Дверь в сказочный ад

Попов Андрей Викторович

Потом явилась ударная волна страха. Душу посетило настоящее цунами, круша все помыслы и чувства.

Нет… нет… НЕТ!! Этот сон должен быть другим! И закончится он вполне благополучно!

Пошатываясь от сумрака в глазах, я отчаянно подумал: «прежде, чем все это началось, я ТОЧНО уснул?».

Я опять сплю?!

Писклявый мяукающий голосок привел меня в чувства:

– Господа! Я думаю, наш уговор остается прежним: печень моя…

Место, на котором я стоял, стало горячим. Бас бегемота, раздавшийся следом, показался басом самого дьявола, вылезшего

из преисподней:

– Если говорить откровенно, господа, он мне не по душе и не по вкусу. Слишком худощавый, мясо сухое, жесткое. В нем мало крови… Жаль! Очень жаль!.. Я помню барона Туквина, которого мы даже вшестером не в состоянии были съесть целиком: тучный, сочный, упитанный…

– Зато совершенно невоспитанный! — эмоционально, выхрюкивая каждое слово, сообщила свинья. — Вспомните, господа, как он оскорблял нас перед каждой своей смертью! Он называл нас мерзкими тварями, сволочами, даже… вшивым отродьем! Думаете, мне приятно было все это выслушивать?

Все без исключения голоса доносились из гостиной. Театр абсурда выглядел великолепно. Будь я его посторонним зрителем, а не участником, от души бы развлекся. Так и подмывало предчувствие, что вот-вот опустится занавес, грохнут ленивые аплодисменты, выйдут звери, снимут маски, раскланяются…

Я ощупал собственное тело: руки были похожи на руки, ноги — на ноги, одежда, соответственно, на точную копию моей ночной пижамы. Затем я потрогал перила лестницы, пытаясь эмпирически воспринять окружающий мир: сон — не сон, бред — не бред? Не поймешь… но декорации выглядели вполне правдоподобно.

Чуть не закричал…

И как я не заметил этого раньше?! Буквально в нескольких шагах от меня стояла статуя — копия дворецкого. Знакомая картина: бледное восковое лицо, точно отлитое в форме, широко открытые глаза с отсутствием зрачков, слегка согнутые руки и ноги, готовые сделать очередной шаг по ступеням. Короче, тот же кошмар, и те же действующие лица.

– Голбин-н-нс!!! — прошептал я, наивно полагая, что от произнесения его имени чары должны развеяться.

Отчаяние граничило с безумием. Я уже готовился сойти с ума, после чего можно было бы жизнерадостно рассмеяться, вырвавшись из плена здравомыслия. Впрочем, сходят ли с ума уже сумасшедшие? Тут я вдруг вспомнил, что вооружен, и мысль сия пришла как нельзя кстати. Темнота выкинула на свою поверхность огромное шевелящееся пятно, похожее на тень. Фигура неуклюже приближалась…

Медведь! Уж его-то невозможно было спутать с кем-то другим. Ночь сняла парадность с его королевского одеяния, оставив на нем лишь черно-серые тона. Очки, напяленные на его морду, выглядели так нелепо… как он их только умудряется одевать и снимать своими грубыми лапами? Да и зачем они ему? Сквозь прозрачные стекла на меня уставились совершенно беззлобные и, казалось, умные глаза зверя.

Иди-ка сюда, скотинка…

Я прислонился спиной к стене, чтобы противодействовать отдаче, упер приклад в плечо, целясь ему в голову.

– Мяса захотел, сволочь…

И с этими словами спустил курок. Фантазия уже рисовала лужи крови, дикий рев, разлетающиеся стекла от линз… но дальше произошло…

Вот напасть! Да ничего не произошло! Курок не двигался с места. Гашетка словно перед этим ржавела целыми веками. Я надавил

на нее со всей силой, пальцы онемели, почти слились с металлом, и — безрезультатно… Ружье медленно опустилось. Оно отказывалось мне служить. Все — абсолютно все в этом замке восстало против меня!

В ту же минуту тишина, спящая вокруг, вздрогнула.

– Господа! Он идет глупым путем своих глупых предшественников: пытается нас убить!

– Первые ночи они еще на что-то надеются, — низкий баритон бегемота возник так же внезапно, как и он сам, — впрочем, это даже забавно…

Как и прошлой ночью, бегемот был одет в полосатую ночную пижаму (именно в ней он изображен и на портрете). Неспешно, с чувством хозяина он прохаживался взад-вперед и… на самом деле курил! Трубка, нарисованная у него во рту казалось бы в качестве экзотики, теперь обрела реальные формы. Бегемот смачно втягивал ее содержимое, приятно морщился и выпускал из своих ноздрей клубы дыма.

Что бы это значило: «первые ночи»?

Краем глаза я заметил, что наши настенные часы остановились. Большая и малая стрелки, слившись воедино, указывали на цифру 12. Меня обдавало то жаром, то холодом. Звери находились всего несколькими ступенями ниже, и достаточно было лишь нескольких прыжков, чтобы самые быстроногие из них оказались рядом. Чего же тогда медлили? Темнота, в которую был погружен замок, заигрывала с нами в прятки, обманывала взор, сгущалась, рассеивалась, путалась под ногами.

Воспользовавшись дарованной мне паузой, я принялся наспех перебирать варианты своего спасения. Вариант первый выглядел тривиально: разбить окно и выпрыгнуть в сад, а оттуда — в лес. Там, разумеется, верная погибель. Я хорошо помнил прошлую ночь. Был еще вариант второй с шансами чуть менее вздорными. А третий вариант… увы, его вообще не существовало. Короче, выбор не богат.

И я с внезапностью молнии рванулся вниз к подвальным помещениям. Благо глаза хоть немного привыкли к лунному полусвету, и это позволяло, если не ориентироваться в пространстве, то хотя бы отличать верх от низа, правую сторону от левой. Перед взором все замельтешило серым калейдоскопом: балюстрада, лестница, мираж каменных стен, затем почти невидимый коридор, и наконец — идеальная тьма. Самый нижний ярус замка, куда ночью не проникают даже крупицы света. Как слепец, выкинув одну руку вперед, другой сжимая бесполезное ружье, я мчался в самую глубь небытия, практически не веря, что мир за тридцать восемь лет своего существования вообще когда-то был реален. Пол под ногами шатался, а сверху небо изменило свои координаты и вовсе исчезло. За спиной слышалось частое дыхание — словно озвученная тень, не отстающая ни на шаг.

Капкан чьих-то челюстей сомкнулся на ноге. Потом пришла острая боль. А раздавшийся крик был моим собственным. Я ударил прикладом в то место пустоты, где предположительно должна находиться голова зверя. Ударил от всей души, с неподдельной откровенностью… Что-то заскулило. Волк?

Похоже… Вот сволочь, скулит ведь чисто по-волчьи, а не по-человечески! Хоть бы словом матерным каким огрызнулся! Почувствовав то, что язык не поворачивается назвать свободой, я спешно стал перебирать руками каменную кладку, нащупывая дверь.