Дроу в 1941 г. Я выпотрошу ваши тела во имя Темной госпожи
Шрифт:
На демонтированном эскалаторе была установлена трибуна-помост, на которую взошел Сталин. Сразу же защелкали вспышки фотоаппаратов, застрекотали моторы кинокамер. Все стремились, как можно более точно запечатлеть этот, без всякого сомнения, исторический момент. Сразу же началась прямая трансляция всего происходящего.
— Товарищи! В эти дни испытаний первое государство трудящихся без всякого сомнения выдержало страшный бесчеловечный удар фашистского милитаризма. Все планы фашистского режима о молниеносной войне, во время которой Советский Союз должен был поставлен на колени, сорваны. Уничтожены сотни тысяч немецких солдат и офицеров, сожжены тысячи танков, самолетов,
Он говорил о единстве тыла и фронта, о миллионах советских бойцов, рабочих и крестьян, которые днем и ночью трудились для приближения победы, клали свои жизни на алтарь победы над врагом.
— … За первые месяцы войны из прифронтовых территорий были перемещены десятки крупнейших промышленных предприятий, заводов, научных институтов на восток и в самые кратчайшие сроки запущены в работу. Уже выплавлены десятки тысяч тонн чугуна, первоклассной стали. Ежемесячно увеличиваются объемы добытого угля, железной руды. В разы выросло число собранных танков, самолетов, артиллерийских орудий…
Заканчивая выступление, Сталин понизил голос.
— Наше дело правое, мы победим…
В этот момент за его спиной вспыхнула новая партия прожекторов, высветивших большой куб, укрытый плотной черной тканью. И словно опытный конферансье, Сталин развернулся в пол оборота.
— Товарищи, история неумолима и жестоко карает тех, кто ставит себя превыше всего и всех. И вот яркое тому доказательство!
К черному кубу в полной тишине направились двое командиров, четко печатая шаг. Взгляды тысяч и тысяч людей скрестились на них с замиранием сердца. Абсолютное большинство и не догадывалось, кто скрывается за черным покрывалом.
— Доблестные советские разведчики и партизаны сумели пробраться в самое логово врага, где он планировал захват столицы нашей советской родины города Москвы, и захватили…
Двое высоких командиров со сверкающими орденами на груди края покрывала и резко дернули, скидывая его вниз.
— Адольфа Гитлера!
Тысячи людей одновременно выдохнули, подавшись вперед. Все, как один, хотели увидеть того, чье имя склоняли десятки раз на дню, кого поминали последними словами, проклинали.
На месте, где раньше находился эскалатор, сейчас стояла большая железная клетка с человеком в простом черном костюме и белой рубашке. Пленник с узнаваемой косой челкой и крохотными усиками стоял, чуть сгорбившись, и медленно поворачивал голову из стороны в сторону. Правда, от характерного пронзительного взгляда не осталось и следа. В глазах плескалось лишь безумие. Напоминал давно уже потерявшегося домашнего пса, еще лоснящегося от прежней заботы, но уже совершенно раздавленного случившимся…
Ждали изменений…
Думали, что теперь все изменится…
Надеялись на лучшее…
Молились…
Но для Союза все стало только хуже. Ничего, на что так надеялось высшее политическое и военное руководство, к сожалению, так и не произошло. Наоборот, оживились старые угрозы, начали формироваться новые, о которых еще неделю назад и слыхом не слыхивали.
Не оправдало надежд советского командования пленение Гитлера. Казалось бы, эпохальное событие, должное кардинальным образом изменить ход войны, внесло в него лишь косметические коррективы. Немецкая военно-политическая элита ответила на все это гениальным идеолого-пропагандистским ходом, объявив все свидетельства о пленении фюрера масштабной и откровенной фальсификацией. Кино- и фотодокументы признавались подделкой, показанный Гитлер — его двойником.
Министр народного
Живо, ярко, с демонстрацией фотографий и кинохроники, создавали совсем другую реальность, которая казалась не менее, а иногда даже более убедительной. В этой реальности, полностью соответствующей повестке борьбы сверхлюдей ариев с варварами и недочеловека, гибель фюрера была не просто трагедией, а великим подвигом. Гитлера превозносили уже не как исключительного гения германского народа, а как полубога, принесшего искупительную жертву и вознесшегося в Валгаллу.
Благодаря удаленности ставки в Виннице, и почти полном отсутствии живых свидетелей нападения и последующего похищения, удалось соблюсти секретность. На месте изготовили «доказательства» стопроцентно проверенные люди, фанатичные преданные Рейху и лично Гитлеру, что в итоге и определило добротность и невероятное разнообразие «истинных» свидетельств. Фальшивки оказались такого качества, что не поверить в них было крайне и крайне сложно.
Одним из главных свидетельств героичности фюрера стало его «предсмертное» письмо-завещание, тут же ставшее известным в народе и на фронте. Фото небольшого окровавленного листка с несколькими предложениями, написанными неровным подчерком, разошлись мгновенно. Рукой фюрера германская нация «призывалась» к продолжению беспощадной борьбы за Рейх.
И борьба продолжилась с еще большей ожесточенностью и яростью…
Немецкий ударный кулак из сотен тысяч гренадеров, сотен танков группы армией «Центр» продолжал продавливать оборону на московском направлении, медленно, но неуклонно приближаясь к столице. Один за другим пали Истра, Верея, Волоколамск, Можайск, Руза, Клин, Наро-Фоминск и другие города и посёлки.
Штурмовые части группы армией «Север», наступавшие на Ленинград, к концу октября заняли Тихвин. Железная дорога, по которой в том числе доставляли часть грузов к Ладожскому озеру, а потом и в сам осажденный город, оказалась перерезана. Все связи северной столицы с Большой землей оказалась перекрыты.
Продолжалась ухудшаться оперативная обстановка на Кавказе, Крыму, где линию фронта удалось стабилизировать лишь к ноябрю и ценой огромных потерь в живой силе и технике.
С особой силой оккупанты свирепствовали на занятых территориях. В захваченных городах, поселках ежедневно проводились показательные казни. Физически истреблялись любые признаки сопротивления, недовольства. При малейшем подозрении в нелояльности оккупационной администрации предавались огню целые села и деревни. В лагерях с военнопленными массово практиковались децимации, выборочные казни.
Берлин, Рейхсканцелярия
Большой Мозаичный зал. Почти полторы сотни метров пурпурного мрамора под ногами, на стенах и потолке. Ни люстр, ни мебели, ни встроенных ниш, и главное, ни единого окна.
Торжественная тишина. Весь цвет Германии — лидеры партии, имперские министры, генералы и адмиралы — склонил головы перед гигантским портретом фюрера. Минута прошла и к трибуне, отделанной кровавого цвета тканью, вышел тучный человек в белоснежной форме маршала авиации с золотым жезлом.