Дракон и роза
Шрифт:
– А математику и музыку им тоже нужно знать? А французский, историю и…
– Это вначале только кажется трудным, Эдвард. Людям высокого положения необходимо знать эти вещи. Я уверен, что со временем ты найдешь это более интересным.
Неожиданно Генрих улыбнулся.
– Возможно, ты слишком засиделся над этим, мой мальчик. Сегодня чудесный солнечный день. Ты будешь учиться лучше, если пойдет дождь. Пойдем, я возьму тебя покататься верхом.
Эдвард Стаффорд подпрыгнул и порывисто крепко обнял короля, Генрих ответил ему таким же объятием, но на лице его была написана досада.
Возможно, ребенок и исправится, но
У юного Бэкингема был неистовый и плохо управляемый характер. Это моя вина, подумал Генрих. Я недостаточно тверд с ним, потому что я не могу любить его так, как люблю Чарльза.
Ко времени их возвращения Генрих уже был более доволен Эдвардом и жизнью в целом. Мальчик, даже если никогда и не станет ученым, то определенно хорошо ездит верхом и любит его. Генрих теперь смог полностью заняться счетами, биллями и петициями, что он и делал, пока не пришло время одеваться к обеду.
Элизабет обедала в одиночестве. Она быстро восстанавливала силы, но до сих пор не чувствовала желания надевать роскошные одежды и испытывать напряжение официальных обедов. Честно говоря, Генрих скучал по ней, потому что она, в отличие от Джаспера, не расстраивалась из-за язвительных замечаний, которые был склонен делать Генрих, и у нее не было недостатка чувства юмора, которым, к несчастью, обладала его мать.
Начав думать о ней, уже было трудно остановиться, и Генрих стал угрюмым и безмолвным. Было огромной ошибкой пообещать приходить к ней каждую ночь. Генриха нельзя было назвать распутным человеком, но его естественные аппетиты возбуждались просьбами и ответным чувством Элизабет. На некоторое время, тем не менее, источник удовольствия был перекрыт, и Генрих становился все более голодным. Это не превратилось бы в серьезную проблему, если бы Элизабет вела себя разумно.
Она ревновала его, даже когда он был невиновен, а однажды, вскоре после рождения Артура, когда он изменил ей, она устроила ему сцену, повторения которой он бы не хотел. Она закончилась для него ужасной головной болью, а Элизабет два дня пролежала в лихорадке. Как она раскрыла это небольшое отступление от его целомудрия, было загадкой, которую не смогли раскрыть самые изнурительные допросы, и Генрих пришел к нелицеприятному выводу, что его выдало нечто сугубо личное в нем самом.
Было бы не так плохо, если бы он мог находиться вдали от нее. У Генриха не было необходимости часто сталкиваться с придворными дамами. В течение дня он работал или играл с мужчинами, и в связи с тем, что он не был чувствообильным, а его придворные знали, что он не любит похотливых разговоров, он никогда не отводил мыслям о женщинах и, в частности, о сексе особого места.
Но эти ночные визиты к Элизабет! Она была привлекательна как никогда, маленькая, пухленькая, ее грудь стала немного полнее, и все это вместе было таким приглашающим. И она приглашала его! Она надевала, по убеждению Генриха, преднамеренно, свои самые прозрачные ночные сорочки, и она флиртовала с ним – да, только так можно было назвать ее манеры.
После обеда он ушел работать в свой кабинет к облегчению придворных, которые были свободны делать все, что захочется:
Но она не спала. Она была напряженной и испуганной, и выглядела так, будто плакала. При появлении Генриха дамы сделали реверанс и удалились. Было понятно, что всегда в это время король с королевой должны оставаться одни, даже если для них было невозможно спать вместе.
– Прости, что я опоздал, Элизабет.
Ее глаза пожирали его, она увидела его скользнувший от лица к горлу и далее к груди взгляд, и ее лицо посветлело, с улыбкой она протянула ему руку.
– При необходимости я бы ждала всю ночь.
В том состоянии, в котором находился король, это едва ли могло служить утешением для него.
– Я работал, – произнес он достаточно резко. – У меня есть неприятные новости.
– Действительно? Подойди, присядь на кровать, дорогой, – выражение лица Элизабет оставалось совершенно спокойным, и она погладила рукой пушистый воротник его накидки, лаская при этом одним пальцем его затылок.
– Есть слухи, что я собираюсь убить Уорвика.
– Это просто глупость, – безмятежно сказала Элизабет. – Ты самый не любящий убийства король, который когда-либо был в этой стране. Я слышала, как твой дядя жаловался твоей матери, что ты даже не убиваешь людей, которых должен убить. Генрих, я бы хотела как-нибудь украсить здешнюю часовню. Можно мне отдать тот большой кубок, свадебный подарок от Линкольна, чтобы его освятили, а также те золотые подсвечники, которые я получила от…
– Элизабет! Эти слухи вокруг Уорвика отнюдь не глупость. Они могут нанести мне большой вред.
– Хорошо, прости меня. Если ко мне дойдут эти слухи, буду опровергать их. Могу ли я сделать больше, любовь моя?
– Следы ведут к твоим дамам.
Сразу же наступила тишина. Рука Элизабет крепко сжала подол рубашки своего мужа.
– Не надо, Генрих, – бледнея, прошептала она, – не пугай меня. Прогони виновных… прогони их всех, если хочешь.
Генрих был зол на самого себя. Он выдал ценную и опасную часть информации, а в ответ получил всего лишь реакцию, прикрытую и предсказуемую, как открываемый гамбит в шахматах. Что с ним происходит?
– Я не виню тебя, Бесс. Возможно, для некоторых людей естественно верить, что с тех пор, как у меня появился наследник, я буду смазывать ему дорогу кровью. Вероятно, я бы и поступил так ради Артура, но кровь не делает дорогу гладкой, она делает ее скользкой. Я также не хотел пугать тебя. Наблюдай только более тщательно за своими дамами, и если появится что-либо, о чем я должен знать, даже если это будет просто подозрение или слух, сообщи мне. Мне не нравится поступать несправедливо или в порыве злости.
– Я ничего не знаю… ничего! Прогони их прочь. Я не смогу смотреть на них, зная, что они пытались навредить тебе.
Теперь она дрожала и старалась не смотреть ему в глаза. Генрих взял ее за руку.
– Смотри, не заболей от всего этого, Элизабет. Я не хочу выгонять твоих дам. К тому же, если они виновны в злом умысле, а не в пустой болтовне, в которую я больше склонен верить, то было бы просто опасно прогнать их прочь. Если ты хочешь помочь мне, держи себя в руках и разыщи виновных.
Элизабет вздрогнула, как будто он ударил ее.