Елена Блаватская
Шрифт:
Эмма стала ее закадычной подругой, испытывая к ней, по-видимому, самые сильные чувства. Очерствевшая душа Елены Петровны опять оживала. Эмма Каттинг доказала ей, что еще существуют на земле сердобольные люди, всегда готовые по неизвестным причинам и без корыстных целей прийти на помощь.
Елена Петровна охотно изливала перед Эммой душу. Ей больше некому было довериться, не на кого положиться.
Эмма Каттинг терпеливо выслушивала подругу, узнавая много нового о ее жизни. Казалось, что Блаватская раскрыла перед ней все свои тайны. Обнажилась до самого основания.
Между тем никто из них, ее верных соратниц и соратников, не предполагал, что открывшаяся сокровенная сущность Блаватской, как медуза Горгона, могла превращать в камень наивных и доверчивых людей. Сама же Елена
В Каире Блаватская пересмотрела кодекс нравственных правил и понятий о чести. Она с этого времени осознала себя политиком, для нее тайны спиритизма уже не существовали сами по себе, как загадки человеческой психики. Эти тайны стали притягивающим магнитом, и не она единственная попала под его воздействие. Таких «намагниченных» людей оказались многие тысячи, и они, в свою очередь, притягивали других, любопытных и любознательных. Не сложно было предвидеть, что в итоге получится из этого неожиданного явления массового психоза, а также понять, какие огромные выгоды оно сулит.
Елена Петровна твердо решила установить контроль над разбушевавшимся интересом к потустороннему. В ином случае вышедшая из берегов стихия неминуемо приводит, как она полагала, к неисчислимым бедствиям. Теперь Блаватской приходилось чутко улавливать глухой мистический гул толпы.
На берегу Нила Елена Петровна поклялась себе поддерживать стихийно разгоревшийся жертвенный огонь, судить, утешать и брать на себя чужие грехи. Присягнула пирамиде Хеопса, что будет для толпы матерью, вроде Пречистой Девы, для неокрепших умом — мудростью, в дремучем лесу насилия и предрассудков прорубит прямые просеки, и люди увидят небо. Она была уверена, что заразит людей собственной верой, поселит их в надземной стране надежд и предчувствий, выведет за обыденную явь в многомерное пространство сновидений и грез, сквозь души «махатм» преломит скучную людскую жизнь. Она научилась любить призрачный мир. Обещала, что с голубого неба мечты ее правда сойдет на землю.
Блаватская верила, что станет провозвестницей всеобщего счастья, обрежет лишние побеги и даст завязаться плодам. Она обещала, что никого не упрекнет за свою разбитую жизнь. На тех, кто за ней не пойдет, она грозилась наслать мор, глад и невыносимую долю. Елена Петровна явно нарушала заповедь «не сотвори себе кумира».
Она всецело отдалась служению оккультной идее. Мысль о грозной силе влиять на людей въелась в ее плоть, кровь и сознание.
Блаватская доказала, что кое-чего стоит. Создание Общества по исследованию спиритических феноменов было ее первым шагом к верховной оккультной власти. Ее роковая ошибка заключалась в том, что она своевременно не обратилась за помощью к своим — россиянам. Не представлялся благоприятный случай. В российском консульстве в Каире шла вражда между сотрудниками, им было не до нее.
Елена Петровна сожалела, что связалась с мадам Себир. Вместе с тем без нее она уже не смогла бы обойтись. Мадам Себир ведала всем реквизитом медиумического театра, служила ей «крышей» при сомнительных и рискованных авантюрах. Она была ее глазами и ушами. Блаватская утешала себя тем, что у всех великих людей есть скрытые, недостойные их привязанности, своеобразные громоотводы для порочных страстей. Ей было, однако, досадно, что мадам Себир возомнила о себе невесть что.
В сущности, цель Елены Петровны была достигнута. Она создала в Каире Спиритическое общество. Несмотря на разразившийся скандал, оно не прекратило своего существования. Об этом свидетельствовал приехавший в Каир американский спирит Джеймс М. Пиблз. В своем отчете он отметил, что был безумно рад узнать, что «мадам Блаватская при поддержке мужественных соратников организовала Спиритическое общество, в котором одаренные медиумы записывают сообщения с того света, а также выявляются другие формы потустороннего присутствия».
К моменту приезда Пиблза в Каир весной 1872 года Елена Петровна уже находилась в России, ее сопровождала мадам Себир, с ними также были купленные по случаю обезьянки.
«Пусть я уж лучше останусь со своей неудачливой, голодной и безвестной жизнью и со своим непризнанным талантом, но ни за что не пойду у них на поводу» — так рассуждала, вероятно, Блаватская, желая как можно быстрее уехать из Одессы, где ее всегда ожидали одни неприятности. В эти сумрачные дни ее жизни она написала письмо русским жандармам, изложила фантастический проект о том, как следует работать на арабском Востоке представителям тайной полиции. Она долго и безуспешно ждала ответа.
Елена Петровна задержалась в Одессе и убралась восвояси ровно через год. Она поехала сначала в Бухарест, к старой подруге мадам Попеску, а оттуда направилась в Париж, где обосновался ее двоюродный брат Николай, сын Густава Гана.
Одной из тайн Е. П. Блаватской, до сих пор окончательно не раскрытой, является ее письмо от 26 декабря 1872 года начальнику жандармского управления города Одессы III отделения собственной его императорского величества канцелярии. По сей день не совсем ясно, что побудило Е. П. Блаватскую взяться за перо и обратиться к русским жандармам с предложением своих услуг.
Может быть, Блаватская захотела обрести связь с Родиной, получить прощение за нарушение законов Российской империи? Ведь она покинула Россию нелегально, не оформив заграничного паспорта, не испросив на поездку в Константинополь разрешения властей. Елена Петровна пишет об этом своем единственном «преступлении» в письме, подчеркивая, что больше никаких противоправных действий она не совершала. Может быть, это злополучное письмо появилось на свет в результате тех несчастий, которые обрушились на нее: смерть в 1867 году ее внебрачного сына Юрия (мальчику было пять лет), гибель Митровича во время кораблекрушения 4 июля 1871 года?
Елена Петровна утверждала, однако, что Юрий был ею усыновлен и являлся внебрачным сыном сестры ее мужа — Надежды Блаватской. Во всяком случае, эти две смерти стали для нее страшным испытанием. Так, в письме к тете Надежде Фадеевой, объясняя свой разрыв с христианской церковью, она писала, что «бог русской православной церкви умер для нее в тот день, когда не стало Юры».
А может быть, написанию этого письма способствовали бесконечные ссоры с родственниками во время пребывания в Одессе в апреле 1872 года. Как бы то ни было, письмо, сравнительно недавно обнаруженное в одесском архиве, по мысли его публикаторов, должно было стать неоспоримым свидетельством якобы духовного изъяна русской теософки, убийственным компроматом против нее. Ведь становиться тайным осведомителем, соглядатаем, стукачом, секретным агентом по доброй воле во все времена и во всех государствах считалось и считается постыдным, самым последним делом.
Но таким ли уж действительно злополучным было это письмо?
Елена Петровна Блаватская предлагала себя русскому правительству в качестве международного агента. В частности, в своем письме она исповедовалась. Она писала о своих возможностях, на сей раз связанных не с ее медиумическими способностями, а с ее образованием.
Комментаторы этого злополучного письма Елены Петровны Блаватской квалифицируют его прежде всего как изначально преступное с точки зрения морали деяние. Вынося подобный обвинительный вердикт, они, на мой взгляд, полностью игнорируют как внешние факторы, так и внутренние побуждения Блаватской. Многие из этих комментаторов настолько предвзяты в недоброжелательном отношении к автору письма, что не хотят даже вчитаться в него и потому-то превратно толкуют его содержание. Они попросту не замечают, каков характер услуг, предлагаемых Блаватской через охранное отделение русскому правительству, каковы истинные цели ее обращения, в основе которых, как она пишет, верность России и ее интересам.