Дочь Двух Матерей
Шрифт:
— Я бы не хотела быть мышкой, — решила для себя Паландора, настолько твёрдо, что сама не заметила, как произнесла это вслух. Рэй удивился настолько, что разом стряхнул с себя оцепенение и даже не расстроился оттого, что волшебный миг, который он так старался продлить, всё же, растаял.
— А как насчёт белки? — спросил он, указав на юрких лесных белочек, спускавшихся с красноствольных шаффиранских дубов в поисках съестного. Они возвращались в Астур, пустив лошадей по лесной тропе, и переговаривались вполголоса в тенистом полумраке.
«Стой, подожди, — сказал он сам себе, — как мы тут очутились? Только что мы были на лугу и обсуждали полёвок,
Тут он вспомнил и чуть не свалился с коня.
— Я предпочитаю оставаться женщиной, — ответила она тогда на его немой вопрос, застывший в глазах. Рассказала, благодаря чему у неё возникла такая мысль, изложила свою точку зрения и добавила напоследок:
— Кроме того, будучи женщиной, я могу делать так…
Она притянула его к себе и провела кончиком носа по нагретой на солнце щеке. Рэй инстинктивно зажмурился, и она прижалась губами к его веку — тонкому, гладкому и глянцевитому, как яблочная кожура. Поцеловала поочередно оба прикрытых глаза и, наконец, ощутила, как его губы касаются её подбородка в поисках достойного ответа.
«Давно бы так», — подумалось ей.
«Я целовался с девушкой, и к тому же кианой, — вспоминал он теперь. — Отец, если узнает, убьёт».
— Белки такие затейницы! — отвечала она, как ни в чём не бывало. — Мои подружки из Пэрфе-Кур рассказывали, как однажды у них рядом с деревней поселилось целое беличье семейство. В тот год из каждого дома пропала какая-нибудь вещица: брошка, или кулон, или браслет. Все уж было подумали, что среди них завёлся вор. Начали друг друга подозревать, выяснять: кто украл? Зачем? А по весне мальчишки разворошили дупло в старом вязе и отыскали там целую гору сокровищ! Сложнее всего им было потом доказать, что это именно белки запаслись бусами и безделушками, а не сами они. Дулись в ответ: «Как будто нам интересны ваши девчачьи поделки! А даже если и так, мы ни за что не пришли бы с повинной».
Рэй слушал её едва-едва.
«Вот чудеса, — думал он, — ещё десять минут назад произошло столько всего интересного, а я вдруг всё забыл, будто целые фрагменты испарились из памяти. А теперь вспомнил, так внезапно и до последней детали. Со мной никогда не случалось подобного».
— Что-то ты приуныл, — заметила Паландора. — Неужели тебе не понравилась прогулка?
— Напротив, очень понравилась. Серенький тоже доволен, — добавил он, погладив мочалистую гриву. В такие моменты он убеждался в том, какое это, в сущности, великое изобретение — этикет и ни к чему не обязывающие разговоры. Только за ними и можно скрывать душевное смятение. Говорить о чём-то отвлечённом: о природе, о лошадях, и постепенно приходить в себя.
— А я в лошадях не разбираюсь, — призналась Паландора. — С меня довольно базовых знаний о том, как держаться в седле. Ведь ездить — быстрее, чем ходить пешком. Эту кобылу мне подарили на тринадцатилетие, и я неплохо с ней управляюсь, но едва ли рискнула бы сесть на другого, более резвого скакуна. Мне нравится, что наши лошади одинаковые.
— Одинаковые? — переспросил Рэй.
— Ну да. Одной и той же породы. Обе серые.
Её спутник, отбросив приличия, рассмеялся во весь голос. Паландора в самом деле не разбиралась в лошадях. Причислила рысака родом из степей юго-восточного Рру и гламскую в яблоках к одной и той же породе! Он наспех растолковал ей её ошибку и всю дорогу до трактира рассказывал о свойствах и особенностях лошадей.
На пороге их встретила хозяйка. Вид у неё был обеспокоенный.
—
— Там… там… Нашествие п-пауков…
— Так уж и нашествие! — рассмеялся молодой широкоплечий приказчик, отворив входную дверь и выйдя на крыльцо с ведром и шваброй. — Всего лишь один небольшой паучок. Я его уже прогнал, можешь заходить.
— Что значит, прогнал? — спросила Иволга. — Разве ты его не раздавил?
— Это ещё зачем? Всякой твари жизнь дорога.
— Так ведь он может вернуться! И не один. Теперь я всю ночь глаз не сомкну.
Паландора и Рэй не стали ждать окончания этой беседы и просочились внутрь, минуя приказчика.
— Я тоже не терплю пауков, — сказала Паландора. — Будущая гердина, не много, не мало, а как увижу паука, так тяжело удержаться от того, чтобы взвизгнуть.
— Не переживайте, киана, — ответил Рэй нарочито галантно, — уж от пауков-то я сумею вас защитить.
И вновь память играла с ним злые шутки. Этот вечер прошёл так же легко и приятно, как предшествовавшие ему вечера. А когда они поднялись в номера, он был вынужден подкрепить своё обещание делом. Нашествие или нет, но в комнате Паландоры, в самом деле, обнаружился чёрный паук. Мелкий, тщедушный — сам, казалось, запутавшийся десятью вялыми лапками в пушной густоте своей паутины. Он сгреб его в охапку вместе с комком той паутины и отправил за окно. А потом долго отмывал пальцы в глиняном рукомойнике, и всё ему мерещилось, что по ним тянутся липкие ниточки. Когда он закончил, Паландора поднялась с кресла и объявила, что раз творятся такие дела, то она предпочитает не оставаться здесь одна. Рэй ничего не ответил. У него не было ни сил, ни настроения с ней спорить.
Глава 17
Когда на следующее утро Рэй открыл глаза, Паландора всё ещё крепко спала, небрежно уткнувшись лицом в подушку, чтобы её не слепил яркий свет из окна. Какое-то время он любовался её стройным силуэтом под лёгким одеялом и густыми чёрными волосами, и думал над тем, как они опрометчиво себя компрометируют.
Да, они всего лишь ночевали в одной постели, шутили и переговаривались перед сном. В обнимку, допустим — но это самое большее, что они себе позволили. Вот только, если бы их видели вместе и доложили родным, не факт, что им бы поверили на слово. Следовало быть осторожнее.
В то же самое время Рэй отметил для себя, что ему было приятно проснуться рядом с этой девушкой; более того, он желал бы встречать рядом с нею рассвет каждый день. Возможно ли это? Согласна ли будет она?
Он тихо поднялся и юркнул к окну. Прикрыл шторой слепящее солнце; как часовой на посту, преградил ему путь. Спустился в общий зал, чтобы распорядиться насчёт завтрака. Принёс его на подносе, поставил у изголовья. Паландора, не открывая глаз, потянулась — мягкая, сонная. Ароматная, как сдобная булочка с мёдом и растительным маслом. У юных девушек — уже не девочек, ещё не женщин — такой особенный запах. Или этот аромат, собственно говоря, источали всамделишные плюшки на подносе: румяные, только из печи. «Всё едино», — подумал Рэй и пожелал ей доброго утра.