Дверь в сказочный ад

Попов Андрей Викторович

В пестром будуаре стоял сервант с чайными наборами, маленький столик и два огромнейших кресла.

Сначала я подумал, что просто ошибся дверью. Стал открывать все двери подряд — справа и слева. Хлопал ими. Злился. Готов был уже зарычать не хуже зверей.

Но детской комнаты вообще нигде не было. Словно испарилась. Или… ее на самом деле не было?

На шум явился дворецкий.

– Сэр, прошу вас, выслушайте меня.

– Я всегда вас внимательно слушаю, Голбинс.

– Вы разговаривали так громко, что я невольно… в курсе проблемы. Миссис Хофрайт говорит правду: в нашем замке нет и никогда не было девочки по имени Лули. Может вы спутали ее с другой девочкой? Или она живет

в деревне… Не верите нам, спросите у других.

– Она постоянно играла в куклы! Здесь! Именно здесь! Знала о будущих королях и мировых войнах! Знала, черт ее раздери, что случится со мной этой ночью!

– Давайте все-таки я пошлю за доктором, мистер Айрлэнд! — начала причитать экономка. — Мы наймем вам самого лучшего невропатолога в Англии!

Но я решил последовать совету дворецкого: стал опрашивать других слуг, трясти из них душу, грозить. Все смотрели на меня зачумленными глазами и твердили лишь одно:

– Не было здесь никакой Лули.

– Мы и не знаем, кто это такая.

– Внучка миссис Хофрайт? Странно, она никогда о ней не говорила.

И тут во мне произошла резкая перемена чувств. В душе все перевернулось вверх дном: отчаяние, растерянность, озлобленность на целый мир сменились жгучей жалостью к самому себе. А то, что случилось в дальнейшем, не ожидал никто, и в первую очередь, я сам. Я подошел к дворецкому и миссис Хофрайт, упал перед ними на колени и со слезами на глазах принялся умолять:

– Скажите! Скажите, что со мной происходит? Вы ведь должны знать! Прошу вас, скажите!

Они недоуменно переглянулись между собой, затем схватили меня за руки и взялись поднимать.

– Встаньте, сэр. Вам не положено стоять на коленях перед кем бы то ни было, кроме, разве что, Господа Бога.

Вечносерьезный Голбинс попытался ободрить меня своей механической улыбкой. А миссис Хофрайт добавила:

– Вам бы надо почаще ходить на прогулку в лес. А я, мистер Айрлэнд, буду за вас молиться каждый день. И знайте одно: мы все вас сильно любим и переживаем за ваше здоровье. Мы всегда рядом, только позовите.

Не помню, каким образом, но я вдруг обнаружил себя гуляющим по нашему фруктовому саду. Сказать вернее — меня гуляли. Миссис Хофрайт поддерживала меня с одной стороны, Голбинс — с другой. Если дворецкий, следуя своему амплуа, в основном молчал, то экономка, как неиссякаемый родник красноречия, использовала все имеющиеся у нее в наличии лекарственные слова, чтобы вселить в меня надежду на лучшее.

Лучшее, Лучшее… Среди серости и убогости того, что мы называем Обыденным, ты где-то затеряно и тебя нигде не найти. О тебе много говорят, о тебе слагают оды и легенды. Тебя называют светлым и прекрасным. Но увы, тебя надо постоянно ждать, ждать, ждать… Ты столь же прекрасно, сколь и далеко от нас. И яркие эвфуизмы в твою честь, к сожалению, не делают тебя ближе. Лучшее…

Мысли о возвышенном недолго продержались в моей голове. В мире есть три неустойчивые вещи: миражи, утренние туманы и человеческие помыслы. Все появляются только для того, чтобы тут же развеяться и исчезнуть.

– Звери… — беспомощно прошептал я. — Они только и ждут, когда пробьет полночь, чтобы вновь сойти со своих портретов… От них никуда не спрятаться! Никуда!

Ад, что находится под землей, зашевелился, вспыхнул, изверг из себя огромные языки палящего пламени и обжег край моей души.

– Вы находитесь под действием колдовства барона Маклина, — слабый голосок миссис Хофрайт просочился сквозь плотные слои туманов, окутывающих мою голову, и проник в сознание.

– И что же теперь делать? Что? Позвать священника?

Она испытывающе поглядела мне в глаза, потому как знала мое религиозное невежество

и попыталась понять, говорю ли я всерьез. Затем внушительно произнесла:

– Это самая ценная мысль, мистер Айрлэнд.

Примерно через час я уже находился под куполом небольшого сельского костела, рассматривая мозаику на стенах и шедевры иконописи. Это был единственный католический приход во всей округе. О протестантских церквах миссис Хофрайт и слышать не хотела: «Не вздумайте ходить к еретикам, еще хуже станет!». Чтобы утвердить меня в этой мысли, она прочла на память какие-то постановления канувших в лету вселенских соборов. Позолоченные иконы со строгим взором христианских подвижников напоминали огрубевшему человеческому сознанию, что где-то там, далеко-далеко, где живут все людские мечты, есть мир совершенно непохожий на наш. А главное — недосягаемый и логически совершенно неопровержимый. И раз уж мы не способны узреть его наяву, нам дана возможность глянуть хотя бы на его отдаленные подобия. То есть, на иконы. Незатейливая религиозная экзегетика. Впрочем, интереса к нарисованным христианским святыням я испытывал ровно столько, сколько и они ко мне.

Священник, облаченный в длинную черную сутану, внимательно выслушал мою исповедь, понимающе кивнул, как утонченный знаток подобного рода вещей, затем заставил меня встать на колени и, возложив на мою голову руки, долго бубнил какие-то молитвы. Или знал их наизусть, или выдумывал на ходу. Потом он открыл Евангелие и произнес внушительную проповедь, в смысл которой я даже не пытался вникать, но миссис Хофрайт, постоянно находящаяся рядом, все время вытирала слезы.

А ведь действительно на душе немного полегчало! Зря… ох, каюсь, зря я раньше так пренебрежительно относился к религии. Сама по себе вера в Бога есть нечто эфемерное, как и все мифы о загробном мире. Но не в них дело. УТЕШЕНИЕ — вот что здесь реально! Если на рынке люди торгуют вещами, то здесь продаются чувства — самый надежный товар, спрос на который не падает ни в какие века. Религия в нашей жизни примерно то же, что в математике мнимая единица: по сути ее нет, но и без нее невозможны многие конкретные вычисления.

Я продолжал стоять на коленях в исповедальне и, ощутив в душе целебный покой, больше ни о чем не думал. Мне вдруг показалось, что я стою на тихом островке, расположенном прямо посреди бушующего океана зла и невежества. И только здесь, под сводчатым куполом искусственных небес, в немом обществе древних библейских персонажей, за стенами, пропитанные молитвами, чувствовалась наконец столь желанная безопасность.

Я попросил священника, не разрешит ли он мне сегодня на ночь остаться в стенах этого храма, якобы для того, чтобы предаться более усердной молитве. И тот любезно согласился.

Тогда я, помнится, поклялся себе, что если с этого момента мои кошмары прекратятся, поверю в существование Бога и всю оставшуюся жизнь буду его верным проповедником.

Глава седьмая

Один известный математик (не уверен, что точно помню его имя) часто задавал себе вопрос: «почему существует нечто, а не ничто?». Замечено, что у всех философов есть одна привычка: задать вопрос и на все оставшиеся века оставить его без ответа. Я однажды подумал: а чем в принципе это загадочное «нечто» отличается от пустого и понятного «ничто»? Какая кому разница: существует мир или его нет? Является он чьей-то богатой иллюзией или материален? Да и что такое материя и иллюзия? Давайте поменяем их местами, переименуем одно другим — что изменится?