Эгоист (дореволюционная орфография)

Вернер Элизабет

Очевидно Джесси была очень разстроена, разъ употребила некрасивое слово „интрига“; но оно сорвалось съ ея устъ, и вернуть его было невозможно. Однако Густавъ выразилъ пол­ное согласіе съ нею.

— Совершенно врно, я этого тоже боюсь и именно потому не хотлъ бы легкомысленно поставить на карту эти выгоды. Для меня лично все зависитъ отъ того, чтобы мн остаться здсь!

Въ его глазахъ при послднихъ словахъ вспыхнулъ странный огонекъ. Джесси этого не видла; она вновь склонилась надъ листомъ бумаги и снова усердно принялась рисовать, но карандашъ дрожалъ въ ея рук, и его движенія становились

все боле поспшными и нетвердыми.

Густавъ нсколько времени смотрлъ на нее, а затмъ опять поднялся и, подойдя къ Джесси, произнесъ:

— Нтъ, миссъ Клиффордъ, какъ хотите, а нельзя допу­стить, чтобы вы такъ искажали перспективу... Пустите-ка меня на минутку!

Съ этими словами онъ взялъ у нея изъ рукъ карандашъ и рисунокъ и принялся измнять послдній. Джесси намревалась рзко запротестовать, но уже въ слдующую минуту замтила, что ея карандашомъ водила теперь очень опытная рука и что нсколько твердыхъ штриховъ его совершенно исправили ошибку.

— Да вдь вы утверждали, что не умете рисовать! — вос­кликнула она, колеблясь между гнвомъ и удивленіемъ.

— Это — только маленькое диллетантство, которое я не осмливаюсь выдавать за талантъ; оно мн должно подкрплять мою критику. Вотъ пожалуйте, миссъ Клиффордъ! — и Густавъ по­далъ двушк рисунокъ.

Джесси молчаливо взглянула на листъ бумаги, а затмъ на своего собеседника.

— Право, я удивляюсь вашей разносторонности, доказатель­ство которой вы опять только что дали. Вы представляете со­бою все возможное, мистеръ Зандовъ!.. Вы — политикъ, журналистъ, художникъ...

— И купецъ! — дополнилъ Густавъ. — Вы забываете самое главное, чмъ я боле всего выдляюсь. Да, я — своего рода универсальный геній, но къ сожалнію раздляю судьбу каждаго генія — меня не признаютъ современники.

Его полуироническій поклонъ въ сторону собесдницы показывалъ, что въ настоящій моментъ онъ и ее признаетъ по­добной „современницей“.

Джесси ничего не отвтила на его замчаніе и принялась складывать свои рисовальныя принадлежности.

— Становится немного свжо, мн лучше будетъ вернуться домой. Пожалуйста не безпокойтесь, я пришлю за этими ве­щами лакея, — сказала она, посл чего, легкимъ движеніемъ руки отклоняя помощь Зандова, взяла со стола рисунокъ и вышла изъ бесдки.

Густавъ смотрлъ ей вслдъ, качая головой.

„Я, кажется, серьезно попалъ у нея въ немилость, — подумалъ онъ. — Уже нсколько недль она совершенно не та, что была прежде. Я предпочелъ бы вынести самыя тяжкіе нападки на мой эгоизмъ и безсовстность, нежели эту холодную сдер­жанность и горечь. Кажется, и для меня наступила крайняя пора выступить съ истиной. Но нтъ, я не смю рисковать будущностью Фриды. Слишкомъ рано наступившая катастрофа можетъ погубить все“.

XI.

Снаружи предъ желзной ршеткой виллы остановился экипажъ. Это возвратился домой Францъ Зандовъ. Онъ прошелъ прямо въ садъ и, бгло поздоровавшись съ братомъ, сказалъ ему:

— А, ты уже здсь? А гд же барышни?

— Миссъ Клиффордъ только что покинула меня.

— А миссъ Пальмъ?

— По всей вроятности она на берегу моря. Съ момента своего возвращенія я еще не видлъ ея.

Францъ Зандовъ

нетерпливо окинулъ взглядомъ нижнюю часть сада; ему видимо было непріятно, что Фрида не вышла къ нему навстрчу, какъ длала это обыкновенно.

— Я съ самаго утра не видлъ тебя, — недовольно обра­тился онъ къ Густаву. — Ты заявилъ, что теб необходимо уйти по важнымъ дламъ, но я все же расчитывалъ, что ты черезъ нсколько часовъ покажешься въ контор. Что за дла, занявшія тебя на цлый день?

— Во-первыхъ, я былъ у банкира Гендерсона.

— Вотъ какъ? Наврно по поводу новаго займа, на кото­рый теперь въ М. открыта подписка? Мн пріятно, что ты самъ переговорилъ съ нимъ объ этомъ.

— Ну, конечно по поводу займа, — подтвердилъ Густавъ, не чувствуя никакихъ угрызеній совсти отъ того, что оставлялъ брата въ томъ заблужденіи относительно своего длового усердія, хотя при обозрніи галлереи банкира не обмнялся съ послднимъ ни однимъ словомъ относительно этого займа. Однако, такъ какъ онъ не ощущалъ никакой охоты подвергнуться экзамену о своемъ дальнйшемъ „полезномъ“ времяпровожденіи, то быстро добавилъ: — кром того пришлось заняться однимъ дломъ частнаго свойства. При послднемъ визит къ намъ миссъ Гендерсонъ познакомилась съ миссъ Пальмъ и по­чувствовала къ ней сильнйшую симпатію. Удивительно, какъ это тихое, боязливое дитя всюду успваетъ одерживать побды! Миссъ Клиффордъ тоже съ перваго же момента стала другомъ этой двушки.

— О, миссъ Пальмъ вовсе не такъ тиха и робка, какъ ты думаешь, — возразилъ Францъ Зандовъ, взоры котораго все еще искали чего-то на морскомъ берегу. — За ея вншней сдержан­ностью скрывается глубоко страстный, совсмъ незаурядный характеръ. Я оамъ этого не предполагалъ, пока случай не открылъ мн.

— И съ тхъ поръ ты тоже покоренъ ею. Откровенно го­воря, Францъ, я совершенно не узнаю тебя. Ты обращаешься съ молоденькой, къ тому же посторонней теб двушкой съ такой деликатностью, а порою даже съ такой нжностью, ка­кой никогда не встрчалъ отъ тебя твой единственный и притомъ превосходный братъ.

Францъ Зандовъ слъ и въ задумчивости оперся головой объ руку.

— Въ этомъ юномъ существ такъ много свжаго, еще нетронутаго, — произнесъ онъ: — оно невольно вызываетъ въ дру­гомъ собственную его юность. Эта двушка еще такъ твердо держится своихъ полныхъ энтузіазма идей, своихъ грезъ о счасть и свтломъ будущемъ, и не въ состояніи понять, что міръ-то совсмъ-совсмъ иной. Ахъ, эти дтскія идеи безразсудны и разрушатся сами собою, какъ только жизнь возьметъ ее въ свою тяжелую школу; но, когда слушаешь ихъ, все-таки постепенно оживаетъ все то, чмъ когда-то самъ владлъ и что... потеряно.

Въ голос Франца Зандова опять зазвучалъ тотъ своеоб­разный, туманно-мягкій тонъ, котораго близкіе къ нему нико­гда не слышали съ его устъ и который являлся какъ бы отзвукомъ далекаго прошлаго времени. Фрида очевидно и въ самомъ дл сумла затронуть настоящую струнку, которой во­обще никто не зналъ; вдь какъ разъ то, что Францъ Зан­довъ у Джесси безпощадно опредлялъ названіемъ мечтатель­ности и экстравагантности, открыло Фрид путь къ этому обычно строгому, замкнутому въ себ человку.

Густавъ тоже почувствовалъ это противорчіе и съ легкой усмшкой отвтилъ брату: