Энни из Зелёных Мансард
Шрифт:
– Вы меня не хотите! Не хотите, потому что я не мальчик! Мне стоило этого ожидать! Я никому никогда не была нужна! И сегодняшнее, конечно же, не могло долго продлиться. Это было бы слишком прекрасно. Ох, что же мне теперь делать? Я сейчас разревусь!
И она действительно разревелась, сев на стул, положив на стол руки и уткнувшись в них лицом. Марилла и Мэттью, отделённые друг от друга плитой, обменялись осуждающими взглядами. Рыдала девочка бурно и громко, и они совершенно не представляли себе, что с этим можно сделать.
– Ну зря ты, наверное, так сильно
– Нет, не зря, – подняла к ней заплаканное лицо с подрагивающими губами девочка. – Вы тоже плакали бы, если бы, после того как побыли сиротой, приехали бы туда, где считали, будет ваш дом, и обнаружили, что там не нужны, потому что вы не мальчик. О, для меня это самое трагическое событие.
Суровое лицо Мариллы чуть смягчилось трудно давшейся ей улыбкой, которая словно заржавела от длительного неупотребления.
– И всё-таки не надо больше плакать. Мы же не выгоняем тебя прямо сейчас из дома. Придётся тебе пожить здесь, пока всё не разъяснится. Как тебя зовут?
Девочка на мгновение задумалась.
– Пожалуйста, вы не могли бы называть меня Корделией? – с надеждой спросила она.
– Называть Корделией? Тебя? Это у тебя такое имя?
– Не-ет. Оно не совсем моё, но мне бы ужасно хотелось, чтобы меня называли Корделией. Это так элегантно.
– Представления не имею, о чём ты. Если Корделия не твоё имя, то как тебя-то зовут?
– Энн Ширли, – неохотно призналась она. – О, ну только, пожалуйста, зовите меня Корделией. Вам же, наверное, всё равно, если я мало здесь проживу. А Энн – такое неромантичное имя.
– Неромантичное? – Марилле были чужды подобные выверты. – Чепуха какая. Энн – настоящее, хорошее, простое, разумное имя. И нечего его стыдиться.
– Ой, да я не стыжусь. Но Корделия мне нравится больше, – стала объяснять девочка. – Видите ли, я давно уже представляю себе, что моё имя Корделия. Во всяком случае, последние годы. А раньше, когда была помоложе, представляла себя Джералдиной. Но теперь мне больше нравится Корделия. А если всё-таки хотите называть меня Энн, то, пожалуйста, с «и» на конце.
– А какая разница-то? – поднимая вскипевший чайник, поинтересовалась Марилла с ещё одной ржавой улыбкой.
– Очень большая. Так ведь гораздо лучше. Вот вы произносите имя и сразу в воображении видите, как оно выглядит, если его написать. Я всегда вижу. И Э-н-н выглядит до того куце, а Э-н-н-и гораздо солиднее. Так что, если вы согласитесь называть меня Энни, то постараюсь смириться, что я не Корделия.
– Ну, Энни, то бишь Энн с буквой «и» на конце, можешь ты нам рассказать, как вышла эта ошибка? Мы просили миссис Спенсер привезти нам мальчика. И что же? Никак в приюте все мальчики кончились?
– Да нет, их там полно. Но миссис Спенсер ясно
– О чём это она? – уставилась Марилла на брата.
– Ну это просто про наш разговор по дороге, – торопливо объяснил тот. – Пойду-ка, знаешь, кобылу отведу в стойло. А ты пока чай приготовь.
– А миссис Спенсер ещё кого-нибудь, кроме тебя, взяла? – продолжила расспросы Марилла после того, как Мэттью ушёл.
– Да. Для себя. Лили Джонс. Ей только пять лет, и она очень красивая. У неё каштановые волосы. Вот если бы я была очень красивая и с каштановыми волосами, вы бы меня оставили?
– Нет. Нам нужен мальчик, чтобы он помогал Мэттью на ферме. Девочка совершенно бесполезна. Сними-ка шляпу, и я её положу вместе с твоей сумкой в прихожей на стол.
Энни кротко исполнила приказание. Мэттью вскоре возвратился. Они сели ужинать. У Энни едва получилось прожевать кусочек хлеба с маслом да клюнуть каплю варенья из диких яблок, которое стояло возле её тарелки в маленькой стеклянной зубчатой мисочке. Больше она ничего не смогла съесть.
– Ты ничего не ешь, – отметила Марилла таким резким тоном, словно, по её мнению, это был серьёзный недостаток.
– Я не могу. Я в пучине отчаяния. Разве вы в состоянии есть, когда пребываете в пучине отчаяния?
– Никогда не была в пучине отчаяния и на сей счёт о себе ничего сказать не могу, – ответила Марилла.
– Никогда? – с удивлением посмотрела на неё девочка. – Но хоть раз пытались представить себе, что вы в пучине отчаяния?
– Нет. Ни разу.
– Тогда, думаю, вам не удастся понять, каково это. Очень неприятное чувство. И если пытаться есть, когда вы им охвачены, в горле встанет комок, и вы ничего не проглотите. Даже шоколадную карамель. Я ела однажды два года назад шоколадную карамель. Потрясающе вкусно. Мне с тех пор часто снится, будто у меня очень много шоколадных карамелек и я прямо сейчас начну их есть, но, как только начинаю это делать, сразу же просыпаюсь. Надеюсь, вы не обижаетесь, что я не могу есть? Ужин у вас очень вкусный, но всё равно не могу.
– Полагаю, она устала, – проговорил Мэттью, до сих пор не произнесший ни слова с момента своего возвращения в дом. – Наверное, лучше её уложить уже, Марилла.
Сестра именно об этом и размышляла. Ожидаемому желанному мальчику был приготовлен диван в маленькой комнатке при кухне, однако при всей аккуратности и чистоте, наведённых там Мариллой, такое место она считала неподходящим для девочки. Положить эту замарашку в гостевой комнате показалось Марилле чересчур. Оставался единственный вариант, а точнее – мансардная комната с восточной стороны дома.