Дуэль
Шрифт:
— Ты и про Джорджа мне расскажешь по дороге? — насмешливо спросила Энн.
— Ну уж нет! — отозвался я ей в тон. — О Джордже расскажешь мне ты! И немедленно!
Я бросился к столу и вытащил из ящика несколько листов чистой бумаги. И все те считанные минуты, пока великий Шерлок Холмс, то есть я, Давид Гроссман, сидя на кровати Розенталя, планировал наши очередные шаги, Энн Штраус, сидя у стола, быстро и энергично, простым английским языком, писала для моего учителя английского языка сочинение на пяти страницах о лондонском пареньке Джордже, толщенную книгу о котором она, понятно, читала
В отличие от меня.
Глава одиннадцатая
ДУЭЛЬ
Ровно в три часа мы с Энн вбежали в магазин подержанных вещей на бульваре Герцля в квартале Бейт а-Керем. Оставался всего один час до начала дуэли между Шварцем и Розенталем. Дуэли, во время которой в револьвере одного из участников нет ни единой пули! Я рассчитывал на три обстоятельства: во-первых, на маленькую старую машину Веры, во-вторых, на богатства, таящиеся на полках ее магазина, и, в-третьих, на ее готовность помочь. Проверить этот расчет мне довелось в обратном порядке. Экзамен на готовность помочь Вера, как я и ожидал, прошла с легкостью. Когда мы с Энн неожиданно предстали перед ней, мне даже не пришлось объяснять, что это дочь той самой Эдит, о которой мы говорили утром, потому что Вера сразу воскликнула:
— Ой, Боже мой, как она похожа на свою мать!
Я испугался, что сейчас она засыплет Энн своими вопросами и поэтому перебил ее:
— Вера, у нас совершенно нет времени! Мы должны во что бы то ни стало еще до четырех поспеть в тот сад, что возле кибуца Рамат-Рахель. Помнишь Розенталя, которого я однажды приводил к тебе? Ну так вот, старый знакомый оскорбил его и вызвал на дуэль по глупейшему обвинению…
Вера даже рот открыла от удивления. Но я не дал ей времени для расспросов.
— В четыре часа они должны там стреляться, причем по-настоящему, так что речь идет о жизни и смерти. И поверь мне — в основном о смерти. Если мы не поспеем вовремя, Розенталь может погибнуть, понимаешь?
По-моему, она ничего не поняла. Я вообще в последние часы то и дело произносил невнятные речи и выдвигал всякие фантастические идеи. А теперь еще вдобавок втягивал их обеих, Энн и Веру, в совсем уж рискованную игру. И откуда только у меня взялась такая смелость?! Бог знает. Может, просто по недомыслию? Говорят же, что иногда самые смелые — это самые глупые, потому что они просто не могут представить себе всю опасность того, что затевают. Впрочем, сейчас у меня не было времени над этим размышлять.
Как бы то ни было, Вера меня не поняла, но кивнула. Ее глаза сверкнули, и я понял, что могу во всем на нее положиться. Она поможет. Мне сразу стало немного спокойней. Вера — человек незаурядный, и хорошо было иметь рядом такого помощника. Теперь, по моему плану, предстояло подвергнуть проверке магазинные полки, и я объяснил Вере, что именно я надеюсь там найти. Если мои надежды оправдаются, сказал я, мы не только сумеем предотвратить дуэль,
Кажется, это их убедило.
Примерно с полчаса мы рылись в кучах старого тряпья, поднимая клубы древней пыли. Энн перебирала вещи на очередной полке. Вера, орудуя длинной палкой с крюком на конце, снимала каждую свисавшую с потолка вешалку. А я всматривался в их добычу, напрягая глаза, чтобы лучше разглядеть в полутьме, и память, чтобы надежней сравнить увиденное с запомненным. И раз за разом печально качал головой: нет, не подходит; нужно, чтобы это была точная, буквальная копия. Энн разочарованно разводила руками, а Вера с удвоенной энергией бросалась в дальнейшие поиски, и наконец чуть не в половине четвертого, когда все мы почти отчаялись и я готов был уже мчаться в Рамат-Рахель, махнув рукой на придуманный мною план, — в этот самый момент Вера вдруг нашла то, что мы так долго и бесплодно искали, ту вещь, которая словно бы ждала нас в глубинах склада в течение двадцати с лишним лет.
Меня выпроводили из магазина. Целых четыре минуты я нетерпеливо топтался снаружи, томимый страхом опоздать. Моя душа металась между надеждой и отчаянием. А потом Энн и Вера появились в дверях — хохочущие, веселые, явно уверовавшие в успех нашей затеи. И, глядя на них, я тоже вдруг уверовал в нее. Да и трудно было потерять надежду — даже меня, знавшего истину, на миг охватила абсолютная уверенность, что прошлое воистину воскресло, потому что именно таким я представлял себе его в своем воображении.
Но я тут же стряхнул с себя наваждение. На часах было без двадцати четыре. Времени было в обрез. Мы ринулись к дряхлой Вериной машине. Энн села впереди, рядом с Верой, вытащила из сумочки маленькое зеркальце, поправила прическу и обернулась ко мне — проверить, одобряю ли я. Я кивнул, и она подмигнула мне, состроив смешную гримасу. Сейчас она выглядела очень правдоподобно. Шансы фантастического плана, зародившегося у меня час назад в комнате Розенталя, явно возрастали. Я приободрился. Того и гляди он и впрямь сработает.
Вера вдавила педаль газа чуть не до упора. Дряхлая машина слегка застонала, но потом рванула с места и стала набирать скорость. Прижавшись лицом к ветровому стеклу, Вера мчалась вперед, как буря, лихо обгоняя другие машины. Тем временем я рассказывал им обеим всю эту запутанную историю, начиная со вчерашнего вечера, когда Розенталь получил письмо Шварца, и вспять ко временам их совместной учебы в Гейдельбергском университете, а затем — к их отношениям с Эдит и друг с другом вплоть до последней ссоры.
Я не видел лица Энн, потому что она сидела ко мне спиной, но я видел ее затылок, и тот, кто думает, что затылок лишен выразительности, грубо ошибается. Затылок Энн был потрясен. Он был испуган. А потом он весь сжался — от раскаяния и гнева на себя. Я замолчал. Молчали и они, слышен был только рев мотора.
Мы прибыли на место дуэли впритык — ровно без пяти четыре. Вера поставила машину рядом с оградой сада, и я выскочил чуть ли не на ходу, успев лишь на бегу напомнить Энн, что именно она должна сделать — и когда. Точное «когда» было крайне важно для успеха нашего плана, и я для верности повторил ей это несколько раз.