Единственная наследница
Шрифт:
Женщина поглядела на него с вызовом.
– Мне неприятно говорить это вам, – начала она, – но, если будет необходимо, я не остановлюсь перед скандалом.
– И намереваешься раздуть его с помощью своих газет, – заметил Чезаре равнодушно.
– Да, – решительно подтвердила она.
– Даже известие о браке Маргарет Английской с фотографом Тони Армстронгом Джонсом не произвело особого впечатления на публику, – скептически возразил Чезаре. – Сегодняшних обывателей не особенно интересует адюльтер. – Он был удивлен, что она сама не понимает этого.
– Я имею в виду совсем не то, что вы думаете. Если ваша дочь не отступится от Арриго, – пригрозила она, – я опубликую письма, с которыми
– Какие письма? – Чезаре насторожился, почувствовав опасность, которая грозила ему из глубин прошлого.
– Письма Немезио Мильковича к Марии…
– Ну, хватит! – хлопнул рукой по столу он. Шрам на его щеке побледнел и сделался очень заметен. Но только на мгновение. – А ты смела, девочка, – усмехнулся он. – Я, кажется, тебя недооценивал.
– Вы не оставили мне другого выбора. – Сильвия почувствовала, как ладони у нее стали влажными, но не опустила перед ним глаз.
– Ты более отчаянная, чем я думал, – сделал ей комплимент Чезаре. – И у тебя неплохие ищейки среди твоих репортеров, если им удалось разыскать в старых архивах фашистской полиции два или три завалявшихся там письма.
– Эти письма могут вызвать скандал вокруг довольно темной истории вашей семьи, – многозначительно сказала она.
– Значит, ты и в самом деле готова на все, – сказал Чезаре. Он чувствовал неодолимое желание избить ее, но также и соблазн овладеть ею. Его возбуждала эта холеная красивая самка, эта особа без чести и совести, но гибкая и опасная, как змея. – …Готова на все.
– На все, – выдохнула она ему в лицо голосом тихим и неожиданно хриплым, прочитав в его глазах эту вспышку желания, своей внезапностью ошеломившую ее.
– Тогда раздевайся.
Сильвия помедлила немного и вдруг начала раздеваться, словно в сомнамбулическом сне. Она раздевалась под взглядом старика, становившегося все более холодным и бесстрастным.
– Итак? – спросила она, носком ноги отбросив свои туфли на высоких каблуках. Ее драгоценности на круглом столике рядом с диваном лежали сверкающей кучкой. Маленькая и беззащитная без прикрывавшего ее бастиона изысканной одежды, она не вызывала уже желания, а скорее чувство неловкости. Ее нагота напомнила ему ту голую шлюху в Удине, которая была первой и последней в его жизни. Смуглая, с короткими черными волосами, она валялась на еще не остывшей от прежних посетителей постели. «Иди сюда, хорошенький солдатик», – вспомнилось с омерзением ему. Нечто похожее чудилось и в тяжелой груди Сильвии, в ее круглых ягодицах, в ее длинных и стройных ногах.
– Можешь снова одеться, если хочешь, – сказал он холодным тоном.
Прекрасное лицо Сильвии вспыхнуло от гнева.
– То, что ты со мной сделал, отвратительно! – воскликнула она, бросаясь к своей одежде, которую пыталась лихорадочно надеть на себя. – Ты хотел унизить меня!
– Нет, – сказал он, – просто я передумал.
– Да ты просто уже не способен на это, – прошипела она свистящим голосом, стремясь посильнее уязвить его.
– Если это тебя утешит, то ради бога, – примирительно сказал он. – Но правда в другом. Много лет назад в солдатском борделе я имел первое и единственное в своей жизни сношение с проституткой. Я ничего не имею против них. Тогда я познакомился с одной, которая по-своему была со мной нежна. Сегодня я познакомился с другой, гораздо более шикарной. Но дело в том, что меня не тянет к проституткам.
– Ты мне омерзителен! – выкрикнула она.
– Это твое право. Ты можешь воспринимать меня как угодно. – Он повернулся к ней спиной и достал сигарету из своего старинного портсигара.
– Я опубликую эти письма, даже если это будет стоить мне жизни, – поклялась она, пытаясь привести в порядок свое платье. – Судя по тому, как ты
– Есть вещи, графиня Валли, – сказал он, спокойно улыбаясь, – которые отец должен доказывать только себе самому. – Он снова принял официальный тон. – Я знаю то, что должен знать, и не боюсь скандальных разоблачений. У меня нет к вам вражды. Скажу больше: ваша решимость восхитительна. Но я не переношу шантажа. Я и в самом деле ненавижу эти письма. Но по другим причинам, отличным от тех, о которых вы думаете. – Внезапно он почувствовал себя старым и усталым. Таким его делали те темные годы сомнений и разрыва с Марией. – Вы не опубликуете эти письма, потому что, когда вы выйдете из этой двери, у вас не будет никакой власти над прессой – ваши газеты не будут больше вашими. – Он решил это мгновенно, в несколько секунд. Он подошел, чтобы попрощаться с женщиной: спокойный и безмятежный, точно после обычной деловой встречи.
– Вы хотите запугать меня? – спросила она дрожащим голосом.
– Нет, графиня Валли, – медленно ответил Чезаре. – Я читаю ваше настоящее и будущее. Прошлое мне известно, а будущее зависит от меня. Мы с вами больше никогда не увидимся. Вы свободны колесить по свету. И будете получать, сколько необходимо, чтобы продолжать вашу блестящую жизнь. Но в Милан вы вернетесь только тогда, когда я умру. И только с разрешения Анны.
– Если вы хотите получить эти письма, – пробормотала она, осознав ситуацию, – я верну их вам. – Как могла она недооценить власть и могущество этого человека, для которого нет ничего невозможного? Как могла совершить такую роковую ошибку?
– Нет, – ответил он. – Эти письма не имеют никакой ценности. Они ничего не доказывают. Но если бы и доказывали что-то, все равно не найдется никого, кто бы опубликовал их.
– А газеты моего отца?
– Эти газеты принадлежали вашему отцу. Завтра они будут принадлежать одной финансовой корпорации, которая субсидировала его. Читайте завтрашнюю прессу, синьора, и вы найдете там новости для себя.
Все было кончено. Оружие, приготовленное против Чезаре Больдрани, обернулось против нее самой. И было слишком поздно пытаться исправить содеянное. Она согрешила и должна была поплатиться за это. За грех самонадеянности и гордыни. Как Люцифер. И ее адом стало пожизненное изгнание.
А год спустя Анна Больдрани стала графиней Валли ди Таверненго.
АННА. 1980
Глава 1
После ночи, полной кошмаров, которые не оставляли ее до самого утра, Анна проснулась измученной и разбитой. При неярком свете, пробивавшемся сквозь зашторенные окна, она взглянула на отцовские часы с эмалевым циферблатом: стрелки показывали восемь. Нажала на расположенную рядом с кроватью кнопку звонка – дверь тотчас отворилась, и вошла Аузония с подносом в руках, заботливая и приветливая, как всегда. Казалось, она, как верная собака, ждала у двери, когда хозяйка проснется.
– Доброе утро, девочка, – ласково сказала она, отвечая на приветствие Анны, которая еще нежилась в постели, радуясь тому, что ночные кошмары позади.
– Как погода? – спросила Анна.
– Ясная и морозная, – отвечала она. – Выпал снег, но на небе ни облачка.
Привычные запахи первого завтрака: запах меда и молока, горьковатый аромат кофе и аппетитное благоухание горячего, хорошо поджаренного хлеба. Когда Аузония поставила поднос на ночной столик, тонко зазвенели серебро и фарфор. Эти признаки довольства и домашнего уюта окончательно успокоили Анну – она с удовольствием втянула в себя аромат свежесваренного кофе, предвкушая первый глоток.