Два вампира (сборник)
Шрифт:
— Когда-нибудь ты и сам наберешься сил,— прошептал мой господин,— чтобы проделывать этот фокус.
Я услышал бешеный треск и негромкий взрыв, и в его руке запылал огромный яркий факел. Чтобы зажечь его, Мастеру понадобилось лишь усилие мысли.
— С каждым десятилетием ты будешь становиться сильнее, а потом и с каждым веком, и много раз за свою долгую жизнь тебе предстоит убеждаться, что твои способности совершили волшебный скачок. Проверяй их с осторожностью, а то, что обретешь, защищай. Используй все, что обнаружишь, с умом. Никогда не остерегайся никаких способностей, это так же глупо, как и человеку
Я кивнул, завороженно уставившись на огонь. Никогда еще я не видел таких красок в простом огне, и я не испытывал к нему отвращения, хотя и знал, что это единственное, что может меня уничтожить. Во всяком случае, так сказал Мастер.
Он жестом предложил мне осмотреться в комнате. Что за потрясающее помещение! Оно было обито золотом! Даже потолок золотой! В центре стояли два каменных саркофага, украшенные фигурами, вырезанными в старинном стиле, то есть строгими и величественными. Рассмотрев их внимательно, я увидел, что это рыцари в шлемах и длинных туниках, с тяжелыми широкими мечами, высеченными у боков, руки в перчатках сложены в молитве, глаза закрыты в вечном сне. Каждая фигура была позолочена и местами покрыта серебром, а также усыпана бесчисленными маленькими драгоценными камнями. На поясах рыцарей сверкали аметисты. Воротники туник украшали сапфиры. Топазы блестели на ножнах их мечей.
— Разве такие сокровища — недостаточное искушение для вора? — спросил я.— Они же лежат просто так, под разрушенным домом!
Он искренне расхохотался.
— Ты уже учишь меня принимать меры предосторожности? — спросил он с улыбкой.— Какая дерзость! Никакой вор не в силах сюда пробраться. Открывая двери, ты не соизмерял свою силу. Взгляни на засов, который я закрыл за нами, раз ты так волнуешься. Теперь посмотрим, сможешь ли ты поднять крышку гроба. Вперед. Посмотрим, сравняется ли твоя сила с твоей наглостью.
— Я не хотел показаться дерзким,— возразил я.— Слава Богу, ты улыбаешься.— Я поднял и сдвинул в сторону крышку гроба. Мне это не составило труда, но я догадывался, что камень очень тяжелый.— Понятно,— кротко сказал я и улыбнулся сияющей, невинной улыбкой. Внутри гроб был отделан дамастом пурпурного цвета.
— Ложись в эту колыбель, дитя мое,— сказал он,— И без страха ожидай восход солнца. Когда оно появится, ты будешь уже крепко спать.
— А мне нельзя спать с тобой?
— Нет, твое место здесь, в этой постели, я уже давно ее для тебя приготовил. Здесь, рядом с тобой, у меня есть своя узкая постель, ее на двоих не хватит. Но теперь ты мой, мой, Амадео. Награди меня еще несколькими поцелуями, да, вот так... как хорошо...
— Мастер, никогда не позволяй мне сердить тебя. Никогда не разрешай мне...
— Нет, Амадео, спорь со мной, задавай вопросы, будь моим дерзким и неблагодарным учеником.— Он выглядел немного грустным. Он ласково подтолкнул меня и указал на гроб. Замерцал пурпурный атласный дамаст.
— И я ложусь в гроб,— прошептал я,— так рано.
После этих слов на его лицо набежала тень боли. Я пожалел о них. Мне хотелось сказать что-нибудь, чтобы все исправить, но он жестом велел мне ложиться.
Как же там было холодно, проклятые подушки, как жестко. Я задвинул крышку на место и неподвижно лег, прислушиваясь к звуку задутого факела, к трению камня о камень, когда он открыл свою собственную
— Спокойной ночи, моя юная любовь, моя маленькая любовь, мой сын...
Я безвольно лежал. Как восхитительно было просто расслабиться. Все казалось мне таким новым.
Далеко-далеко, в стране, где я родился, в Печерской лавре пели монахи.
Я сонно размышлял обо всем, что вспомнил. Я вернулся домой, в Киев. Из своих воспоминаний я создал живописную картину, чтобы она учила меня всему, что я в состоянии узнать. И в последние моменты ночного сознания я попрощался с ними навсегда, попрощался с их верованиями и с их ограничениями.
Я вызвал в воображении «Шествие волхвов», во всем своем великолепии сияющее на стене: процессию, которую смогу вволю изучить, как только сядет солнце. Мне, в глубине моей дикой и страстной души, моего новорожденного вампирского сердца, показалось, что волхвы пришли, дабы возвестить не только о рождении Христа, но и о моем перерождении.
Если я и думал, что мое превращение в вампира будет означать конец моего образования или моего ученичества у Мариуса, то я очень заблуждался. Меня не выпустили в тот же миг на свободу и не позволили только лишь наслаждаться преимуществами моей новой силы.
На следующую же ночь после превращения мое воспитание началось всерьез. Теперь меня нужно было готовить уже не к временной жизни, а к вечности.
Мастер рассказал, что его сделали вампиром почти пятнадцать веков назад и что существа, нам подобные, живут практически по всему миру. Скрытные, подозрительные, часто ужасно одинокие, ночные скитальцы, как называл их Мастер, зачастую бывали плохо подготовлены к бессмертию, и все их существование представляло собой не более чем цепочку жутких катастроф, пока их не одолевало отчаяние и они не приносили себя в жертву, устроив страшный пожар или выйдя на солнечный свет.
Что касается совсем старых, кто, как мой Мастер, смог выстоять на протяжении многих эпох и пережить крушение многих империй, они по большей части были мизантропами, выискивая себе города, где можно было править смертными, отгоняя молодых вампиров, пытающихся разделить с ними территорию, даже если это означало уничтожение себе подобных.
Венеция была неоспоримой вотчиной моего Мастера, его охотничьими угодьями, его личной ареной, где он мог руководить играми, которые в этот отрезок своей жизни счел для себя важными.
— Все на свете преходяще,— говорил он,— кроме тебя самого. Ты обязан прислушаться к моим словами, потому что мои уроки — прежде всего уроки выживания. Детали узнаешь позже.
Первым уроком было то, что мы убиваем только «злодеев». Когда-то, в туманные древние века, такой была торжественная клятва тех, кто пьет кровь. Во времена античности и язычества существовала даже некая религия. Вампиров боготворили как вершителей правосудия над теми, кто был повинен в преступлении.
— Никогда больше мы не позволим окружить себя и загадку нашей силы подобными суевериями,— говорил Мастер.— Мы не безупречны. Мы не получали полномочий от Бога. Мы бродим по свету, как гигантские кошки в необъятных джунглях, и имеем не больше прав на тех, кого убиваем, чем любое существо, стремящееся тем или иным способом выжить.