Единственная высота
Шрифт:
Воронцов промолчал.
— Не отвечаете? Правильно делаете. — Шевчук грел в руках металлический стаканчик с коньяком. — Критиковать шефа не стоит и за тысячу километров. Впрочем, думаю, вы у него не засидитесь: получите самостоятельную кафедру… Кстати, Андрей Николаевич, не хотите ли прочесть несколько лекций о вашем институте? Врачам будет интересно, придут студенты.
— Спасибо за любезность, но… нет, не смогу. Я всего на пару дней.
— Жаль. В таком случае, Андрей Николаевич, разрешите показать вам клинику. Кое-чем и мы можем похвастаться.
Воронцов поднялся, польщенный. Его принимали как почетного гостя. Знакомство с клиникой — непременная часть ритуала для избранных. Конечно, он понимал,
Приятно было и странно. Словно он вернулся после долгого отсутствия в родной дом, где знакома каждая досочка, но живут чужие люди. Невольно замечались несуразности, мелкие недостатки, которые глаз засекал с инспекторской точностью. Полоска пыли над плинтусом, грязное полотенце, рубаха с дыркой на больном, надорванная и склеенная история болезни, яркий маникюр у палатной сестры. Мелочи, конечно, но они создают стиль. В свою бытность заведующим отделением Андрей Николаевич такого бы не позволил.
А профессор Шевчук между тем с умело дозированным пафосом демонстрировал больных. Почти каждого он преподносил так, будто без чудодейственной помощи профессора и, в меньшей мере, его соратников больному грозила гибель. Каждый случай был битвой за жизнь с заранее запрограммированной победой.
Воронцов вежливо изображал восхищение, хорошо понимая, что в любой районной больнице большинство больных лечилось бы так же. Тот же гипс, то же скелетное вытяжение. Но больные смотрели на Шевчука, как на бога.
Так они шествовали с этажа на этаж, из палаты в палату — впереди в распахнутом халате толстый, но барственно-элегантный Шевчук, рядом с ним, на полшага сзади, худощавый Воронцов, потом следовала старшая сестра, держа наготове блокнот для записи указаний шефа и смоченное хлорамином полотенце для рук. К этой кавалькаде подключались палатные врачи, каждый представлял свои одну-две палаты.
Обход уже заканчивался, когда к ним присоединился старый друг-приятель Паша. Увидев Воронцова, он на миг остановился и так, чтобы не заметил Шевчук, ошалело выпучил глаза и высунул язык. И тут же его смуглое лицо приняло выражение серьезной озабоченности. Мир не видывал более делового человека. Он вел две палаты, где лежали больные с аппаратами Дагирова. Конечно, не было того размаха, как в Крутоярске, больные, в основном, были однотипные — с ложными суставами, но Воронцов глазом специалиста отметил, что аппараты наложены правильно, можно даже сказать с блеском: и каждая деталь на месте, и спицы натянуты как следует, и сращение, судя по снимкам, хорошее. Молодец, Паша!
А Паша был вдвойне молодец, потому что из его короткой, но умело составленной информации выходило так, что без указаний Семена Семеновича вряд ли удалось бы добиться успеха. Улыбался больной, сиял Семен Семенович — все были довольны.
— Ну, операционную, вы, наверное, смотреть не станете, — любезно улыбаясь, сказал Семен Семенович. — Там ничего не изменилось.
Ему уже несколько приелась роль радушного хозяина, бал кончался, пора было гасить свечи.
— Весьма благодарен, — сказал Воронцов, стоя возле застекленной перегородки, отделяющей коридор от операционного блока. — Я… даже растроган, Семен Семенович. Спасибо. Позвольте напоследок уточнить у вас одну деталь. Для меня очень важную.
— Спрашивайте, Андрей Николаевич, не стесняйтесь.
— Я знаю, Семен Семенович, что в вашей клинике применялись аппараты… моей конструкции, но я нигде их не видел в палатах. Они что, себя не оправдали?
— Вы что-то путаете, Андрей Николаевич. В моей клинике, — он сделал ударение на «моей», — ваши аппараты не применялись и применяться не будут. Не та тематика.
— Извините, Семен Семенович, но я сам читал статьи Бек-Назарова, насколько
— Ах, Андрей Николаевич, как всегда, вы немного неточны и немного торопитесь. Видимо, от… этакой торопливой небрежности вам уже не отучиться. Бек-Назаров никогда не был моим сотрудником. Другое дело, он — мой диссертант, но, знаете, руководитель в одном городе, подопечный в другом — руководство получается весьма условным.
Если помните, ваш аппарат понравился ему с самого начала. В общих чертах он был с ним знаком, а как только появилось описание изобретения, наладил на заводе, где он бог и царь, выпуск малой серии и сразу запустил аппараты в дело. Вот и все в общих чертах.
Воронцов предполагал, что формальности соблюдены, и все же ожидал услышать больше. Видимо, на его лице отразилось разочарование, что дало повод Шевчуку наклониться к нему и участливо спросить:
— Вы недовольны, Андрей Николаевич? Какая жалость! Наверное, надо было все-таки подсказать Бек-Назарову, чтобы он привлек вас, когда впервые стал пробовать ваш аппарат в клинике. Извините, не догадался. Но, согласитесь, это же мелочь. Вы — мыслитель, создали конструкцию, подали идею — и можете шагать дальше. А внедрением пусть занимаются рядовые исполнители… Да, кстати… Вам как автору причитается определенная сумма. Я свяжусь с Бек-Назаровым, и он все оформит.
К счастью, Шевчук не заметил испепеляющего взгляда, который бросил на него Воронцов. Торжественно-вежливый церемониал чуть не разлетелся вдребезги. Воронцов набрал уже было воздуха, чтобы высказать все, что накипело, но вовремя вспомнил совет Дагирова и только с шумом выдохнул: «Х-х-хе!» — словно расколол полено.
Шевчук с наслаждением поглядывал на него из-под лохматых бровей. Всегда приятно наблюдать, как твой ближний корчится в муках уязвленного самолюбия.
В этот момент мимо них в операционный блок с видом занятого человека, совершенно не интересующегося чужим разговором, прошел Паша. Был он весь погружен в историю болезни, которую листал на ходу. И все же краем уха, а может, даже спиной Воронцов услышал шепот лучшего подсказчика курса: «Зайди в шушукалку».
Семен Семенович ничего не заметил и ничего не расслышал, но почувствовал, понял: Воронцов вырывается из его сетей. Психологический прессинг, кажется, сорвался.
— Ну так как, — спросил Шевчук, — звонить Бек-Назарову?
Отказ подразумевался, как в анекдоте, когда неожиданно пришедшего гостя спрашивают: «Вы не хотите чаю?»
Но Воронцов не смог отказать себе в удовольствии.
— Обязательно, Семен Семенович. Обязательно.
Больницу, в которой базировалась клиника Шевчука, построили бог знает когда. Еще до царя Гороха. С тех пор ее многократно перестраивали, перекраивали, добавили два этажа, и в результате появилось такое количество галерок, переходов, узких лесенок и закоулков непонятного назначения, что самый осторожный черт мог сломать не одну ногу. Так возникла в дебрях операционного блока и вытянутая узкая комнатушка с окном под самым потолком, в которой помещалась лишь кушетка и пара стульев. Обычно в ней собирались дежурные операционные сестры и санитарки, складывали салфетки, «крутили» марлевые шарики — готовили материал на следующий день. А поскольку это занятие требовало минимума умственной энергии, она находила выход в детальном обсуждении всех больничных новостей. Лишь пройдя обработку в этом чистилище, сведения о чьей-то внезапной любви или таком же внезапном охлаждении получали реальную окраску. Ну, а если какой-нибудь сестричке нужно было поплакаться на плече всеобщей мамы — старшей операционной сестры Марии Акимовны, лучшего места найти было невозможно. Вот и прозвали эту комнату «шушукалкой».