Двадцатые годы
Шрифт:
Все-таки он старался держаться в тени, страх сильнее разума, старался идти не по самой дороге, а по обочине, чуть что — и в кусты!
Слава проходит какую-то деревеньку, доходит до Губкина. Здесь ни прятаться, ни скрываться незачем, здесь его знают, и он всех знает, ему находят подводу, и к вечеру он въезжает в Малоархангельск.
Сразу в уездный комитет партии!
Идет к Кузнецову, заглядывает по пути в приемную, там посетители, суета, значит, Шабунин вернулся, но посылал Славу Кузнецов, перед ним и нужно отчитаться о
Кузнецов за столом, обложенный книгами, сочиняет очередной доклад.
— Вернулся? — спрашивает Кузнецов. — Что-то скоро?
Ознобишин улыбается — сейчас улыбается, а утром было не до улыбок.
— Пришлось поторопиться.
— Так много неотложных дел в укомоле? — не без иронии спрашивает Кузнецов.
— Да, пожалуй, что и в укомоле, — соглашается Слава.
— А что в Луковце? — интересуется Кузнецов. — Удалось что-нибудь прояснить? Что говорят?
— А ничего не говорят.
— Так-таки ничего?
— Ничего.
— Похоронили и забыли?
— Похоронили, но не забыли. Молчат.
— Что-то ты загадками говоришь.
— Убили Прохорова и Водицына.
Кузнецов недоверчиво смотрит на Ознобишина.
— Ты рассказы о Шерлоке Холмсе читал?
— Читал.
— Суток не провел в Луковце, а уже во всем разобрался.
— Чего уж разбираться, коли меня самого убить хотели.
— Тебе не показалось?
— Чего уж казаться. Пришли душить. Открыто, утром…
Кузнецов обе руки на стол, вонзил глаза в Ознобишина:
— Ну-ка, ну-ка…
Слава рассказал все, как было.
Кузнецов помрачнел.
— Значит, не обмануло нас наше чутье… — Он ласково посмотрел на Ознобишина. — Молодец! Что думаешь дальше?
— Завтра посоветуемся, пошлем туда человек четырех, свяжемся с волкомом партии, пусть займутся…
— Правильно, — одобрил Кузнецов. — Мы тоже подскажем волкому.
— А что касается гибели Прохорова…
— Что касается Прохорова и Водицына — это уж не твоя забота. Ваше дело — наладить массовую работу, а по части преступлений найдутся специалисты покрепче. Посоветуемся еще с Афанасием Петровичем, а пока иди к себе, поговори с ребятами…
Слава взялся за ручку двери.
— У меня там лошадь осталась.
— Лошадь не пропадет.
Слава замялся.
— Ну что еще?
— И наган.
— Разве он не при тебе?
— В портфеле остался, у этого самого старика, где я ночевал.
— Как же это ты? — упрекнул Кузнецов. — Придется тебе объясняться с Семиным.
В крохотном кабинетике Ознобишина собрались работники укомола: Железнов, Ушаков, Иванов, Решетов.
— Где ты пропадал? — спросил Железнов. — Ты ведь утром еще уехал из Луковца?
— А ты откуда знаешь? — удивился Слава.
Ушаков усмехнулся:
— Слухом земля полнится.
— Потому что часа два назад приходил парень с конного двора, — объяснил Железнов. — Привели, говорят, лошадь, на которой ваш секретарь ездил в Луковец, сам куда-то уехал, а лошадь
Слава схватил портфель, щелкнул замком и облегченно вздохнул — наган на месте.
— Как съездил? — спросил Железнов. — Рассказывай.
А Слава не знал, что рассказывать и что не рассказывать. Кузнецову он изложил все, что было, укомпарту он обязан был все рассказать, а сейчас его вдруг покинула уверенность в том, что Прохоров и Водицын убиты и что собирались убить его самого, не поспешил ли он свои предположения выдать за действительность? Истину установит Семин, и стоит ли заранее настораживать своих товарищей?
— Выпал у нас Луковец из поля зрения, захирела организация, надо туда направить крепкого работника, завтра обсудим…
— А зачем откладывать? — сказал Коля Иванов. — Пошлите меня!
— Завтра, завтра, — повторил Слава, прижимая к себе злополучный портфель. — А сейчас по домам, жрать хочу…
Иванов вышел вместе с Ознобишиным, все уговаривал послать его поработать в Луковце.
Поужинали неизменной картошкой, да еще Эмма Артуровна расщедрилась, угостила Славу, а заодно и Колю киселем из купленных на базаре вишен.
Коля сидел у окна и делился со Славой впечатлениями от своих поездок по уезду, а Слава разбирал содержимое портфеля.
— На книги налегаем, а владеть оружием не учим ребят, — упрекал себя Слава. — Сколько комсомольцев погибло во время антоновщины из-за собственного неумения…
За окном стемнело, тускловато светилась лампочка, покачиваясь на засиженном шнуре, на столе, на стульях и даже на кровати валялись газеты и брошюры, на подоконнике черствые ломти недоеденного хлеба, над столом зеркало, в которое никто никогда не гляделся, пахло прелой травой, должно быть, в отсутствие Славы Эмма набила матрас свежим сеном.
— Действуем от случая к случаю, — сказал Коля. — А многое можно предусмотреть, комсомольские работники должны обладать даром предвидения.
Коля и не предполагал, что говорит о своем будущем, что именно он много лет спустя станет работником Госплана, этого он не знал, просто мечтал о будущем.
А Слава вертел в руках револьвер, и мысли его все чаще возвращались к утреннему происшествию.
— Не очень-то все предусмотришь, — возражал он Коле. — Неожиданно перед тобой появляется враг, ты целишься и не имеешь права промазать…
И, положив палец на гашетку, направил дуло пистолета на Колю…
Он не понял, как сорвался у него палец. Грохот выстрела слился с внезапно наступившим мраком. Лампочка лопнула, треск разбитого стекла слился с грохотом выстрела…
Сердце остановилось в груди Славы.
— Коля… — тихо позвал он в тишине, — Ты жив?
Страшная тишина.
Коля растерялся — и от выстрела, и от темноты. И вдруг засмеялся…
От неожиданности, от чувства облегчения, от сознания того, чего он только что избежал…