Дибук с Мазлтов-IV
Шрифт:
— Звучит оптимистично, — заметил Мюррей. — Это ты себя так утешаешь, да?
На этот раз уже Шарон посмотрела на него с недоумением. Но он тоже засмеялся.
— Будешь надо мной смеяться, хохем [40] , получишь по лбу. Нет, серьезно. Когда-то евреи были угнетенными, верили во всякие глупости и не имели своего вождя. Но потом появился Моисей. А сегодня на Земле все угнетены, не только наше маленькое племя, и никто не знает, что делать. Я думаю, что сейчас человечеству нужен не вождь, а целый народ, который восстанет и поведет других за собой. Евреи могут стать для человечества тем,
40
Хохем ( идиш) — умник, мудрец.
— Если я не ошибаюсь, — сказал Мюррей с улыбкой, — то перед приходом Мессии должен явиться пророк Элиягу, не так ли? Значит, именно я-то как раз этим пророком и буду. Здорово. Мать будет мной гордиться.
— Нет, — сказала Шарон. — Этим пророком будем мы оба. Тем более что в данный момент с нами пребывает его дух. Ведь сейчас Суккот.
— Что-что сейчас?
— Праздник такой. В честь сбора урожая. Что-то вроде Дня благодарения. По еврейскому обычаю мы должны построить в поле шалаш и устраивать в нем трапезы. Это должно напоминать нам о временных жилищах, в которых евреи укрывались в годы своих скитаний. Если угодно, можно также воспринимать как символ временного господства над нами власти Представителей. Вообще-то для шалаша полагается использовать иву и мирт, но мы их чем-нибудь заменим. Главное ведь не форма, а содержание, верно?
Мюррей чмокнул Шарон в щеку.
— Ты прелесть, — с чувством произнес он. — Чокнутая правда немножко. Но прелесть.
— А ты, люфтменч [41] , дубина стоеросовая.
— Ладно, — сказал Мюррей со вздохом. — Давай скорее сделаем ребенка и свалим отсюда.
— Успокойся. Мы ждали этого так долго, что можем и еще немножко подождать.
— И чем же ты предлагаешь заняться?
— Принеси-ка мне для начала синие бобы с огорода. А потом пойдем строить шалаш.
41
Люфтменч ( идиш) — малахольный.
Мюррей кивнул и направился к выходу.
— Кстати, у меня тут для тебя кое-что есть, — сообщила Шарон и достала из кармана маленькую шапочку.
— Что это? — спросил Мюррей.
— Ермолка. Бери, не бойся.
Мюррей нерешительно взял ермолку и надел на голову. Пора было приниматься за работу.
Роберт Шекли
ГОРОД — МЕЧТА, ДА НА ГЛИНЯНЫХ НОГАХ
Пер. В. Баканов
«Ешь, ешь, дитя мое!» — вечный призыв еврейской мамочки. Она давно уже превратилась из «идише момэ» в Мать-Землю, культурную метафору, уже не просто еврейскую, а еврейско-американскую. Она всегда ворчит, просит, предупреждает, служит и страдает — и все из-за безграничной любви. Воплощение еврейской вины, советчик, мнения которого не спрашивали, вечный утешитель, матриарх в переднике. У нее есть послушный сын, единственная настоящая любовь. Если он не слушается, то она будет страдать и нести ответственность за этот позор.
Образ еврейской мамочки исчез из мейнстрима. Теперь это лишь комедийный штамп, гарантирующий несколько смешков. Но… вот Бельведер, прекрасный город, он говорит с вами во сне, отличное место, где можно спокойно отдыхать, соблазнительно-дразнящее нечто, потерянное в прошлом, которое можно обрести только
Кармоди никогда всерьез не думал уезжать из Нью-Йорка.
И почему он все-таки уехал — непонятно. Прирожденный горожанин, он давно свыкся с неудобствами жизни в крупном центре. В его уютной квартирке на 290-м этаже, оборудованной по последней моде «Звездолет», стояли двойные герметичные рамы и фильтрующие воздухозаборники, которые закрывались, когда общий показатель загрязнений атмосферы достигал 999,8. Кислородно-азотная рециркуляционная система, безусловно, не блистала новизной, но была вполне надежна. Устройство для очистки воды устарело, спору нет, но, в конце концов, кто пьет воду?
Даже с шумом, непрерывным и вездесущим, Кармоди свыкся, так как знал, что спасения от него нет, ибо древнее искусство звукоизоляции давно утрачено. Таков уж удел горожанина — вечно слушать бульканье в трубах, ссоры и музыку соседей. Однако и эту пытку можно облегчить, самому производя аналогичные звуки.
Конечно, кое-какие опасности подстерегали вас ежедневно по пути на работу, но скорее мнимые, чем реальные. Загнанные в угол снайперы продолжали свои тщетные протесты с крыш, и время от времени им удавалось подстрелить какого-нибудь ротозея-приезжего. Как правило, все же они безбожно мазали. Повсеместное ношение легких пуленепробиваемых поддевок вырвало, образно выражаясь, у несчастных снайперов жало, а неукоснительное соблюдение запрета на покупку орудий и снарядов окончательно поставило на них крест.
Таким образом, ни один из этих факторов не мог вызвать неожиданного решения Кармоди покинуть Нью-Йорк, по общему мнению — самый увлекательный город в мире. Взыграли пасторальные фантазии, не иначе. Либо случайный порыв. Либо просто из вредности.
В общем, как-то раз Кармоди развернул «Дейли таймс ньюс» и увидел рекламу образцового города в Нью-Джерси. «Приезжайте жить в Бельведер — город, который о вас позаботится», — приглашала газета. Далее шли утопические обещания, которые нет нужды приводить здесь.
— Черт побери! — сказал Кармоди. — Приеду.
Так он и сделал.
Дорога вышла на опрятную зеленую равнину. Кармоди вылез из машины и огляделся. В полумиле впереди он увидел городок; скромный дорожный знак гласил: «Бельведер».
Построен Бельведер был не в традиционно американской манере — с кольцом бензоколонок, щупальцами бутербродных, каймой мотелей и защитным панцирем свалок, — а скорее наподобие раскинутых на холмах итальянских городков, что поднимаются сразу, без преамбул.
Кармоди это пришлось по душе. Он двинулся вперед и вскоре очутился в городе.
Бельведер казался сердечным и доброжелательным, щедро предлагал свои улицы, откровенно распахивал широкие витрины. Проходя по городу, Кармоди открывал для себя все новые и новые прелести. Например, площадь, похожую на римскую, только поменьше размером. Посреди площади был фонтан с мраморной скульптурой мальчика и дельфина; из пасти дельфина истекала струйка чистой воды.
— Надеюсь, вам нравится? — раздался голос из-за левого плеча.
— Очень мило, — согласился Кармоди.
— Я сам все сделал и установил, — сообщил голос. — Убежден, что фонтан, несмотря на архаичность замысла, эстетически функционален. А площадь в целом, вместе со скамейками и тенистыми каштанами, точная копия площади в Болонье. Меня не сдерживал страх выглядеть старомодным. Истинный художник использует все необходимые средства, будь они тысячелетней давности или новоявленные.
— Полностью с вами согласен, — сказал Кармоди. — Позвольте представиться. Я — Эдвард Кармоди.