Элианна, подарок бога

Тополь Эдуард Владимирович

Прошу Вас послушать наш радиоспектакль по Вашей книге и сообщить мне Ваше отношение к моему предложению.

С глубоким уважением, Вадим Дворкин, главный редактор радиостанции WWCS.

Гордясь своей сокрушительной идеей и не сомневаясь в одобрении великого писателя, я отправил это письмо в Вермонт и засел за очередной репортаж для «Нового русского слова» об ударных темпах установки наших приемников — нужно было успокоить уже начинающих нервничать клиентов и заверить их в том, что наши передачи вот-вот начнутся.

А после обеда Эли со своим прекрасным английским и хваткой выпускницы бизнес-скул

Колумбийского университета добилась приема у Эдварда Коча, лучшего мэра всех времен и народов. Оказалось, что пройти в мэрию Нью-Йорка проще пареной репы — единственный полицейский, стоявший у входа, сверил наши имена с журналом-расписанием визитов к Кочу и, даже не глянув на документы, отправил на второй этаж. После яркого уличного солнца кабинет мэра показался мне почти темным — тяжелые шторы закрывали высокие окна, старинная темная мебель и заставленные старыми книгами стенные шкафы отсылали к временам Линкольна и Вашингтона. Но Эдвард Коч, за спиной которого стоял американский флаг и висели его фотографии с Джоном Кеннеди и Джимми Картером, молодо встал нам навстречу:

— Hi! How are you, my friends? (Привет! Как поживаете, друзья?)

Я включил магнитофон и — чтобы не позориться своим жутким английским — по-русски сказал несколько слов о скором открытии нашей радиостанции. А Эли перевела куда пространней и спросила, может ли мистер Коч поприветствовать наших слушателей. Коч улыбнулся и прочел с бумажки:

— Пос-трав-ляю вас, друзия!.. — после чего перешел на английский: — Это будет первая русская радиостанция, которая войдет в каждый дом тысяч новых американских граждан или тех, кто станет американским гражданином завтра! Я хочу поприветствовать вас и сказать, что русские эмигранты своей энергией и умом продвигают нашу страну по пути прогресса, украшают ее и наш город. Я польщен, что вы здесь, друзья! Лучшего приветствия пожелать было невозможно, но я им не удовлетворился и попросил мэра написать пару слов на бумаге, чтобы я смог опубликовать его автограф в «Новом русском слове». Коч взял из стакана остро отточенный карандаш и написал в своем желтом рабочем блокноте:

…

«To the Russian language Radio Station.

I wish you all success & ultimately 50.000 watts.

Ed Koch, Oct. 9, 1980» [7] .

Затем вырвал из блокнота эту страницу, вручил мне, и мы попрощались.

Если учесть, что за два дня до этого я получил еще более пространное поздравление из Олбани от губернатора нашего штата Хью Л. Кэрри, то уже вполне мог петь, как Фрэнк Синатра: If I can make it there, I’ll make it everywhere!

7

Русской радиостанции. Я желаю вам всяческих успехов и мощности 50 000 ватт. Эд Коч, 9 окт., 1980.

Что я и сделал не только днем, когда сбежал по ступеням парадного входа мэрии Нью-Йорка, но и ночью в нашей студии на шестом этаже отеля Greystone, когда терзал своей любовью американку Элианну Давидзон. А утром, сидя в ванной на крышке унитаза, я снова стучал для нее на «Эрике»…

19

Любка Шикса, королева Брайтона

(Продолжение)

…

Даже

на третью ночь после скандала их примирение не состоялось — стоило Йосе, выйдя из ванной, лечь в постель и хозяйски положить руку на высокое Любкино бедро, как Любка выдернула из-под его руки свою роскошную попку, демонстративно схватила подушку и ушла спать в гостиную.

Полежав пару минут в раздумье и одиночестве, Иосиф встал и отправился мириться. Однако и в гостиной Любка, лежа на диване, продолжала показывать характер. Едва Йося, став пред диваном на колени, тронул Любку за плечо, как она взвилась так, словно ее обожгло:

— Не прикасайся ко мне!

— Да ладно тебе, ведь ничего не было… — миролюбиво заканючил Иосиф, пытаясь обнять жену.

— Убери руки! Убери свои грязные руки, или я закричу!

— Да чистые у меня руки, я же из душа…

— Вот иди и обнимай своих блядей-официанток! А ко мне не прикасайся!

— Я те клянусь: у меня с ней ничего…

— Не ври! — перебила Любка. — Мне все рассказали! Я ухожу! Утром я забираю Марика и ухожу! А сейчас оставь меня! Оставь меня в покое, или я закричу!

— Дура… — вздохнул Иосиф и ушел спать.

— Скотина! — сказала ему вслед Любка и заплакала. Она знала, что никуда от него не уйдет, но и простить измену не могла никак.

* * *

Утром тяжелые волны Атлантики гулко, как перед штормом, накатывали на брайтонский бордвок. Ветер срывал с гребней волн желтую пену, бросал на берег какие-то щепки и водоросли и трепал брезентовые паруса-шторы на веранде грузинского ресторана «Генацвале», что стоит прямо на бордвоке. Повару Арчилу, который колдовал у мангала над утренним шашлыком из осетрины, даже не приходилось раздувать горячие угли — штормовой ветер делал это за него.

В ожидании шашлыков Вахтанг Рисадзе, хозяин «Генацвали», Тарас Бурак, хозяин мебельного магазина Villa Goldoni и ресторана «Чумак», и Йося Гусь пили чай из бакинских стаканчиков «армуды» и совещались по поводу предложения дона Сильвио.

— Да я его маму имел! — горячился Вахтанг Рисадзе, бывший чемпион СССР по вольной борьбе. На его мощной груди были выколоты два церковных купола — знак двух тюремных ходок, а на огромных бицепсах — русалка и портрет Иосифа Сталина.

— Если этих макаронников пустить в «Распутин», они завтра весь Брайтон отожмут, — сказал Тарас.

— А сколько у него «штыков»? — спросил Вахтанг.

* * *

Днем, после полудня, два «архитектурных инспектора» приехали к Иосифу за ответом дону Сильвио. Иосиф встретил их с большим почетом — в новеньком ресторанном зале на новом итальянском столе был старый французский коньяк, молодое грузинское вино, русская черная икра, австрийские сыры и свежие флоридские фрукты, а чай подавали три официантки с фигурами Софи Лорен и Ирины Купченко. На эстраде специально для высоких гостей юная цыганка Земфира пела «Очи черные».