Доктор Крюк
Шрифт:
Я отложил листки, чувствуя, как холод пещеры пробирается под куртку. Дрейк боялся. Не испанцев, не штормов, а того, что оставил здесь. Он разбил карту, спрятал ящик, написал эти записки — все, чтобы никто не взял слишком много. Но я уже взял. Золото, камни, ящик, еще одна часть карты. И что теперь? Открывать его я не буду — надпись «только в Эльдорадо» звучала как угроза, а я не из тех, кто лезет в ловушку с открытыми глазами. Но бросить его здесь? Тоже не вариант. Он мой, как и все остальное.
Я сложил листки, сунул их в карман к куску карты и встал. Факел уже догорал, смола шипела, капая на
Дрейк боялся жадности, но я не жадный — я расчетливый. И если он прав, если это «знание» или «сила» действительно опасны, я разберусь с этим сам. Позже. В Эльдорадо, или где там еще.
Я достал ящик, закрыл сундук, подхватил факел и пошел обратно через туннель. В голове крутились слова Дрейка: «Слишком много силы в одних руках — это смерть». Ну и ладно, Фрэнсис. Я не один. У меня есть команда, и я поделюсь — но только тем, что сочту нужным.
Я обмотал бумаги и часть карты в парусину, туда же засунул ящик. Нужно выбираться отсюда. Узел затянул покрепче, чтобы вода не просочилась. Потом нырнул снова, протащив сверток через узкий проход под водой, и выбрался на берег у «переносицы» острова.
Солнце уже поднималось, заливая Монито золотым светом. Я огляделся, выискивая место для тайника. И тут заметил его — примечательный камень, метрах в десяти от воды. По иронии судьбы он был похож на морду собаки: длинный, с выступом, как нос, и двумя выщербинами, что напоминали глаза.
Я хмыкнул.
Святой Бернар, да? Судьба подмигивает мне с ухмылкой.
Подтащил сундук к камню, засунул за него сверток с ящиком и листками, а потом начал забрасывать все мелкими камнями, что валялись вокруг. Работал быстро, но аккуратно, чтобы тайник выглядел неприметно — просто куча булыжников у скалы. Проверил с разных сторон: ничего подозрительного, обычный берег. Удовлетворенно кивнул и пошел в лагерь.
Команда еще спала, раскинувшись вокруг потухшего костра. Филипп свернулся калачиком, Анри похрапывал, опираясь на трость, Сэм и Стив дрыхли, как после трех бочек рома. Я сел у остывших углей, подбросил пару веток, чтобы развести огонь, и уставился в пустоту. Мысли завертелись вокруг Дрейка — этого великого пирата, что оставил мне не только золото, но и головоломку, от которой голова трещала. Его записки я спрятал в камнях, но каждое слово отпечаталось в памяти, как клеймо.
«Слишком много силы в одних руках — это смерть». «Бойтесь себя самого». «Эльдорадо — это суд». Что он имел в виду? И почему он так боялся, что все достанется одному?
Я потер виски, глядя, как первые языки пламени лижут ветки. Дрейк был не просто пиратом — он был умнее, хитрее, чем все эти Роджерсы и Олоне вместе взятые. Он грабил испанцев, обводил вокруг пальца целые флотилии, но в этих листках я увидел другого человека. Испуганного.
Он нашел что-то в Новом Свете, что-то большее, чем золото, и это его сломало. «Силы, что там таятся, могут дать вечность или гибель» — так он написал. Вечность? Это что, он про омоложение, как у меня
Я хмыкнул. Скорее всего. Это бы объяснило его гениальность — и его страх.
Но почему он так боялся отдать все в одни руки? Я подкинул еще ветку в костер, глядя, как искры взлетают в утреннее небо. Золото и камни — это понятно, их любой пират утащит и поделит с командой. Но ящик? Дрейк писал про «ключ к вечности», про «знание», что опасно.
Я задумался. Если в ящике что-то вроде Вежи — сила, что дает вечную молодость или еще что-то невероятное, — то один человек с такой штукой мог бы стать богом. Или дьяволом. Представь: я, Крюк, с вечной жизнью, с армией, что не умирает, с кораблем, что не тонет. Я бы правил Карибами, да что там — всем мирем! Но Дрейк боялся именно этого. Он видел, как жадность сжирает людей изнутри, как они режут друг друга за дублон, и не хотел, чтобы кто-то один получил такую силу. «Мир может рухнуть», — написал он. Может, он прав?
Я вспомнил свои семьдесят лет — операции, больницы. Я повидал достаточно, чтобы знать: люди слабые. Дай им слишком много власти, и они либо сломаются, либо начнут ломать других. Дрейк, похоже, это понимал лучше меня. Он разбил карту, спрятал ящик, оставил записки — все, чтобы никто не собрал все воедино без проверки.
«Эльдорадо — это суд», — написал он. Суд над кем? Над тем, кто найдет? Или над тем, что внутри ящика? Я потер шею, чувствуя, как усталость смешивается с тревогой. А что, если ящик — это ловушка? Откроешь — и конец, как в тех легендах про Пандору? Но нет, Дрейк не был злодеем. Он боялся не меня, а того, кем я могу стать, если возьму слишком много.
«Вежа», — мысленно позвал я, глядя в огонь. — «Дрейк был носителем, как я? Это ты ему помогала?»
«Носитель, информация о других носителях недоступна на вашем текущем ранге», — отрезала она своим холодным голосом.
— Ну конечно, — буркнул я вслух.
Значит он был носителем, раз информацию о нем Вежа не может предоставить. Логично? Вежа игнорировала меня.
Может, Вежа дала ему что-то вроде моих стволовых клеток, только больше? И он испугался, что эта сила попадет к кому-то вроде меня — или хуже, к какому-нибудь тирану? Я прикинул: если ящик — это ключ к чему-то вроде Вежи, то в одних руках он мог бы стать оружием. Вечная жизнь для одного — это смерть для других. Дрейк видел, как его команда грызлась за золото, и не хотел, чтобы кто-то один получил бессмертие или еще что похуже. Он разбил это на части — карту, ящик, записки — чтобы только достойный, прошедший все испытания, добрался до конца.
А что он боялся отдать? Ящик — это ясно, но что в нем? Не золото, не камни — это он оставил для жадности, как сам написал.
Я смотрел в костер, чувствуя, как утро становится теплее. Команда начнет просыпаться скоро, и мне надо решить, что говорить. Золото и камни я покажу — пусть радуются, делят, кричат «Крюк — лучший капитан!». Но ящик и записки — это мое.
Я покачал головой. Дрейк оставил мне не только сокровища, но и проклятую головоломку. И я, черт возьми, разберусь с ней. Но не сегодня. Сегодня — золото. А ящик подождет. Пусть лежит за камнем-собакой, пока я не найду ответы. Или пока не решу, достоин ли я этого суда.