Энни из Зелёных Мансард
Шрифт:
Марилла зажгла свечу и велела Энни следовать за собой. Девочка безучастно повиновалась, захватив по дороге, когда они вышли в прихожую, шляпу и ковровую сумку. Прихожая эта, куда ни глянь, сияла устрашающей чистотой, а мансардная комната сияла ею же ещё сильнее.
Марилла, поставив свечу на треугольный трёхногий столик, принялась разбирать постель.
– Ночная рубашка, я полагаю, у тебя есть? – поинтересовалась она.
Энни кивнула.
– Да. Целых две. Мне сшила их экономка из приюта. Они ужасно короткие. В приюте вечно всего на всех не хватает, поэтому получается всё чересчур коротким и узким. Ну, если приют такой бедный, как наш. Я ненавижу короткие ночные рубашки, но мечтать в них можно не хуже, чем в прекрасных длинных, со шлейфом
– Ты лучше раздевайся и поскорее ложись, а я через несколько минут вернусь к тебе и свечу заберу. Опасаюсь доверить тебе, чтобы ты сама её погасила. Устроишь ещё пожар.
И она ушла, а Энни с тоской огляделась. Побелённые стены были так откровенно голы, что девочке показалось, они сами должны испытывать болезненную стеснительность от своей наготы. Пол тоже гол, за исключением круглого плетёного коврика посередине, каких Энни до сей поры видеть не приходилось. В одном углу стояла кровать с четырьмя низкими столбиками, два на краях изножья, два – на изголовье. В другом углу находился тот самый столик, на котором пока горела свеча и ещё лежала красная бархатная подушечка для иголок, набитая чем-то до того твёрдым, что, казалось, воткни в неё даже самое агрессивное остриё, оно немедленно затупилось бы. Над столиком висело маленькое зеркало размером шесть на восемь дюймов [4] . А посередине между столиком и кроватью было окно с занавеской из льдисто-белого насборенного муслина. И наконец, напротив окна стоял умывальник. Суровость комнаты вызвала у Энни дрожь. Вздохнув, она торопливо сбросила с себя одежду, натянула короткую ночную рубашку, запрыгнула на кровать и, уткнувшись лицом в подушку, натянула на голову одеяло. Марилла, пришедшая за свечой, смогла обнаружить здесь чьё-то присутствие лишь по разбросанным на полу скудным предметам одежды да по некоторой вздыбленности одеяла на кровати.
4
Дюйм – 2,54 сантиметра.
Подобрав с осуждающим видом одежду девочки, она аккуратно положила её на треугольный столик, взяла свечу и подошла к кровати.
– Доброй ночи, – это нехитрое пожелание в устах Мариллы прозвучало весьма скованно и неловко, но всё же по-доброму.
Навстречу ему из-под одеяла стремительно высунулось бледное лицо.
– Разве можно желать доброй ночи, если она будет у меня самой худшей в жизни? – округлив изумлённо и без того большие глаза, спросила Энни и снова скрылась под одеялом.
Марилла тихонько хмыкнула и вернулась на кухню, где начала мыть оставшуюся после ужина посуду. Мэттью курил. Верный признак, что он находился в душевном смятении. Обычно он курил редко. Марилла настойчиво убеждала его не предаваться «этой грязной привычке», однако в определённые моменты жизни или времена года у него возникала такая потребность, и тут уж сестра смирялась, понимая, что, дымя трубкой, он выплёскивает чувства, от которых ему уже невмоготу.
– Хорошенькое получилось дельце, – негодующе проговорила она. – Вот что выходит, когда свои пожелания передаёшь другим людям вместо того, чтобы самостоятельно поехать и сделать. Эти родственники Ричарда Спенсера всё перепутали. Придётся теперь тебе или мне отправиться к миссис Спенсер. И девчонку надо вернуть в приют.
– Да. Полагаю, так, – неохотно выдавил из себя Мэттью.
– Полагаешь? – внимательно посмотрела на него сестра. – А сам-то разве не уверен?
– Ну-у она, если так-то вообще, малышка, можно сказать, очень даже и милая. Жаль, Марилла, её обратно в приют, коли ей тут до того понравилось.
– Мэттью Катберт! Уж не ведёшь ли ты к тому, что мы
– Ну-у, может… не то чтобы совсем уж так… – Мэттью чувствовал себя загнанным в угол. – Полагаю, едва ли можно надеяться…
– Ну и какой нам будет от неё прок? – перебила его сестра.
– А вдруг ей будет прок от нас? – с ошеломляющей простотой спросил брат, словно призывал её взглянуть на ситуацию иначе.
– Мэттью Катберт, этот ребёнок очаровал тебя. Ясно же вижу! Ты хочешь её оставить.
– Она интересная крошка. Слышала б ты, как она говорила, когда мы со станции ехали.
– О да! Говорить она мастерица. Я это сразу смекнула. И совершенно не в её пользу. Не нравятся мне такие дети, которым слишком много хочется сказать. И девочка-сирота мне без надобности. А если бы оказалась нужна, я бы себе выбрала совсем другую, чем она. Кое-что в ней мне вообще непонятно. Так что отправим её прямиком назад.
– Себе в помощь, для работы, я могу нанять французского парня. А она была бы компанией для тебя, – сказал Мэттью.
– Не жажду себе я такой компании и не собираюсь её оставлять, – отрезала Марилла.
– Как скажешь, – Мэттью поднялся на ноги и убрал в карман трубку. – Я иду спать.
И он отправился спать. И Марилла, домыв тарелки, вскоре последовала его примеру, отойдя ко сну с хмурым лицом. А в восточной мансарде уже отплакалась и заснула одинокая девочка с истосковавшимся по любви сердцем.
Глава 4. Утро в Зелёных Мансардах
Когда Энни открыла глаза, уже совсем рассвело. Сев на кровати и не понимая сперва спросонья, где находится, она повернулась к окну. За ним медленно плыли по лазурному небу подсвеченные тёплым золотом солнца белые перистые облака. Девочка, как всегда при виде чего-то красивого, преисполнилась радостного восторга, но лишь на миг. Но затем вспомнила: это Зелёные Мансарды, красота которых, увы, не для неё, потому что она не мальчик.
Ясное утро тем не менее никуда не делось, и вишня перед окном была в пышном белом цвету. Энни толкнула вверх оконную раму, которая подалась с таким скрипом и так неохотно, будто её очень долго не поднимали. Зато, плотно засев в пазах, она и вниз не упала, даже подпирать ничем не потребовалось.
Девочка, встав на колени, выглянула навстречу утреннему июньскому пейзажу. Глаза её заблестели.
– Как же красиво, – шёпотом проговорила она. – Разве это не чудное место? И пусть я даже здесь не останусь, зато сколько сейчас у меня простора для воображения!
Огромная вишня росла так близко к дому, что ветви её постукивали по стене. Она была сплошь покрыта цветами – даже листвы не было за ними видно. Слева и справа от окна были сады: вишнёвый и яблоневый, – большие и тоже вовсю цветущие. У подножия деревьев ярко зеленела трава, среди которой росли во множестве одуванчики. И сирень перед домом цвела, благоухая лиловыми гроздьями, упоительный аромат которых ветер приносил в комнату.
За садом спускалось по склону к низине изумрудное поле клевера и бежал ручей. Белые берёзы грациозно выглядывали из подлеска, который так и манил отдохнуть среди папоротников и мхов. Вдалеке высился ещё один холм, тёмно-зелёный и перистый от обилия росших на нём елей и пихт, и сквозь прогалину между ними серел фронтон того самого низкого дома, который Энни видела вчера неподалёку от Озера Сияющих Вод.
Слева, за большими амбарами, тянулись по широким пологим склонам поля, и в самом низу их проблёскивала сверкающая синева моря. Энни медленно обводила взглядом прекрасную картину, жадно впитывая её и старясь не упустить ни малейшей детали. В своём сиротстве она повидала немало неприятных мест. А это было настолько прекрасно, насколько ей рисовалось разве что в мечтах.