Дм. Богров и убийство Столыпина

Богров В.

Если же Дм. Богров при своем так называемом «самоубийстве» ставит себе идейную общественно-революционную цель и решается пойти перед смертью на все испытания, которые готовила ему за его выступление одураченная охранка, месть озлобленных чиновников, жестокость военного суда и подхалимство перепуганного общества, то он идет не на «самоубийство», а на «смерть» во имя определенной идеи. К чему эта игра словами о «самоубийстве» путем совершения террористического акта? Неужели только для того, чтобы не отдать должного человеку, который отдает свою жизнь той цели, которая в нем окончательно восторжествовала, как наиболее действенная

и истинная его сущность?

Я полагаю, что даже если допустить подобную психологическую невозможность, как «усложненное самоубийство», то, раз это «усложнение» направлено на цель идеальную, чисто общественного характера, нужно признать, что именно эта цель руководила данным лицом, а не просто только желание уйти из жизни, как у самоубийцы. Если рассуждать иначе, то каждый герой, идущий на верную смерть, должен считаться самоубийцей. Важно и общественно-ценно то, что человек пошел на смерть, совершая революционное дело, а следовательно перед нами не «самоубийца», а революционер.

Таким образом, с точки зрения революционной, «реабилитация» Дм. Богрова осуществлена его смертью во имя революционного дела. Никакая другая реабилитация ему не нужна. Недостаточное признание этого факта является следствием революционно-партийной точки зрения, с которой подходят к этому вопросу большинство исследователей. Ни социал-демократы, ни социалисты-революционеры, поскольку они выступают, как члены партии, не могут допустить индивидуальных революционных выступлений, особенно столь крупного масштаба. Без санкции центрального комитета партии невозможно совершение террористического акта. Применение при том тактики, принципиально осуждаемой партией и революционно-партийной этикой, еще более осложняет положение.

Вот почему все революционные партии немедленно после того, как выяснилось, что Дм. Богров не принадлежал ни к одной из них и совершил свой террористический акт совершенно самостоятельно, поспешили отмежеваться от него.

Получилось положение довольно своеобразное: торжествуя по существу по поводу случившегося события, ни одна из революционных партий не решается выступить в защиту его виновника. Так, в газете «Знамя Труда» — центральном органе партии социалистов-революционеров, мы читаем (Знамя Труда 1911 г. № 38 стр. 30.):

«Киевская группа П. С.-Р. издала прокламацию по поводу убийства Столыпина. Выяснив роль Столыпина и отметив холопское отношение к акту его убийства со стороны либеральной печати, прокламация заканчивается так: «кто бы ни был Богров, продукт ли Столыпинской провокации или орудие организованного революционного террора, мы, с. р. — ы горячо приветствуем убийство Столыпина, как событие, имеющее крупное агитационное значение, как удар, внесший растерянность в правящие сферы и как акт политической мести «рыцарю» виселицы и погромов».

Но в том же номере Центральный Комитет партии социалистов-революционеров спешит поместить заявление следующего содержания: «В виду появившихся во всех почти русских газетах известий о причастности партии соц. — революционеров к делу Дм. Богрова, Центральный Комитет П. С. — Р.
– ов заявляет: ни Ц. К-т, ни какие либо местные партийные организации не принимали никакого участия в деле Дм. Богрова». (Там же, cтp. l.) Дальше в статье «Из общественной Жизни» H. M. мы читаем: «Если Богров действительно революционер,

ради практического успеха растоптавший революционную этику, то он своим актом как нельзя лучше доказал, как нецелесообразна, как непрактична эта преступная практичность; как нецелесообразно жертвовать этой близорукой практичности высшей идеальной практичностью рациональной этики, и как в конце концов реальна эта идеальная практичность, эта разумность этики» (Там же, стр. 10.).

Я в свою очередь хотел бы лишь отметить, что Дм. Богров растоптал не «этику», и даже не «революционную этику», а этику «революционно-партийную», и этим, главным образом, создал ту отчужденность, которую проявили по отношению к нему все партийные революционные организации. И с этой точки зрения, действительно, «реабилитация» его невозможна.

Если революционные партийные организации осудили Дм. Богрова за тот путь, который он избрал для совершения террористического акта, то для либеральных кругов русского общества является неприемлемым самый террористический акт, им совершенный. Думаю, что эти элементы русского общества теперь несколько поколебались в своих убеждениях и готовы пересмотреть свои «принципы» относительно недопустимости «убийства» и «террора», как способов политической борьбы. Во всяком случае наиболее яркая выразительница этого направления, газета «Русское Слово», тогда писала следующее:

«Безумие. Покушение на убийство П. А. Столыпина с любой точки зрения является актом безумия, стоящим за пределами здравого смысла. Нет надобности говорить, что убийство есть всегда убийство. Стреляние из-за угла в беззащитного человека на всех языках заклеймлено одним и тем же термином… Террористы являются закоренелыми врагами нашего прогресса. Они очень хорошо знают, что их дикие, безумные выступления открывают дорогу реакции. И эти люди говорят, что они геройски приносят себя в жертву высшим интересам родины!.. Пусть же они знают, что на их безумие Россия ответит гневным негодованием, которое выразится в общем осуждении кровавой мести и варварской расправы» (Русское Слово от 3 сентября 1911 г.).

Из этой выдержки видно, что также в глазах этих кругов «реабилитация» Дм. Богрова невозможна. В своем «гневном негодовании» они, быть может, готовы скорее оправдать Богрова-охранника, не совершившего политического убийства, чем Богрова-революционера, покусившегося на жизнь Столыпина!

Вот почему нет смысла заниматься «реабилитацией» Дм. Богрова. Но зато необходимо следующее, — и это является главной целью настоящей книги: нужно дать правдивое, отвечающее действительности, освещение делу и личности Дм. Богрова. Нужно дать логическое и психологическое обоснование тех мотивов, которые им руководили, когда он решился на свое выступление.

Наконец, надо попытаться разобраться в показаниях Дм. Богрова на следствии, на суде и после суда (так как Дм. Богров допрашивался по неизвестным причинам и накануне смертной казни) и постараться в этих показаниях отделить истину от лжи для того, чтобы понять ту борьбу, которую вел Дм. Богров до последней минуты своего существования.

И мы убедимся, что если настоящая книга и не может считаться «реабилитацией» Дм. Богрова, как рядового партийного революционера, то она должна безусловно служить его оправданием, как убежденного и по самой природе своей неподдельного анархиста.