АННИНСКИЙ Речь о том, что появился пресловутый "социальный заказ" на некое иное по сравнению с недавним прошлым качество искусства вообще и литературы в частности. Они снова приобрели (приобретают) социальное измерение – не "сделайте мне красиво (некрасиво, больно, не больно и так далее, до бесконечности – нужное подчеркнуть)", а "дайте инструкцию по выживанию" в современном очень большом, очень сложном, очень тесном и очень жёстком мире. Чего скрывать, большинство отечественных литераторов прореагировало на эти изменения "с точки зрения курицы" (весь жизненный опыт которой должен говорить ей, что предназначение человека – это забота о ней, о курице. И только в смерти своей она может убедиться, что это не так) – это огорчает, конечно, но совсем не удивляет: "Других писателей у меня для вас нет". А всех, кто есть, объединяет одна общая черта: все они как раз "выжили в 90-е" (© Михалков Н.С., кинофильм "Жмурки"). И, честное слово, готовы in masse выживать дальше, здесь и сейчас – пусть по-другому, не так, как раньше… А как? Радует хотя бы то, что общее направление дальнейшего движения (на уровне чувствований-ощущений) угадано и бывшими "инженерами человеческих душ", и даже "свободными творческими личностями" абсолютно верно – это реализм. Правда, никакого общего понимания того, что такое реализм и каким он должен быть сегодня, у этих писателей и критиков нет. Ясно лишь то, что: а) это не (пост)модернизм, б) это не "повторение пройденного", т.е. не критический и – тем более! – не социалистический реализм, всё-таки основанные на каком-то образе, пусть даже негативном, желаемого будущего. Отсюда – уже набивший оскомину, зато ни к чему не обязывающий эпитет "новый", к которому можно подверстать практически всё, что удовлетворяет двум указанным выше требованиям. "Новый реализм" – самопроизвольно возникшее, очень мощное течение в современной русской литературе. Оно пришло в ответ на тупиковую ситуацию постмодернизма, на смену ему или в помощь – я не знаю. Дмитрий НОВИКОВ Образно говоря, после не слишком длительного, но весьма бессмысленного периода плаваний отечественной литературы по океану "(пост)модерна" и ловли с последующим поеданием тамошних "рыбов и гадов" реализм воспринимается как долгожданная (и давно позабытая) земля, способ жизни на которой кардинальным образом отличается от уже ставшей вроде бы привычной, но всё-таки изначально неродной "водной стихии". Вообще-то – если говорить о "(пост)модернизме", а о нем приходится говорить, – для культуры это феномен хотя и редкий, но далеко не уникальный и даже не новый, типологически сходный с "античным (пост)модернизмом", достаточно полное представление о котором можно составить по знаменитой книге Диогена Лаэртского, где мифологическая система, а равно и легендарно-исторические события выступают всего лишь версиями происходившего, ни одной из которых нельзя отдавать предпочтение, так что задача автора – лишь представить по возможности наиболее полную коллекцию этих версий. Отсюда российский "новый реализм" можно рассматривать прежде всего в качестве попытки стихийного ответа на указанный выше социальный заказ. На выходе пока получается нечто весьма невнятное, "непрожёванное" – от классики до всё того же (пост)модерна, – но тут важнее не результат, а процесс. Как говорится, "жизнь не удалась, но попытку засчитали". Те, кто описывает внешнюю сторону этих литературных процессов, вполне могут согласиться с цитатой из Михаила Бойко. Те, кому важнее их интенции, – с цитатой из Дмитрия Новикова. По-своему будут правы и те и другие. Но… "Новый реализм" – это полный провал, то есть старый соцреализм с жалкими поползновениями сменить обёртку. Михаил БОЙКО В сотый и тысячный раз приведу свою любимую притчу о слепцах и слоне. Ощупав долгожданного слона, герои притчи поделились впечатлениями, переросшими в спор, а по ряду версий – и в драку. Один уверял, что слон гибкий и длинный, словно змея; второй – что он гладкий и твёрже камня; третий – что слон подобен колонне или стволу дерева; четвертый... Давайте же пока полюбуемся на "слона" под странным названием "новый реализм" во всей его сиюминутной цельности, ибо, если наш взгляд в большей мере соответствует действительности, чем восторженные (что чаще) или негодующие (что реже) речи эстетических слепцов, эта возможность очень скоро исчезнет. Потому что "новый реализм" буквально на наших глазах превратится в нечто куда более социально адекватное и художественно состоятельное. |
Марина Струкова
НА ТОМ БЕРЕГУ| Кадзуо Исигуро родился 8 ноября 1954 в Нагасаки. Когда ему было 6 лет, семья эмигрировала в Англию. Окончил Кентский университет по специальности "английский язык и философия", магистр гуманитарных наук. Его предыдущие романы, например, "Остаток дня" или "Безутешные", на мой взгляд, не вызывают сильных эмоций. При всей холодной отточенности стиля в духе английской классики 19 века, они просто скучны, может быть потому, что отличаются спокойным и отстранённым взглядом персонажей на мир в любых обстоятельствах. Но такой подход к ситуациям в книге "Не отпускай меня…" просто шокирует, и в этом контрасте сюжета и стиля заключается часть успеха книги. Речь идёт об интернате Хейлшем, где воспитывают детей-клонов, чтобы потом взять у них донорские органы. Дети рисуют, играют, увлекаются иными детскими забавами. Директор интерната, хотя от неё немногое зависит, пытается по-своему помочь питомцам, хочет доказать миру, что у них есть душа. Ведь общепризнано утверждение, что у клонов не может быть души. Директор устраивает выставки рисунков учеников, заставляя задуматься об их трагической судьбе. Повествование ведётся от лица девушки Кэт, которая, прежде чем также лечь на операционный стол, работает помощницей оперируемых. Она наблюдает, как сначала разбирают "на запчасти" её подругу Рут, а потом бойфренда Томми. Самое чудовищное в том, что ребятам внушили естественность происходящего. Читая, ожидала, что главная героиня хотя бы попытается бежать со своим возлюбленным, обречённым на гибель. Писатель-европеец разрешил бы ситуацию по-своему – его персонажи взбунтовались бы, не смирившись с судьбой живых запчастей, но герои Исигуро, с его буддистским менталитетом, воспринимают свою судьбу как неизбежную работу на благо общества. Для них предназначение заключается именно в самопожертвовании. Учительница Люси безапелляционно объявляет детям: "Если мы хотим, чтобы вы прожили достойную жизнь, надо, чтобы вы запомнили как следует: никто из вас не поедет в Америку, никому из вас не стать кинозвездой. И никто из вас не будет работать в супермаркете – я слышала на днях, как некоторые делились друг с другом такими планами. Как пройдёт ваша жизнь, известно наперед. Вы повзрослеете, но до того, как состаритесь, даже до того, как достигнете среднего возраста, у вас начнут брать внутренние органы для пересадки. Ради этих донорских выемок вы и появились на свет. Вас растят для определенной цели, и ваша судьба известна заранее. Помните об этом". На взгляд читателя – это безнадёжность, на взгляд персонажа – неизбежный ход событий жизни, когда одна часть общества внушает другой, что быть использованными – почётный удел; одни рождены, чтобы неизбежно пожрать других и жить, наслаждаясь здоровьем и комфортом. Рут – подруга главной героини, по собственному признанию, "чувствовала, что так и должно быть. В конце концов, нам же положено ими становиться, правда?" Термины "выемка" и "завершил" бесстрастно определяют ампутацию и смерть соответственно. "И люди долго предпочитали думать, что все эти человеческие органы являются ниоткуда – ну, в лучшем случае выращиваются в каком-то вакууме. Как бы ни было людям совестно из-за вас, главное, о чём они думали, – чтобы их дети, супруги, родители, друзья не умирали от рака, заболеваний двигательных нейронов, сердечных заболеваний. Поэтому вас постарались упрятать подальше, и люди долго делали всё возможное, чтобы поменьше о вас думать. А если всё-таки думали, то пытались убедить себя, что вы не такие, как мы. А раз так, ваша судьба не слишком важна". Не напоминает ли это нам о том, как периодически кое-то начинает объявлять недочеловеками людей иной расы, ориентации или веры, которых можно уничтожать или преследовать на этом основании. Книга Исигуро, во-первых, о неприглядном свойстве человека презирать или ненавидеть всё, что не вписывается в рамки усреднённого мировосприятия. Люди чувствуют отвращение к Кэт и её друзьям, но используют их, чтобы выжить. Даже в рецензиях на эту книгу я читала фразы "не люди, а клоны", то есть морально общество уже готово к описанной ситуации. Возможно ли такое в реальности? Мне кажется, Исигуро, предвидя возможное развитие клонирования в этом направлении, защитил потенциальные жерт-вы, заставил мир заранее задуматься. Хотя для донорской процедуры на самом деле нужен будет не двойник человека, а отдельно клонированный орган, – так утверждают ученые. Исигуро показал нам европейскую цивилизацию с её потребительским отношением к ближнему, ведь уже есть не только фетальная терапия, но и использование абортивных материалов в косметике. Существует нелегальный рынок человеческих органов, изъятых у намеренно убитых людей, о чём периодически сообщает пресса. Вот в одном из российских городов пересадку органов поставили на поток, они извлекались из людей, которые были ещё живы. Биологическую смерть пациентов врачи определяли "на глазок", без экспертиз. Более того, намеренно умерщвляли бомжей, попавших в больницу. Но вернёмся к роману. Развлечься с помощью этой книги нельзя, но получить интеллектуальное наслаждение от освоения авторского мировоззренческого пространства можно, хотя его ландшафт и теряется в тумане безысходности. Понятие долга – в чём оно заключается? Неужели порой в готовности убивать или быть убитым? Или то и другое вместе? И насколько актуально для нашего времени античное героическое "Делай, что должен, – и будь, что будет"... |
Ольга Гринёва
ВЗГЛЯД ИЗ ПРОШЛОГО| Юрий Сбитнев. Великий князь. – М., "Академия-ХХI", 2007г. Библиотека великорусской литературы Одним из самых заметных событий в литературной жизни России прошедшего года можно назвать выход книги известного русского писателя Юрия Сбитнева "Великий князь". В нынешнюю эпоху "спикеров", "мэров" и "спичей" появление истинно русского словом и содержанием романа стало своего рода вызовом латинизации великого русского языка, противовесом нивелированию национальной сути русского народа. Обращение к истории государства эпохи Древней Руси через живописание картин того бытия, судеб людей, живших в далеком двенадцатом веке, – не столько попытка осмыслить историю своего народа с высоты ХХI века, сколько стремление взглянуть через слои стольких веков в день сегодняшний и попытаться понять его и оценить с позиций великого прошлого. Как заметил автор в предисловии к роману, "русские, как ни один европейский народ, сохранили с древнейших времен чувство одной, сплочённой узами братства семьи. Могучее государство Древней Руси строилось по этому принципу, и нынче он скрепляет наше отечество, препятствуя распаду". Действие романа разворачивается в Киевской Руси в период "умиротворённой тиши", единства государства, когда строились храмы, осваивались новые земли, когда культура и письменность переживали расцвет, писались книги – "русское слово обретало плоть". Перед взором читателя зримо встаёт древний Киев периода княжения Владимира Мономаха со своими храмами, слободами, вырисовывается далёкий русский предел Тьмуторокань, однако основные события происходят во втором по величине и значению княжестве – Черниговском, в самых северных его уделах – нынешнем Подмосковье. Главный герой романа Игорь Ольгович Черниговский, по представлению современных историков, в частности Льва Гумилева, "человек на редкость не талантливый", "за месяц своего правления сумел настроить против себя киевлян", которые "растоптали его ногами, а труп бросили без погребения". Сбитнев же убежден в ином: "Князя, принявшего монашество, предали. Его растерзал народ. Но одни убивали, а другие пришли после, чтобы взять землю, пропитанную его кровью, и спрятать у себя на груди". И действительно, могла ли "на редкость не талантливая" личность быть канонизирована русским православием и занять в церковных святцах место рядом со святыми Борисом и Глебом, Антонием и Феодосием? Изучая более полувека "Слово о полку Игореве", множество летописей, дошедших до нас, – Ипатьевской, Суздальской, Лаврентьевской, Новгородской и других, которые являются не чем иным как сводами, сделанными на основе древних рукописей, до нас не дошедших, Юрий Сбитнев с полным правом говорит: "Я могу подтвердить свою версию летописными сведениями, доказательными логическими цепочками". Объездив всю страну и полмира, далеко в Сибири, в междуречье Подкаменной и Нижней Тунгусок, писатель встретился с удивительным человеком – старообрядцем, хранившим древние рукописные книги, среди которых, по предположениям, находится и известная Черниговская летопись, которую уже много лет разыскивают черниговские историки. По речениям этого старика, основанным на хранимых им летописях, и построен роман-дилогия "Великий князь", во второй книге которого (она готовится к изданию) автор расскажет и о той удивительной встрече, заронившей в душу писателя зёрна, проросшие этим выдающимся произведением. Роман "Великий князь" писался в селе Талеж Московской области, самом северном уделе Черниговского княжества, долгие двадцать пять лет "затворничества" писателя. В этом романе впервые в исторической романистике русская история представлена с православной позиции. Юрий Сбитнев убеждён, что Русь была христианской ещё задолго до христианства в современном его понимании. "Древний Бог – Трой, почитаемый всеми людьми без остатку, носил на себе святую печать троичности в Едином Сущем. Более поздний – Даждь Бог, как Единое личностное, вездесущее, дающее жизнь подлунному и звёздному миру. А совсем близкий, исповедуемый землепашенной и пастушьей Русью – Див, и вовсе без каких-либо сопротивлений в сердцах людских воплотился в Единого Бога, Отца Вседержителя. Вот почему с первых младенческих лет Руси на необъятных её просторах среди языческих капищ, идолов и святых древ, прорастили и тянулись в небо тесовые завершия христианских храмов". Исторический роман ХIХ века был авантюрным, приключенческим, в ХХ веке над ним довлел классовый подход и цензура, и серьёзная история до сих пор не являлась предметом литературных исследований, не воплощалась в художественном слове так правдиво и практически документально достоверно. В этом смысле роман "Великий князь" является первопроходцем в русской литературе, поскольку в основу сюжета заложены факты из русских летописей – тех древних документов, которые хоть и переписывались во времени, но сохранились в большинстве своём в неизменном виде, донеся до нас подлинность событий. И в то же время "Великий князь" – глубоко художественное литературное произведение, живописно-красивое, богатое исконно русской речью. Древнерусские слова и обороты органично вплетены в современный русский язык, придавая ему объёмность и колоритность. При этом сохранено то равновесие, когда текст читается легко и непринуждённо, когда не спотыкаешься на незнакомом слове, а напротив, ценишь его уместность и музыкальность в общей ритмике сочной сбитневской прозы. Сам писатель в предисловии к роману утверждает, что древнее русское слово "весомее, объёмнее, выразительнее в своём смысловом значении многих современных, уже не только разговорных, но и письменных "литературных" слов. Во многих из них заключён не только зримый образ, но подчас целая картина. Удивительно, что слова эти, как ни убеждали многие лингвисты, не устарели, не умерли, не исчезли бесследно, но продолжают жить в русской народной речи. И даже до сих пор живы они под невиданным гнеётом диких словообразований телеязыка, который и русским-то назвать нельзя". Живописные лаконичные картины природы, выпуклые характеры древних наших предков, их, порой непростые, взаимоотношения, красивую высокую любовь – всё это читатель найдет в "Великом князе". Две первые части романа вышли в издательстве "Академия-ХХI" в серии "Русский узел" ("Библиотека великорусской литературы"). Там же готовятся к изданию третья и четвёртая части второй книги дилогии. |
Сергей Угольников
МАТЬ КРИТЕРИЯ| Кинокритика в современных технологических условиях – сфера деятельности гораздо менее рациональная, чем литературоведение. Мнение кинокритиков – практически никак не влияет на посещаемость сеансов (обмен мнениями в интернете, с этой точки зрения, – гораздо эффективнее), да и сама "демократичность" (хотя можно избрать и термин "инфантильность") процесса просмотра – размывает критерий истинности, ценности продукта. Пассивный просмотр кино, в отличие от прочтения книги, – не требует никаких усилий от наблюдателя, что способствует не только шизофрении "плюрализма", но и доминированию архаично-инфантильных принципов финансирования производства иллюзий. В литературной критике, несмотря на все конъюнктурные изменения последних лет, никто не считает собственно "литературой" – женские романы и прочую макулатуру, тогда как в кинокритике предложения считать фильмом любое смонтированное изображение – на сегодняшний день поступают достаточно часто. Не слишком адекватной является и современная ситуация в РФ, при которой возможность для съёмок появляется в ходе буржуазно-политических интриг и принадлежности к определённым кланам без учёта объективных показателей. Такое состояние всеобщего недовольства, конфликта между доступными ощущениями в кинозале и непрозрачными схемами дотирования самого капиталоёмкого из искусств – приводит к занятию кинокритиками единственно доступной для них ниши и способу восстановления статус-кво – выпуску энциклопедий. Действительно, составление больших сводных описаний кинофильмов – отделяет мнение профанное от мнения профессионального – исходя из объективного параметра количества. Зрителю "с улицы" – физически сложно просмотреть столько же фильмов, сколько и кинокритику, – просто из-за отсутствия достаточного времени (не говоря уж о факторах редкости или меньшей информированности, которые не позволят конвертировать частное мнение наблюдателя – в нечто, востребованное окружающими). Реакционные попытки вернуть утраченную иерархию – могли бы стать благотворными, если бы не векторы эстетического и идеологического размежевания, заданные и поддерживаемые с перестроечного периода. Если в литературном процессе разлом по линии "буржуазно-актуального" и "социально-устойчивого" продолжает поддерживаться только благодаря усилиям политической рекламы, то в кинопроизодстве – давление оказывается и по линии сложных коррупционных экономико-политических связей, в консервации которых заинтересованы очень влиятельные группы лиц. Поэтому энциклопедии, выпускаемые кинокритиками, и имеющие явные информационные достоинства, несвободны от существенного недостатка – сводного критерия, объединяющего сиюминутные и устойчивые параметры. Декларация устойчивости, как ни удивительно, для "актуальных" режиссёров очень важна, ведь свой полный и повторяемый провал в прокате – они пытаются списывать на "грядущую оценку благодарными потомками" (писатели, к их чести – демонстрируют более адекватный уровень притязаний). И в принципе, сводный параметр проверки алгеброй гармонии (сравнимый в книжном бизнесе – с количеством переизданий) – есть, и должен активно применяться (потому что киноискусство на сегодняшний момент – во многом алгебра, продукт чётких расчётов). Рейтинг фильмов можно начислять – опираясь на коэффициент цитируемости (параметр, слабо применимый в литературе, но часто применяемый при оценке философии, наукой, собственно, не являющейся). Даже шарж, пародия – в кино имеют другой оттенок, не свойственный живописи или прозе с поэзией. В живописи вообще всё попроще – всякий портрет изначально имеет в себе черты шаржа, и Врубель-крайний или "Синие носы" – эксплуатируют этот, понятный для любого разбирающегося в вопросе, элемент – используя душевные переживания неискушённого потребительского охлоса ("галеристок, кураторов, продюсеров", конвертирующих средства и влияние опекунов – в иллюзию самостоятельности). В литературе, где объектом для пародии используют чаще всего редкостную тупость (что относит пародию – к подвиду литературной критики) – бывают и другие филологические эксперименты, а талантливые современные реин- терпретации – можно счесть на пальцах. Я навскидку могу вспомнить только: "Россия, лето, два еврея", от Емелина, ну так на то он – и гений. В кино же – принципиально другой подход. Пародию на невесть кого и чего – снимать не будут, цитируемое произведение должно быть узнаваемо или хотя бы известно продюсеру. Даже за сиквел, римейк или другой вид повтора – уже можно исходной версии начислять баллы, а не только за синефильские фенечки. Хорош рейтинг такого плана не только в силу субъективного волюнтаризма, а и в силу меньшей объективности других исчисляемых показателей. Премия "Оскар", например, – полная муть. То есть могут дать и вполне чудненько, как в этом году, а могут – за "Отступников", как в прошлом. Могут дать за то, что Шарлиз Стерон – испортили гримом до отвращения, а могут – по национальным причинам ("Бен Гур" вместо "В джазе только девушки"). Кассовые сборы – тоже не самый объективный критерий. Это относится не только ко временам СССР с прокатной монополией, но и к "другим цивилизованным странам", ведь реклама, да и прокатчики – могут множество отклонений изобрести. Самый наглядный пример – Орсон Уэллс с "Гражданином Кейном", который нормальных денег в прокате не собрал, но отсылки к которому мастерили во множественных количествах. При этом единственный раз, когда это получилось чудненько – "Криминальное чтиво". Тарантино – он вообще любитель перевести цивилизационные веяния на другой уровень, но при этом – не открещивается от первоначального источника заимствования. В общем, хороший фильм – почти всегда со временем тем или иным способом реинкарнируют, не обязательно пародийным способом. Фильм "Таксист" – по другому переснял в "Брате" Балабанов (в продолжение саги – прихватив и "Чапаева"), да и поляки в комедии "Киллер" тоже очень забавно отцитировались. На исходной "Волге–Волге" поднялся не только Эльдар Рязанов с цитатной "Карнавальной ночью", но и недавно – пустил по ней слюнки, перемонтировав, – "застенчиво-голубой" гражданин с римейковым псевдонимом. Но, как раз – "советско-антисоветским кинотворцам" (самой бессмысленной и тормозящей развитие "культурной" прослойке) попасть в индекс цитируемости – будет сложно. Ну, дождался на старости лет Рязанов – сиквела. Ну – поспешествовал Балабанов – Пичулу, пересняв "Маленькую Веру" с другим центральным персонажем. Но дальше – тишина и кошмар, бродит Чебурашка под надзором Успенского (по чьему-то правильному мнению – фильм ужасов для адвокатов), и покрываются мхом картины, в горячечном бреду перестройки "снятые с полки". Никогда не дождётся усугубления индекса цитируемости Сурикова – с грандиозным блокбастером "Человек с бульвара Капуцинов" (вот до чего монополия и отсутствие интернета советских людей доводила – чемпионом кассовых сборов за последний год застоя – именно это произведение было). Ничего не обломится Абдрашитову с Миндадзей, Астрахану и многовекторному Параджанову. Соловьёв с Германом, Учитель с политизированным Вайдой – плавно перейдут из разряда "недопонятых недогениев в своём антропологическом конгломерате" – в разряд тех, чьи творческие кинопоиски – изначально никому не нужны. "Мани для нафик" они – по объективному показателю, а не субъективному мнению "палачей-цензоров-душителей свободы", местечковая версия МТВ для слабослышащих. Может, конечно, кому и взбредёт в голову рассказ про то, что у Сокурова объектив – загажен мухами так же, как у Балабанова в "Груз-двести", или сподобится кто-нибудь, откусивший свой кусок ельцинского пирога от приватизации, – выплюнуть денежек на "Самый Лучший Фильм – два", но для большинства зрителей объект цитирования или пародирования – будет бесполезным. Выстраивание объективных критериев в кино – может косвенным образом повлиять и на более взвешенный подход к литературе. В настоящее время – множество книг создаётся по "перестроечному" образцу, без всякой надежды на успех у читателей, но с "тайным знанием" о коммерческом успехе экранизации в телесериалах (результат исключительно администра- тивно-коммерческих сделок). Но все понимают, что экранизации сегодняшнего дня – не смогут микроскопически приблизиться по коэффициенту цитируемости с эпопеей про "Штирлица" не только на уровне экранных изображений, но и в полуфольклоре. Применение доступного коэффициента – позволит в дальнейшем избежать "поездок в булочную на такси" и переориентировать интересы критики – в сторону собственно творчества, оставив статистическую функцию – в качестве теста на профессиональную пригодность. И, исходя из такого малозаметного на сегодня индикатора, – можно с достаточной определённостью утверждать, что лица, отменяющие экзамены по литературе – заимствуют свои пожелания и устремления не из русской культуры, а из иностранных комиксов. |
Александр Токарев
В ЗАЩИТУ ШАРИКОВА| Пожалуй, нет в русской литературе столь многострадального персонажа как Шариков. Талантливая, без сомнения, книга Булгакова, давно уже стала объектом всевозможных манипуляций общественным сознанием. Фильм Владимира Бортко, прогремевший в конце 80-х на советском телеэкране, сыграл не менее, а может, и более деструктивную роль. За всё это время, пожалуй, только ленивый не пнул в живот несчастного человека-пса. И почти никто не выступил в защиту этого трагического образа. За редким исключением, быть может. Ну, Виктор Анпилов, затюканный со всех сторон сравнениями с булгакосвким героем, осмелился открыто заявить о своей симпатии к Полиграфу Полиграфовичу. Ну, Эдуард Лимонов, назвал "Собачье сердце" гнусной антипролетарской пародией. Вот и всё. Критикующая публика, надо сказать, весьма разношерстная: от либералов до суперпатриотов, от интелигенствующих витий до подсобных рабочих. Всем им почему то захотелось противопоставить себя этому герою. И если либеральную интеллигенцию понять можно (как была, так и осталась страшно далека от народа, как была, так и осталась "жидким г...ом"), то представители, скажем так, простого народа, явно не осознают сути проблемы. Я полагаю, что образ Шарикова позволяет любому ничтожеству и любой посредственности возвыситься в собственных глазах. Но это всего лишь иллюзия, притом, иллюзия весьма вредная. Глашатаи перестройки из кожи вон лезли, когда пытались шельмовать русский народ и русскую историю. А тут и повод подходящий нашёлся. И стали мы с вами с их лёгкой руки нацией шариковых. Двадцать с лишним лет уже прошло, многое было переосмыслено, многое отвергнуто, но продолжаются иронические замечания, а то и презрительные выпады против замученного изуверами литературного персонажа. Любимым приёмом всех и всяческих манипуляторов стало противопоставление Шарикова его создателю – профессору Преображенскому. Набило оскомину упоминаемое к месту и не к месту крылатое выражение: "Взять всё и поделить". В 2003 году партия Союз правых сил вышла на выборы с лозунгом: "Мы хотим не взять и поделить, а работать и зарабатывать". И с треском провалилась. В разорённой, нищей, раздираемой социальными противоречиями стране, пожалуй, только невменяемый политик мог взять на вооружение подобное идеологическое убожество. Во время предвыборных дебатов политический фантом Жириновский бросал в лицо Зюганову: "Вы из партии шариковых, вы хотите взять всё и поделить. А мы вот из партии профессоров Преображенских". Хотя в ЛДПР профессором является, пожалуй, только сам вождь, остальные – просто бычары. Хватит издеваться и ёрничать! Думаю, что пришло время выступить в защиту Шарикова. Прежде всего, следует сказать о том, что само противопоставление профессора Преображенского и Шарикова, по меньшей мере, некорректно. Куда более уместно было бы сравнивать Преображенского со Швондером. Но этого, почему-то не происходит. И неясно, по какой причине. Может, национальность последнего смущает? Хотя мне кажется, что причина в другом. Неприязнь к Шарикову со стороны интеллигенции – это показатель непонимания и презрения по отношению к собственному народу. И здесь есть о чём задуматься. Строго говоря, Шариков не является личностью. Шариков – это жертва бесчеловечного биологического эксперимента, проведённого изувером-профессором, не сумевшим предвидеть последствий своего опасного опыта. И вся ответственность за поступки и высказывания появившегося на свет существа ложится на плечи его создателя. Преображенский и есть красный Франкенштейн, под водочку с селёдочкой критикующий советскую власть... Мировосприятие Шарикова – по-детски наивное. У него не сформированы чёткие представления о добре и зле, о допустимом и запретном, о нравственном и безнравственном. Отсюда все его глупости и гнусности, совершаемые Полиграфом Полиграфовичем. Шариков видит мир таким, какой он есть: где-то прекрасным, где-то безобразным. Его понимание справедливости и выражено формулой: "Взять всё и поделить!" Это понимание, конечно, утопическое, но честное. Шариков действительно не может понять, почему в обстановке разрухи и нищеты, когда народ терпит тяготы и лишения, один человек живёт в семи комнатах! И наплевать ему, Шарикову, что человек этот – профессор. Пусть даже Господь Бог, в которого он не верит. Несправедливость налицо, и он не может с ней смириться. Конечно, Шариков собирается жить, прежде всего, для себя, любимого, а не для народа. Но опять таки, по причине биологической и социальной незрелости. Шариков – амбициозен. Он желает иметь имя, отчество и фамилию, хочет занять серьёзную должность, иметь социальный вес, так сказать. Он любит выпить и вкусно поесть, его тянет к женщинам. А почему бы и нет? Сделали против воли человеком – так дайте всё, что человеку положено! В фильме Бортко есть потрясающая сцена, на мой взгляд, лучшая в картине. Среди ночи Шариков со свечой в руке подходит к зеркалу и начинает всматриваться. В СЕБЯ. Глаза Шарикова, устремлённые в зеркальное отражение, выражают ту муку, которую испытывает главный герой. Он ищет ответы на те самые вопросы, которые задавал себе несчастный монстр Франкенштейна: кто я, зачем я, откуда я? Нашёл ли он ответы? Не знаю. Как не знаю, хотел ли передать этот внутренний конфликт режиссёр фильма. Может быть, произведение киноискусства, по мере своего возникновения и развития, зажило своей жизнью? Рафинированные интеллигенты Преображенский и Борменталь не смогли совершить чудо. Не сумели из человека-собаки сформировать полноценную личность. Прекрасно осведомлённые в области химии, биологии и медицины, они оказались никудышными психологами и педагогами. Из обуреваемого пороками существа не смогли сделать полноценного человека, созидателя. Не оттого ли, что сами противопоставили себя новому, рождаемому в муках, обществу. При соответствующем воспитании из Шарикова мог бы выйти образцовый советский гражданин, строитель Новой Реальности, которая была не за горами. Не вышло. Горе-экспериментаторы оказались не на высоте поставленных самой историей задач. Русская интеллигенция на протяжении десятилетий выла о любви к собственному народу, совершенно не понимая его. Готова была фрондировать и вольнодумствовать, когда ей самой ничего не угрожало. Разглагольствовала о революции, представляя её в образе доброй феи, исполняющей заветные желания. И ужаснулась, когда революция вдруг грянула, обнажив свой чудовищный оскал. И попряталась по углам, и завыла от отчаяния. Но ведь по-другому и быть не могло. Революция – это вовсе не ослепительная молния, как её представлял писатель-интеллигент Аверченко и ему подобные, вонзавшие в спину революции свои отточенные ножи. Революция – это беспощадный акт насилия! Но вместе с тем – это и рождение нового мира, Новой Реальности. И Реальность эту должны будут строить как раз те самые шариковы, которых интеллигенция презирала и презирает до сих пор. Именно они пахали, сеяли и собирали хлеб для страны. Именно они строили Магнитку и Днепрогэс, создавая индустриальную мощь будущей сверхдержавы. А те, кто, так или иначе, противопоставили себя общему делу, были вычеркнуты из действительности в конце 30-х. И мне кажется, что Полиграф Полиграфович Шариков не вошёл бы в их число. Уж больно любил он жизнь во всех её проявлениях. Не будем унижать свой народ, называя его быдлом и нацией шариковых. Либеральные умники, побрызгав в своё время ядовитой слюной, оказались, в конечном счете, у разбитого корыта, отвергнутые собственным народом, не желающим терпеть издевательства на свой счёт. Нынешняя российская власть это прекрасно поняла. Пора понять и всем нам. |
Комментарии: