Экс на миллион
Шрифт:
— Немедленно отправимся в Петровский пассаж, к Мандлю[4]. Я желаю оказать вам ответную услугу и немного вас приодеть! Без возражений!
Не знаю, как для мадам, а для меня шопинг — даже нужный позарез — не бог весть что такое, от чего придёшь в экстаз. Особенно, когда таскаешь с собой здоровенную флягу с 12-ю литрами спирта. Как меня не приняли за поджигателя или пропойцу, терялся в догадках. Как и от выбора одежды для меня, который взяла на себя Антонина Никитична. Только представьте: вваливается на второй этаж Петровского пассажа, в магазин готового платья — того самого конфекциона, который я углядел на рекламе — здоровенный детина с баклажкой
— Нужны еще лакированные туфли!
— Только не это, мадам! — я чуть не рухнул на колени. — Что-нибудь попрактичнее!
«И без гомосятины!» — так и хотелось мне возопить!
— Ага! Требуется выносливая обувь?! Тогда двигаемся дальше, на Кузнецкий мост, 16. Нам нужен магазин «Верэ».
До магазина две минуты неспешной ходьбы. У входа настоящий негритенок в фуражке и фирменной куртке. С другой стороны от входа — точно так же одетый белый русский, только постарше и повыше. И вывеска, сообщающая, что здесь торгуют настоящей американской обувью «Vera». Ее образцы были выставлены в квадратной сверкающей стеклянной витрине, за которой проглядывалось нечто манящее, отдаленно напоминающее кусок полушара глобуса, на который смотришь изнутри.
— Просим, мистер, — крутанул и вежливо придержал мне двери швейцар, стоявший на вытяжку.
Он и глазом не моргнул, пропуская здорового мужика в соломенной шляпе и приличном костюме, прижимавшим к груди ведро со спиртом. Эка невидаль (да и кто станет разбираться, питьевая аль техническая спиртяшка в моей баклажке?)! Приспичило господину, отчего ж не войти в положение. Чай в Россиях живем, не в Америках. На Руси-то вполне житейское дело отправиться с бухлом под мышкой за «выносливой обувью». И не такое видали!
А вот я, зайдя в магазин и обернувшись назад, чтобы удостовериться в реакции швейцара, малость прифигел. Та самая витрина изнутри выглядела совсем по-другому, чем снаружи. Как картина, изображающая корабль, прибывающий к Статуе Свободы в Нью-Йорке.
«Это знак судьбы, Вася!» — сообщил я уходящим под потолок коробкам с американской обувью.
[1] В газетах того времени можно было часто встретить объявление «Трезвый шофер ищет места…». Так что извозчик ничуть не преувеличил. «Монополькой» назывались как казенные винные лавки, так и сама водка казенного производства.
[2] Чекушкин московский — однофамилец знаменитого питерского провизора Д. А. Чекушкина, от фамилии которого, по одной из версий, пошла всем нам известная чекушка. Так сперва называлась тара в 50 мл, в которой аптекарь продавал эликсир для кашля на спирту.
[3] Лиуджи Беццера — создатель первой патентованной кофеварки. Массовое производство он продолжил в сотрудничестве с Дезидерио Павони, первые кофемашины которого продавались в США за немыслимые 4000 usd.
[4] Магазины австрийской фирмы «М. и И. Мандль» были главными монополистами на рынке готового платья в
Глава 4
Кутеж с протоколом, савраски без узды
Интерес к смене моего гардероба был продиктован со стороны Антонины Никитичны отнюдь не проявлением заботы и благодарности. Быть может, в первый момент — да, но потом… Потом, по мере превращения меня в столичного франта средней руки, в хорошенькой головке супруги доктора проснулись, как оказалось, бесенята, способные сподвигнуть ее на продолжение приключений. Естественно, с моим участием в качестве группы силовой поддержки. Но как женщина, получившая исчерпывающее образование в пансионе для благородных девиц, м-м Плехова отлично знала, как заставить мужчин плясать под ее дудку. Оттого она не вывалила ни на меня, ни на мужа свою очередную Идею сразу по возвращении на Всеволожский. Нет, она дождалась момента, когда нас можно было брать тепленькими. А именно, после обеда, когда я с Антонином Сергеевичем раздобрели от съеденного-выпитого, а папенька удалился давить на массу, не дожидаясь кофию.
Обед был хорош. Такая трапеза любого расслабит. И уха из ершей с покупными расстегайчиками из булочной на Арбатской площади, и майонез из лососины, и рыжики жареные по-монастырски по случаю грибного сезона, и жаркое из бекасов, стыдливо прятавших головки под крылышком, а тушки — под тонкими ломтиками шпига, и — главное — котлеты из пулярды с зеленым салатом.
— Пулярды надо есть! — громогласно сообщил обществу, собравшемуся за столом, провизор Чекушкин. — Сентябрь! Им ныне самый сезон пошел. Правильная пулярда — лишь та, которую восемь месяцев кормят ячменной кашей с салом. Отведай, Василий, не чинись!
Я лишь отдувался. Хваленое московское гостеприимство грозило обернуться настоящей бедой. Вдруг не влезу утром в свои обновки? Вдруг заплохеет от обжорства? Хотя чего бояться? Желудочный врач под рукой — прорвемся!
— Мужчины! Пейте свой кофе, мне нужно с вами кое-что обсудить, — не терпящим возражений тоном вырвала нас из сладостной полудремы Антонина Никитична.
— Тосечка, может, до ужина отложим все разговоры, — взмолился Плехов. — Мне еще нужно найти в себе силы провести вечерний прием.
— Тошечка! Как раз об ужине и пойдет речь!
Я навострил уши, хотя на всякий случай притворился ветошью и принялся изучать носки своей новоприобретённой выносливой обуви. Хороши ботиночки! Ботинищи — так будет правильнее.
— Что за новая конгениальная идея тебя озарила, душа моя? — сдался Антонин Сергеевич.
— Театр Омона!
— Это гнездо разврата?! — изумился доктор с таким выражением лица, будто жена зазывала его в стриптиз-бар или в гамбургский квартал красных фонарей.
— Но мы же давно хотели… — нахмурила бровки супруга и замурлыкала. — Вот подумай: какая у меня жизнь? Лето на даче в Пушкино — одни моционы: парк, купальни на Серебрянке, Окуловский обрыв. Скукотища! Летний театр — фу, любители! А Шарль Омон… — она мечтательно закатила глаза. — Концерт-паризьен, концерт-монстр! Этуали, венгерские и цыганские хоры, пантонимисты, лилипуты, популярные куплеты и чудо-собака «Султан». Чудо-собака!!!
— Ну не знаю… — не сдавался Плехов. — Ужинать там как-то не тянет.