Дурнишкес

Мама:

– Этот мой Витялис [1] родился во время страшной бури. Порыв ветра сорвал крышу нашего домика, выворотил находившиеся вокруг деревья, я очень перепугалась и несколько поспешила... Хлынул такой ливень, что мы с малышом как будто искупались в чане, не успев даже подогреть воду... Потому и жизнь его такая беспокойная, бурная, - корила она себя.

– Уж что правда, то - правда, и сам я довольно часто спешу и бегу впереди времени, и за это получаю немало шишек от отстающих...

За всё время своего существования человечество тратило больше всего сил и времени на войны и давно уже убедилось, что раны бойцов атакующей и побеждающей армии заживают гораздо скорее, чем раны отступающих и покинутых на произвол судьбы воинов. Даже старинная литовская поговорка гласит: раны храбрых воинов заживают сами, а трусам приходится их зализывать...

Но почему же по сию пору кровоточат наши раны? Шестнадцать лет назад мы ни с кем не воевали, никто нас не разбил, и мы никого не победили. Чужая армия ушла мирно, однако, оставшись наедине с самими собой, мы сцепились между собой. Наши раны кровоточат, т.к. нет ничего горше, чем получить в спину нож как от так называемых “друзей” или врагов, прикинувшихся друзьями. Никто ни на кого не нападал, никто не отступали, все только попрятались по кустам, как это у литовцев принято, и опять включились в движение сопротивления, только на сей раз - самим себе, ведь междоусобица литовцам не в новость.

Как свидетельствует история, приходящие и уходящие попирают литовскую землю, а мы, оставшись на короткое время свободными, ещё долго грызёмся из-за всевозможных объедков и обещаний то тех, кто собирается прийти, то тех, кто сбежал. Таких значительных или не очень исторических событий могу насчитать десятки, однако подсчёты, видимо, уже ничего не изменят. Это у нас в крови. Ведь как приятно смотреть, когда горит соседский амбар!..

Как бы то ни было, но для любого человека наступает пора взглянуть на самого себя. Одни после несколько затянувшейся встречи с самим собой достают из ящиков стола пистолеты, пишут завещания и проклятья, описывают свои жизненные и творческие кредо, желая передать опыт другим, другие тихо угасают под ласковыми взглядами своих детей и близких, но есть и такие, которые даже на смертном одре пытаются всё переделать на собственный лад, всё опрокинуть вверх тормашками, испоганить чужую жизнь и утащить за собой как можно больше простаков, как будто за такое болезненное самовозвеличение они, в самом деле, заслужат Царствие Небесное или продлят свою никчемную жизнь до бесконечности. Но в большинстве своём люди наивны и простодушны. Для оценки своей жизни им достаточно небольшой исповеди или нескольких красивых слов. Им достаточно припомнить несколько особенно значительных своих бед, представить их на суд другого человека и со вздохом облегчения завершить никогда не кончающуюся работу:

– Писатель, если бы ты знал обо мне всё, не такие бы романы написал!

Может быть, и так, поскольку любой человек, большой он или маленький, читая книги, написанные о других, ищет в них себя, и чем больше он находит в них сходства с собственными жизненными переживаниями, перипетиями и мыслями, тем больше нравится ему произведение. Но если писатель затрагивает таких, которые и на пороге смерти пытаются всё подогнать к собственной натуре, присвоить себе добрые дела, совершённые другими людьми, и свалить на обжуленных то, что сами напортачили и за что заслужили проклятья и друзей, и врагов, тогда держись. Они восстановят против тебя и небеса, и преисподнюю. Они создадут новые инквизиции, судилища, они раздадут массу индульгенций и подарков твоим недругам, которые за это сотворят против тебя тысячу заклинаний, с которыми не расчихаешься за всю свою жизнь. Поэтому и мне иногда хочется написать своим читателям по письму с такой малюсенькой исповедью:

– Читатель, если бы ты знал обо мне всё, то никогда бы не предложил поменяться со мной своими бедами и переживаниями. Думаю,

Наверное, только в одном мы сошлись бы без споров: нет для человека ничего страшнее, чем видеть, как правдами и неправдами возвышают его обидчиков, как обманутое ими общество несправедливо раздаёт тем негодяям плоды его трудов, как срывают с него, будто тряпку, заслуженную им славу, а потом используют её в качестве мочалки для отмывания своих грязных горшков.

Несправедливая дурная слава - неиссякаемый источник, вызывающий постоянную тошноту и возбуждающий жажду мести в порядочных людях. Своей отравленной жижей он часто выбивает из колеи даже самых безобидных людей. А сколько потом потребуется усилий воли доброго человека для того, чтобы укротить в себе эту священную жажду! Тем более что порядочный человек понимает: амбиции - последнее прибежище неудачников, последняя возможность хоть как-то выкарабкаться из породившей их пустоты, в которой нет места для совести, стыда, чувства меры и ответственности. Незаслуженные почести для такого ущербного человека - словно припарка, словно пилюля, утоляющая непрестанную боль от ощущения врождённой неполноценности.

Вот почему такие духовные инвалиды особенно ненавидят людей, перед талантами которых они вынуждены капитулировать, поскольку талант - это истина. Истина особенная! Она зарождается в воображении и мыслях многих людей, и, под действием извечного закона сохранения, никуда не исчезает, снова появляясь в мыслях одного или нескольких людей. Эта истина - тяжкое бремя, которое природа взваливает на своего избранника.

Я не могу жаловаться на жизнь. Если честно, я -баловень судьбы. Жизнь не раз, и не два предлагала мне большую и блестящую карьеру, но одновременно с таким подарком подбрасывала довесок в виде откровения истины и голоса совести: а что же дальше? Буквально припирала к стенке - выбирай: богатство и почёт либо истина? Поэтому на закате своей жизни могу смело утверждать, что я ни разу не протягивал рук в сторону предлагавшихся мне суетных богатства и почестей и всегда выбирал истину, как её тогда понимал и как её тогда почитал.

Разумеется, бывали и колебания. Жить легко и красиво - не просто соблазн, это заложенный природой в каждом живом существе инстинкт - стремление к верховенству над другими. Однако непонятно откуда появляющееся желание, скорее всего, запрограммированное в генах, - стремиться к истине, помогать другим ориентироваться в жизни - всегда брало верх. И в определённые периоды моей жизни становилось тяжкой, почти непосильной ношей, которая всё же отнимала у меня гораздо меньше, чем давала.

– Для чего тебе всё это?
– выговаривала мама. Так же выговаривает жена, дети, и уже один раз - даже внучка.

На такой вопрос мне нечего ответить, чувствую себя виноватым в том, что руками своих недругов обидел родных, но, когда снова начинаю писать, опять получается всё та же музыка. Наверное, иначе я не могу, не умею. Я прекрасно понимаю, что толпа в абсурд поверит скорее, чем в истину и логику, понимаю: чем больше полагаешься на человеческую глупость, тем больше шансов на выигрыш. И понимание этого выворачивает меня наизнанку, всеми фибрами души я чувствую, что настоящего счастья в жизни невозможно достичь, шагая по головам других.

Судьбы и время всё сглаживают, но им неведома жалость, и очень часто, проверяя человека, они вынуждают его, более доброго и менее виновного, расплачиваться за выходки гораздо худшего и более виновного товарища. Это осмысленный Дарвиным закон природы.

И я, из желания оставаться великодушным, расплачивался за негодяев, замалчивал их проступки, иногда принимал их делишки на себя, а после расплачивался за это наличными. До тех пор, пока не понял, что, вырастая в их глазах, я постепенно увязаю в их трясине, замешанной на меду и вине, и становлюсь похожим на них. Такая перспектива заставила меня оставить мысли о какой-либо карьере и на все времена возвратиться в литературу.