Дядя самых честных правил 4
Шрифт:
Я промолчал, пожав плечами. О чём тут говорить? Для меня честь — победить врага и остаться в живых ради тех, заботу о ком я взял на себя. Никаких «стоять и умирать», если можно стрелять и победить. Но мы с Румянцевым не найдём общий язык: граф — баловень судьбы, волею удачного случая ставший генералом, пусть и талантливым, он меня просто не поймёт.
— Мы отвлеклись, — Салтыков пробарабанил пальцами по столу. — Что произошло дальше?
Я не стал скрывать и рассказал про «Чудо Бранденбургского дома» и мой выстрел. Краем глаза я заметил, что Румянцев к этому поступку
— Что же, — Салтыков поднялся и подошёл ко мне, — за оборону батареи я должен представить вас к награде, что и сделаю. А вот за у… ммм… удачный выстрел решение примет матушка-императрица. За великие дела и награда такая же будет.
В его словах крылся двойной смысл: за убийство вражеского короля меня или наградят, или примерно накажут, в зависимости от политической необходимости. Командующий протянул мне руку, и я пожал его крепкую ладонь.
— Благодарю за службу, капитан! Можете идти, у меня нет к вам больше вопросов. Прежде, чем уйти, возьмите у моего адъютанта бумаги.
Я коротко поклонился и вышел в приёмную. Под раздражёнными взглядами генерала и полковников направился к адъютанту.
— Генерал-аншеф приказал мне получить у вас бумаги.
Он посмотрел на меня вопросительно, потом что-то щёлкнуло у него в голове и он поднялся.
— Пройдёмте, господин капитан.
Адъютант отвёл меня в небольшую комнату с диваном и сказал:
— Подождите здесь. Его сиятельство желает с вами поговорить немного позже.
Вот как? А я-то думаю, какие ещё бумаги? Ладно, посмотрим, что от меня хочет Салтыков.
Пришли за мной только через пару часов. Я даже успел подремать, ожидая вызова. В приёмной уже никого не было, а Салтыков в кабинете сидел один.
— Чаю, Константин Платонович? — командующий указал на самовар в углу. — Уж прости старика, что пригласил на беседу так поздно, бессонница замучила.
Я ничуть не удивился его тону. Корсаков и другие офицеры рассказывали, что Салтыков в личном общении обходительный и добрый человек. Теперь, испытывая на себе обаяние командующего армией, я был с ними согласен, и что самое удивительное, в Салтыкове не чувствовалось и нотки фальши.
— Благодарю, ваше сиятельство.
Старичок-командующий молча наблюдал, как я наливаю чай, дождался, пока я сяду напротив, и, наконец, спросил:
— Правду говорят, Константин Платонович, что ты грозился взять Берлин одним эскадроном гусар?
Глава 11
Котбусские ворота
— Неправда, ваше сиятельство.
Салтыков удивлённо вскинул брови, а я без паузы продолжил:
— Во-первых, не хвастал, а высказывался о необходимости взять вражескую столицу. Во-вторых, не гусарами, а драгунами. В-третьих, не эскадроном, а полком с приданными орудиями. И главное, я всего лишь капитан. Никто не доверит мне командовать таким отрядом.
— А если бы доверили, — командующий хитро прищурился, — смог бы?
— Почему нет? Прусская
— Предположим, не любой, — Салтыков рассмеялся, — без куража и гусарской наглости не обойтись. Пару лет назад такой трюк проделал австрияк Хадик, только грабежами увлёкся.
Командующий встал и прошёлся из угла в угол.
— Самое время сейчас взять Берлин, самое время. Глядишь, и закончили бы войну.
— Ваше сиятельство, вы главнокомандующий армии, стоит вам приказать…
Он покачал головой.
— Не всё так просто, сударь мой, не всё так просто. Воевали бы мы одни, вся армия уже бы стояла в Берлине. А тут политика, да политес всякий, да советники из каждого угла лезут.
Замолчав, Салтыков налил себе чая и долго пил вприкуску с сахаром. Я, честно говоря, не понимал, для чего этот разговор. Тем более со мной, всего лишь капитаном, каких у него в армии сотни. Что-то здесь было нечисто, будто командующий собирался разыграть хитрую интригу.
— Ты, Константин Платонович, сейчас в очень интересном положении.
От неожиданности я поперхнулся чаем.
— Да-с, в очень интересном. Узнает матушка-императрица, что ты Фридриха убил, да как тебя… — Салтыков сделал драматическую паузу. — Наградит или в Сибирь сошлёт? Как сам думаешь?
Я развёл руками.
— Не могу знать, ваше сиятельство. Неизвестен мне характер Елизаветы Петровны.
— А мне известен, и всё равно не знаю, — и он развёл руками, будто передразнивая, — и никто не знает. Матушка в таких делах непредсказуема и на ласку, и на наказание. Может тебя и генералом сделать, и в остроге сгноить. А то и в монастырь сошлёт для покаяния. Да-с, Константин Платонович, такие дела.
Лукавый взгляд старичка мазнул по мне, будто лисий хвост.
— Ваше сиятельство, скажите прямо, зачем вы меня вызвали?
— Прямо? Это можно, — он кивнул, — раз просишь, Константин Платонович. Хочу, чтобы ты Берлин взял.
У меня запершило в горле, и я опрокинул в себя остатки чая.
— Я?
— Да-с, любезный мой. Взял и подержал пару дней в ежовых рукавицах.
— Поче…
— Почему ты? Так тебе всё равно, городом больше, городом меньше. Коли тебя матушка-императрица за Фридриха наградить решит, то и за Берлин взятый журить не станет. А коли наказать, то самовольный захват столицы вёрст к ссылке не прибавит.
— Самовольный?!
— Конечно. Ты же драгун подобьёшь его брать.
— Ваше сиятельство, не сходится у меня. Вроде вы мне приказываете город захватить, а тут вдруг я кого-то подбиваю.
Салтыков недовольно посмотрел на меня и начал объяснять как ребёнку.
— Приказ я тебе такой отдать не могу. Инструкции у меня, — он горько усмехнулся, — во всём советоваться с фельдмаршалом Дауном и следовать его просьбам. Только австрийцы не желают наступать. А ежели я армию на Берлин двину, то провианту они нам не поставят.