Дым осенних костров
Шрифт:
На измятой бумаге нетвердой рукой был выведен свивающийся кольцами длинный двулапый змей с распахнутой зубастой пастью.
Нерешительно постояв перед полкой, Бирк протянул руку и взял злополучную склянку. Представив себе, как прямо сейчас из болот в глухой тьме сырой беспросветной чащи выползает напавший на господина линдорм, паренек отчаянно зажмурился.
Скоро седмицу длилась изнурительная лихорадка. Жар то опасно усиливался, то спадал по нескольку раз в сутки, оставляя больного совершенно истощенным. Самыми тяжелыми были ночи. Наль горел и метался в бреду. Он боролся с одному ему видимыми чудищами, вновь переживал смерть отца, первые свои битвы. Иногда он звал Амаранту, и сердце Айслин сжималось от горя. Жестокие
Магистр Лейтар приходил ежедневно. Кошки особняка запрыгивали на постель, старались устроиться под раненным боком, следили за посетителями своими разноцветными глазами. Фрозенблейды старались по возможности ухаживать за больным, но с приходом темноты Айслин отправляла всех на необходимый отдых. С убранными в несколько переплетенных между собой свободных кос волосами, в дневном платье, внешне спокойная, она оберегала сына до рассвета. Подавала отвар брусники от мучительной жажды и воду из серебряного кувшина, где лежал рог единорога — для облегчения горячки и болей. Промывала незаживающие укусы болотного змея; под повязками выступал обильный гной. Бережно, стараясь не усугубить страданий, наносила на очищенные раны охлаждающую мазь с вытяжкой на основе корня мандрагоры, заживляющие снадобья с геранью, морошкой, маслом облепихи, соком полыни, зверобоем…
Более всего ее страшил Час Волка, самый тяжелый и мрачный час, охотнее других забирающий жизни, время кошмаров, игр сознания на грани мира яви. В эту ночь было полнолуние; Наль дышал особенно тяжело. Тени страдания пробегали по его лицу, из груди вырывались надрывные хрипы. Иногда он глухо жалобно стонал и начинал метаться, и Айслин склонялась над ним, пытаясь облегчить делавшуюся невыносимой боль. «Оно жжет, оно жжет», — твердил он, сбиваясь на лихорадочные речи. Золотые пряди слиплись от пота, на скулах расцветали пунцовые болезненные пятна.
Вся ночная тьма навалилась на Фальрунн, на остывающий каменный особняк, на обессиленно мерцавший под ее неумолимой пеленой маленький теплый огонек. Он еще боролся, но угасал на глазах. Первый Лайзерен рода погиб в ночном дозоре, по неизвестным причинам сойдя с безопасной лесной тропы. Второй стал славным варлордом, но повредился рассудком в орочьем плену. Не зря ли Огоньком прозвали того, кому, казалось, так подходило это прозвище?
Порыв ветра из раскрытого окна пролетел по комнате, всколыхнув единственный источник освещения — пламя свечей. Заплясали по стенам густые тени. Запах настоек и снадобий рассеял дух прелых и сухих листьев сада с привкусом рябины. Потянуло прохладной гнильцой затерявшихся в траве яблок, отдаленным дымком осенних костров, пронизывающей беспокойной сыростью из леса. Айслин зябко повела плечами. Ночь была свежа, а на ней тонкое летнее платье с широким воротом и рукавами чуть ниже локтя. Однако даже поздней осенью не это заставило бы белую кожу норди похолодеть за несколько часов. Магистр Лейтар сказал, Наль слишком ослаб, чтобы бороться. Откладывать лечение было нельзя, не говоря уже о безрассудном выходе во дворец, выжавшим из тела последние силы. Айслин не признавалась самой себе, что причина дрожи — тошнотворный страх. Просто она немного устала.
Особняк был полон. Многие Фрозенблейды ночевали здесь, готовые сменить ее при первой необходимости, но никто не говорил вслух о том, что мелькало теперь уже у каждого в мыслях. Возможно, оставаться рядом необходимо, чтобы успеть проститься.
Этим днем у ворот Фальрунна показался худой золотисто-рыжий конь с сухими листьями, обломанными ветками и хвоей в спутанной светлой гриве. Все тело его было испещрено длинными царапинами разной глубины, а ноги изранены. Животное и искало защиты, и дичилось, когда стражи попытались приблизиться к нему. Кто-то узнал коня командира
К ночи Каскад немного пришел в себя, хотя вздрагивал от каждого неожиданного звука. Он признал ухаживающих за ним эльфов, но высматривал кого-то еще, тревожно ржал, искал во дворе и в конюшне, стремился выйти из стойла. Наль лежал двумя этажами выше, и ни один, ни другой не могли найти утешения во встрече.
В очередной раз промыв, смазав и перебинтовав раны, Айслин прислушалась к хриплому трудному дыханию. Все жаропонижающие отвары были испробованы, однако не принесли в этот раз и малого облегчения. Измученный Наль уже почти не метался — должно быть, не осталось сил на движения и стоны. Поглаживая его по горячечному лбу, она запела колыбельную тихим, немного дрожащим голосом, как пела когда-то розовощекому златокудрому малышу с ясными блестящими глазами.
— Селанны челн, челн небесной реки
Звезд зажигаются в ней огоньки
Ветер играет в небесной тиши
Трогает дольней реки камыши
Вольно идет по лугам, где роса
Как капли жемчуга; тихо глаза
Леса глядят в ожидании в высь
Елям таинственный свет не забыть
Что серебрит густой сумрак ветвей
Дарит мерцание, танцы теней
Светит пучинам бескрайних морей
Глазки свои закрывай поскорей
Айслин надеялась, что там, в глубине своих кошмаров, Наль слышит ее, и ему передается далекое ощущение детского безмятежного покоя, в который не было возврата.
Селанна плывет в отражении вод
Склоняется звездный к земле небосвод…
Уловив за спиной шорох, Айслин обернулась. В покои шагнул Эйверет в расшнурованной нижней сорочке. Волосы немного спутаны, будто он только встал, и перекинуты через плечо. В бирюзовых глазах ни тени сна.
— Что-то случилось? — тихо спросила Айслин, поднимаясь.
— Да. Я хочу разделить эту ношу с тобой. — Он подошел к постели.
— Мы и так несем ее вместе.
Он качнул головой:
— Что Нальдерон?
Айслин хотела что-то сказать, но губы ее задрожали. Она поднялась со стула, отворачиваясь.
— Все также, — проронила она наконец. — Я не знаю… как еще помочь ему.
Вдалеке протяжно закричала сова. Наль вздрогнул, поднимая руки к лицу, словно для защиты. Эйверет поймал эти горячие худые руки и бережно опустил их на простыню. Успокаивающе пожал судорожно сведенную кисть. «Как же он ослаб», — мелькнула непрошенная мысль.
— Магистр Лейтар говорит… мы более ничего не можем сделать. Никто из нас, даже он, — продолжала Айслин. — Остается ждать девятого дня болезни. Если… все не решится еще раньше.
Она отошла к окну. Пламя девяти свечей в ажурном канделябре неровно подрагивало, отчего густые тени в углах зловеще шевелились. Свет преломлялся в шаровидных и вытянутых склянках с бледно-оранжевым, зеленоватым, белесым и полупрозрачным содержимым, выхватывал бок серебряного графина, где, как в кривом зеркале, отражались покои, спинку стула, по которой, словно живые в игре бликов и тени, бежали длиннотелые лесные животные. За окном начиналась иссиня-черная тьма кейол-саэллона. Повисшую тишину нарушали доносящийся издали волчий вой, одиночные голоса ночных птиц и неровное хриплое дыхание в комнате.