Добро пожаловать в обезьянник (сборник)
Шрифт:
Сильвия вновь уткнулась в буклет. На сей раз она развернула карту «Поляны», как по традиции назывался учебный городок, и с выражением прочла сперва имена Ременцелей, в честь которых было названо то или иное здание — птичий заповедник имени Сэнфорда Ременцеля, каток имени Джорджа Маклеллана Ременцеля, общежитие имени Илая Ременцеля, — а потом и четверостишие, напечатанное в углу карты:
Спускается ночь На темнеющий сад. Уайтхилл! К тебе Наши— Когда читаешь школьные гимны, они кажутся такими наивными! Но стоит услышать, как эти самые слова поет школьный хор — и слезы на глаза наворачиваются, настолько это трогательно.
— О! — буркнул доктор Ременцель.
— Стихи тоже написаны кем-то из Ременцелей?
— Вряд ли. Погоди-погоди… Это же новая песня. Ее сочинил вовсе не Ременцель, а Том Хайлер.
— Тот самый, на старой машине?
— Именно. Я даже помню, как он ее писал.
— Стипендиат написал песню? Какая прелесть! Ведь Том получал стипендию, я права?
— Его отец был простым автомехаником в Северном Марстоне.
— Представляешь, Илай, какая у тебя демократичная школа!
Через полчаса Бен Баркли остановил лимузин у «Остролиста» — приземистой сельской гостиницы, на двенадцать лет старше самой Республики. Она стояла на самом краю уайтхиллской «Поляны», крыши и шпили школы проглядывали сквозь густые заросли заповедника имени Сэнфорда Ременцеля.
Бена отпустили на полтора часа. Доктор провел Сильвию и Илая в знакомый ему с самого детства мир низких потолков, оловянной посуды, часов, старого дерева, дружелюбных официантов и превосходного угощения.
Илай, неловкий в ожидании катастрофы, которая вот-вот должна была разразиться, задел локтем напольные часы, отчего те жалобно зазвенели.
Сильвия на минуту отлучилась. Доктор с Илаем прошли в обеденный зал, где хозяйка приветствовала обоих по именам и провела к столику под портретом одного из трех выпускников Уайтхилла, ставших впоследствии президентами Соединенных Штатов.
Зал быстро заполнялся другими семьями — в каждой непременно имелся мальчик, ровесник Илая. Большинство уже носили форменные блейзеры школы — черные с бледно-голубым кантом и эмблемой Уайт-хилла на нагрудном кармане. Некоторые, как Илай, только должны были когда-нибудь одеться в форму.
Доктор заказал мартини и повернулся к сыну:
— Мама без конца твердит о том, что ты должен получать тут какие-то поблажки. Надеюсь, ты так не считаешь.
— Нет, сэр, — ответил Илай.
— Я бы сгорел со стыда, — высокопарно продолжил доктор, — узнав, что ты используешь наше имя, чтобы добиться привилегий.
— Знаю, — почти прошептал мальчик.
— Что ж, прекрасно, — заключил доктор.
Посчитав, что разговор с сыном окончен, он коротко помахал знакомым и заинтересовался длинным банкетным столом, стоявшим вдоль одной из стен. Поразмыслив, доктор решил, что его накрыли для прибывающей вскорости спортивной команды. Тем временем подошла Сильвия, и он раздраженно зашипел Илаю, что принято вставать, когда женщина подходит к столу.
Сильвия так и сыпала новостями. Длинный стол, оказывается, накрыли для мальчиков из Африки.
— Уверена, этот зал еще никогда не видел столько
— Меняется все — это верно, — ответил ей муж. — А вот насчет цветных ты не права. Когда-то «Остролист» был важным узлом Подземной железной дороги [4] .
— Надо же! — воскликнула Сильвия и коротко, как птица, завертела головой. — Как здесь интересно! Жаль только, Илай пока без формы.
4
Подземная (Подпольная) железная дорога — название тайной системы организации побегов рабов из южных рабовладельческих штатов на Север и в Канаду.
Лицо доктора начало наливаться краской.
— Ему не положено!
— Знаю, знаю.
— Надеюсь, ты прямо сейчас не кинешься просить, чтобы Илаю разрешили надеть пиджак?
— Вовсе нет, — ответила Сильвия, на этот раз уже немного обиженно. — Почему ты все время ждешь, что я тебя опозорю?
— Извини. Не обращай внимания.
Лицо Сильвии просветлело при взгляде на человека, который как раз в ту минуту входил в обеденный зал.
— А вот и мой самый любимый мужчина — после мужа и сына, конечно, — взяв Илая за плечо, объявила она.
Сильвия имела в виду доктора Дональда Уоррена, директора школы Уайтхилл. Худощавый, лет шестидесяти, Уоррен явился в зал вместе с работником гостиницы, чтобы оглядеть приготовления к приезду африканцев.
Тут-то Илай и сорвался с места. Обеденный зал он пролетел бегом, пытаясь как можно быстрее оставить позади преследующий его кошмар, грубо толкнул в дверях доктора Уоррена, хотя они были давно знакомы и тот окликнул его по имени. Директор печально посмотрел ему вслед.
— Черт, да что это с ним! — воскликнул доктор Ременцель.
— Может, плохо стало? — встревожилась Сильвия.
Не успели они обсудить выходку сына, как Уоррен нашел их глазами, быстро подошел, поздоровался — несколько смущенно, учитывая поведение Илая, — и попросил разрешения присесть.
— Разумеется, — несколько нервозно воскликнул доктор Ременцель. — Почту за честь. О Господи…
— Я на пару слов, — сказал доктор Уоррен. — Обедать буду вон за тем длинным столом с новичками. — Он заметил на столе пять приборов. — А вы кого-то ждете?
— Встретили по дороге Тома Хайлера с сыном. Они вот-вот должны подъехать.
— Прекрасно, прекрасно, — рассеянно пробормотал Уоррен, озабоченно поглядывая в ту сторону, куда убежал Илай.
— Его мальчик тоже поступает в Уайтхилл? — осведомился доктор Ременцель.
— Что? О да-да. Поступает.
— Будет получать стипендию, как и отец? — заинтересовалась Сильвия.
— О таких вещах не спрашивают, — оборвал ее муж.
— Простите.
— Нет-нет, интересуйтесь чем угодно, — разрешил доктор Уоррен. — Подобные сведения давно перестали считаться секретными. Мы гордимся стипендиатами, а у них есть все основания гордиться собой. Сын Тома получил высший балл за всю историю вступительных экзаменов. Мы почли за честь принять его в школу.