День разгорается
Шрифт:
— Ладно! — добродушно машет рукой ротмистр. — Не вспоминай! Твоя правда!..
Гайдук отправился работать. Ротмистр с наслаждением закурил. Взглянул на часы, позвонил. Спросил у вошедшего жандарма:
— Пришел?
— Так точно. Ожидают.
— Проведи.
Коренастый, хорошо одетый человек вошел торопливо и сразу же как бы в свое оправдание сказал:
— Никак не мог, Сергей Евгеньевич, дольше ждать! Рискнул появиться здесь. Здравствуйте!
— Значит, что-нибудь очень важное?
— Сейчас,
— Рассказывайте!
— Пахнет покушением...
— Да? — обрадованно встрепенулся ротмистр. — Уже выявлено?
— Пока еще только, так сказать, в проекте. Но готово созреть.
— На кого?
— А это, — усмехнулся засекреченный сотрудник, — окончательно еще не установлено. Может быть, на Сидорова, может быть, на Келлера-Загорянского, а может быть, и на вас...
— Вот как? — поморщился Максимов. — Я за собой ничего не замечал.
— Не могли! Никак не могли, Сергей Евгеньевич, что-нибудь заметить! У самих исполнителей еще толком не определено, куда направить удар...
Ротмистр отложил папироску на пепельницу и взял со стола массивный бронзовый нож для разрезывания бумаги. Взмахнув этим ножом в воздухе, ротмистр с наигранной убежденностью перебил собеседника:
— Ну, что ж! Я готов пострадать!..
Засекреченный сотрудник чуть-чуть усмехнулся.
— Что вы, что вы, Сергей Евгеньевич! Зачем вам страдать? Боже, упаси! Мы дадим этому дельцу созреть и в самую нужную минуту снимем его.
— Эсеры? — перестав ломаться и переходя на обычный свой тон, спросил Максимов.
— Тут и эсеры и анархисты и, что весьма удивительно, и социал-демократы...
— Скажите, пожалуйста! Неужели и социал-демократы меняют свою тактику?
— Не думаю... Наверное, на свой риск и страх кто-то действует. Это обстоятельство как раз и помогло мне нащупать...
— Та-ак... — протянул ротмистр и со звоном бросил на стол нож. — Ну, хорошо, давайте фактическую сторону...
Засекреченный сотрудник ушел через полчаса. После его ухода ротмистр потянулся, зевнул, снял какую-то пушинку с рукава, затем нахмурился и стал звонить по телефону в жандармское управление.
После трудового дня Максимов взглянул на отрывной календарь, вспомнил, что сегодня, по обычаю, надо было бы съездить куда-нибудь на встречу нового года, недовольно усмехнулся и махнул рукой.
Ночь под новый год для многих оказалась очень беспокойной и неприятной. Жандармы обходили заранее отмеченные квартиры и забирали людей. Люди растерянно встречали непрошенных гостей. Некоторые только при властном стуке в двери спохватывались и обжигались догадкой, что это пришли с обыском и что надо было прятать, спрятаться самим. Но было поздно.
Врасплох были застигнуты
— Ох, черти! — хлопнул себя по коленям семинарист. — Да ведь это, Силыч, жандармы!..
Обыск делали грубо и бестолково. Перерыли весь скарб Огородникова, вытряхнули сундучишко Самсонова. Проснувшиеся ребята следили испуганными глазами за необычной суетней в доме, потом девочка громко заплакала, а, глядя на нее, захныкал и мальчик.
— Уймите ребят! — грубо приказал жандарм.
Самсонов вспыхнул:
— Вот еще!.. Вы их напугали... Надо бы поаккуратней!..
Жандармы опешили от такой дерзости. Старший зло оборвал семинариста, быстрее закончил обыск и велел обоим, Огородникову и Самсонову, собираться:
— Так что пожалуйте у тюрьму!..
Было тяжело оставлять ребятишек одних. Они плакали и цеплялись за отца. Самсонову удалось уговорить соседа, бывшего понятым при обыске, чтобы тот позвал женщину, которая уже привыкла ухаживать за ребятами. Женщина пришла встревоженная, кинулась к детям, оторвала их от отца, нежно обхватила и стала причитывать:
— Ой, сиротоньки вы мои!.. Да как же вы теперь будете?!.
Шли в тюрьму по застывшим улицам молча. Огородников кутался в прохудившийся полушубок и украдкой вздыхал.
Повели не прямо в тюрьму, а сначала в охранное. Там усадили обоих в полутемном коридоре и приказали ждать. Минут десять тянулось нудное, томительное ожидание. Затем в коридоре появился Гайдук. Он пристально вгляделся в Огородникова, усмехнулся торжествующей, удовлетворенной усмешкой, узнав Самсонова, и снова ушел. И опять потянулось тягостное ожидание.
Ни Огородников, ни семинарист не понимали и не догадывались, что сидели они под обстрелом десятка глаз, что через неплотно прикрытые двери их разглядывали филеры, сыщики, что так всегда водилось в охранном.
Когда все, кому следовало присмотреться к ним, хорошенько разглядели их, Самсонова и Огородникова, наконец, вывели из охранного и отправили в тюрьму...
Как и в октябре, пришли жандармы и за Скудельским. Заметив Веру, они пошептались между собой и потребовали, чтоб она тоже одевалась.
— А разве на нее ордер тоже имеется? — встревоженно вмешался Вячеслав Францевич.
Ордера на арест Веры не было, но жандармы стояли на своем. Вера, вздрагивая от волнения, оделась и вышла из квартиры вместе с отцом.
— Не волнуйся, Вера! — успокоил ее Вячеслав Францевич. — Это недоразумение. Выяснится, и ты вернешься домой!
Действительно, когда в охранном Веру оглядели и когда Скудельский потребовал, чтобы его провели к самому начальнику охранного, Гайдук сбегал, что-то доложил ротмистру, и Вере разрешили вернуться домой.