Единственная наследница

Модиньяни Ева

– Мне очень неприятно, – пробормотала Мария, нахмурившись.

– Ладно уж, черт с ним, – сказала Анна, махнув рукой. – Объясни-ка мне лучше, кто он такой.

– Франко.

– Какой Франко?

– Младший сын министра, – сообщила она тоном заговорщика.

Анна упала в кресло, раскинула руки и разразилась громким смехом.

– Сын министра! – воскликнула она. – Ну конечно же! Франко. Я видела его еще ребенком. Папины друзья прозвали его Бесенком. Он и в самом деле был порядочным проказником. А я-то думала, что это за тип, с которым… Ну, в общем, тот, с

которым ты водишься последнее время.

– Это он и есть, мама, – призналась девушка с непринужденным видом.

Развлечение кончилось, Анна вновь стала серьезной.

– А сколько времени длится эта история? – усталым голосом спросила она.

– Несколько месяцев, – сообщила Мария. – Да что за важность?

Вместо ответа Анна перешла в свой кабинет, небольшую комнату, обставленную в стиле Луи-Филиппа, с обивкой в розовых тонах. На стене в золоченой раме висела картина кисти Лонги, представляющая «Отдых дамы». Это полотно, похищенное перед Первой мировой войной из коллекции графов Спада, было найдено полицией в Париже, а позднее продавалось на аукционе Сотби в Лондоне. Поверенный Больдрани купил его за триста тысяч фунтов. Анна получила эту картину в подарок, когда была еще девочкой, и особенно ее любила. В ней была какая-то нежная, успокаивающая тональность.

Мария села рядом на диван, немного надутая из-за предстоящих расспросов.

– Среди всех проказников ты выбрала худшего, – сказала мать, неодобрительно покачав головой.

Мария попыталась все обратить в шутку.

– Ты же знаешь, мама, в нашей семье ничего не делается наполовину, – сказала она. – Мы всегда выбираем самое-самое. Он мне и понравился своей дуростью.

– В этом он превзошел своего отца, – заметила Анна с усмешкой. – Я слышала, этот парень не живет в семье.

– Нет, не живет.

– И если память мне не изменяет, он примкнул к какому-то экстремистскому движению. Или я ошибаюсь?

– Когда мы вместе, мы не говорим о политике, – сказала Мария, смягчив улыбкой непочтительность ответа.

– Избавь меня от подробностей, – сухо сказала Анна.

– А ты избавь меня от расспросов в стиле чиновника из налогового ведомства, – отпарировала дочь.

– Тогда конец допросу, – объявила Анна. – Иди переоденься. А у меня сейчас дела.

Едва дочь вышла, она бросилась к телефону и набрала номер Джанфранко Маши.

– Как дела? – спросил он.

– Плохо, – ответила Анна.

– Я нужен? – с готовностью сказал журналист, знавший ее характер.

– Пошли двух своих ищеек по следу Франко Р.

– Сына того самого?

– Вот именно. Похоже, он имеет отношение к одной террористической организации.

– Есть информация?

– Свяжись с Пациенцей. Мы поговорим через час. Я его предупрежу. Если дело нечисто, он сумеет поймать рыбку в мутной воде.

– А если всплывут факты? Или хотя бы косвенные улики?

– Ударь в большой барабан. Мне нужно подмочить репутацию этого ублюдка.

Она бросила трубку, даже не попрощавшись. Удовлетворенно откинулась на спинку дивана. Сорвалась с тетивы и полетела в цель еще одна стрела: дни министра в правительственном

кабинете были сочтены.

«А теперь, если хочешь меня шантажировать этими чертовыми письмами, начинай, – подумала она. – Это проще сказать, дорогой мой, чем сделать». После разговора с Пациенцей желание раскрыть тайну своего происхождения не давало ей покоя.

– Итак, какие у тебя планы на сегодняшний вечер? Что ты собиралась делать, когда я появилась и испортила тебе музыку? – Анна снова была настроена благожелательно по отношению к дочери, немного сумасшедшей, как считала она, но все равно любимой.

– Я бы пошла гулять с Франко и друзьями, – ответила Мария с набитым ртом. Они уже кончали обедать.

– Тебе придется удовольствоваться только «друзьями», – заметила Анна.

Они обедали в «трапезной». Так архитектор Мауро Сабелли Контини назвал свой обеденный зал, спроектированный для Анны Больдрани: ослепительно белое помещение с длинным столом из ореха и стульями с высокой прямой спинкой. Единственным украшением девственно-белых стен был Христос умбрийской школы. Общий тон был строгий и в то же время радостный. Многие пытались скопировать эту идею, но никому не удалось достичь подобной гармонии форм и объемов, так удачно воплотившейся в этом интерьере.

– А Липпи тоже с нами, – объявила Мария, подчеркнув своим тоном чрезвычайность этого сообщения.

– Что за чудо? – сказала Анна. В те редкие его наезды, когда сын бывал в Милане, он жил обычно отдельно и не общался с сестрой, которую ни во что не ставил.

– Думаю, что он влюблен, – заметила Мария.

– Он сам тебе это сказал?

– Ну да, – начала рассказывать она, наклонившись вперед с лукавым видом. – Пришел сегодня утром ко мне в комнату и показал чудеснейшего скарабея, золотого с эмалью: «Как по-твоему, понравится эта брошка одной девушке?» Он откопал ее у Буччеллати. Штучка красивая, а стоит не так уж и дорого.

– А что за девушка? – спросила Анна, побуждая дочь продолжить рассказ.

– Я похвалила эту брошку, он и растаял. Видно было, что он умирает от желания все рассказать. Тут он и рассказал об этой девушке, с которой познакомился в колледже, а я ему о себе и Франко. В первый раз мы так откровенничали. Я и предложила ему поехать вместе с нами к Примадонне.

– Что это такое?

– Одно местечко, довольно веселое.

– Я так и думала, – разочарованно заметила Анна.

– То же самое сказал и твой сын.

Тем временем слуга поставил на стол десерт из фруктов: вишен, абрикосов, груш и белого винограда с крупными ягодами размером с орех. Рядом стояла корзиночка с клубникой. Мария тут же разрушила это мудреное сооружение.

– Несезонные фрукты всегда приводили дедушку в ярость, – сказала она.

– Да, – подтвердила Анна, думая о своем. – Но Филипп, он все-таки решил поехать с вами к этой Примадонне.

– Ни за что, хоть режь его на куски. Он весь в маму, – сказала Мария, продолжая поглощать фрукты. – Вместо этого он предложил нам отправиться с ним на цыганский праздник.