Если вы не влюблены
Шрифт:
– Вы заперлись на замок! – обвиняющим тоном заявил Будкевич, остановившись, наконец, и уперев руки в боки.
– Вадим мне головную боль снимал, – тотчас оправдалась Таня. – Ничего предосудительного!
– Мне наплевать, чем вы тут занимались, – рявкнул Будкевич. – Я имел в виду, что вы ни черта не знаете и сидите тут, как ни в чем не бывало…
– А что случилось?! – тотчас спросили оба «преступника» хором, причем довольно испуганно. После событий в Перегудове труппа была настороже, все опасались новых неприятностей.
– Таранов разругался с Рысаковым из-за какой-то
– Из-за какой бабы? – удивился Веленко.
– Да не знаю я! Из-за какой-то… Какая мне разница, из-за какой бабы мои артисты собираются уложить друг дружку ударом в челюсть?!
– Так ты бы разнял их! – воскликнула Таня, вскочив с места и собираясь бежать на место происшествия.
– А что толку? Я их сейчас разниму, а потом они опять сцепятся. Два молодых идиота… Тут разобраться надо. Ты должна пойти и разобраться! – приказал он, наставив на Таню указательный палец. – Рысаков только тебя и слушается.
– Ну вот еще, ерунда какая! – воскликнула Таня, тем не менее собираясь бежать и разнимать. – Он что мне – сын родной, чтобы слушаться?
Друг за другом они выскочили из гримерки. Маленькая процессия понеслась по коридору, возглавляемая Будкевичем, который объяснял на ходу:
– Рысаков хотел стукнуть Таранова по щеке, но получил под дых. И, Боже мой, как они орут! Я боюсь, наша труппа потеряет лицо, если кто-нибудь услышит их безобразную лексику. Московские артисты, называется…
Драма разворачивалась за кулисами. Главные ее персонажи действительно были раскалены, словно два утюга, и, кажется, даже плевались паром. Однако насчет лексики Алик загнул – оба оскорбляли друг друга вполне интеллигентно.
– Ну, ударь меня, ударь! – кричал Рысаков, наскакивая на Таранова. Он выставлял вперед правое плечо и сильно задирал голову. Оттого, что оба они были в костюмах и гриме, сцена выглядела комично.
– Не стану я драться с типом, который дышит мне в диафрагму, – презрительно говорил Таранов, отталкивая Тихона двумя руками и кривя бровь. – С карликом!
– Человека оценивают не по росту, а по мозгам! – кипятился тот, прыгая, как боксер на ринге и делая перед грудью смешные пассы кулаками.
– У тебя нет мозгов, одно только вместилище. Размером с радиоактивную тыкву, – бросил Таранов.
– Чего-о-о?!
– Туше, – громко сказала Яблонская, стоявшая тут же с видом бульдога, натянувшего поводок.
– В природе какое-то возмущение, – громко объяснил вновь прибывшим Курочкин, выглядывая из-за спины собственной супруги. – Сгущаются тучи. У меня предчувствие, а никто не слушает. Даже Маня.
– Да прекрати ты! – шикнул на него Будкевич. – Замучил уж своими предчувствиями. И ходит, и бормочет… Как китайский колдун.
Курочкин с обиженным видом спрятался за Маркизу, которая посмотрела на Алика сумрачным взором, но промолчала. Веленко почему-то засмеялся, и Таня тотчас выдвинулась вперед. По логике вещей, ей следовало бы воззвать к Таранову. Однако тот стоял спокойно, тогда как Рысаков скакал, словно разъяренный пекинес вокруг самосвала, поэтому Таня бросилась к нему:
– Тихон, прекрати сейчас же!
В этот
Ладно, пора заканчивать со всеми этими сомнениями и метаниями. Надо пойти к Лешке и поговорить с ним по душам. Сегодня вечером она так и сделает. И плевать на дурацкую гордость. Она любит Лешку и хочет его вернуть. И кто, собственно, может ей в этом помешать?
Затолкав Тихона в гримерку, Будкевич ретировался, на пороге состроив Тане страшную рожу. Вероятно, это означало, что она должна дознаться, из-за чего разгорелся сыр-бор, и угомонить буяна. Таня с досадой отмахнулась. Она и сама не прочь была узнать, из-за какой такой «бабы» у Рысакова с Тарановым произошла стычка.
– Ну? – грозно спросила она у Тихона, который сидел в кресле, нахохлившись, как говорящий попугай, объявивший бойкот докучливым хозяевам. – Что это вы тут устроили, голубчики? Мало вам перегудовских проблем? Хотите, чтобы к нам снова милиция наведалась?!
Рысаков сопел, хмуро глядя на себя в зеркало. Синяк под глазом, хоть и побледнел, но все еще просматривался сквозь наложенный на лицо тон. Уши яростно пламенели.
– Говори, давай, не молчи. Я все равно узнаю.
– Это наше личное дело, – сверкнул глазами Тихон. – А если тебе так нужно, пойди и спроси у Таранова.
– Я никуда не пойду, пока все не выясню. – Таня сначала грозно подбоченилась, но потом решила сменить тактику и, подойдя сзади, положила руки Рысакову на плечи. Доверительно так положила, словно уже много лет была его психотерапевтом и имела на это полное право. – Ты же знаешь, – вкрадчиво сказала она, – у Лешки взрывной характер. И он никогда толком ничего не может рассказать. Другое дело – ты. Ты всегда умеешь описать события подробно и красочно.
– Ладно-ладно, – отмахнулся Тихон. – Знаю-знаю. Лесть – это оружие слабых. Моя вторая жена тоже всегда этим пользовалась. Когда аргументы заканчивались, она начинала мне льстить. А поскольку я дико впечатлительный, она мигом добивалась своего.
– Слушай, так чего вы с Лешкой не поделили?
– Понимаешь, – сумрачно сказал Рысаков, обращаясь к Таниному отражению, – случилось страшное.
Он театральным жестом рванул на себе ворот рубашки, как будто ему стало трудно дышать. Крутнулся на стуле и посмотрел на свою собеседницу в упор:
– Мне, может, из-за твоего Таранова опять жениться придется!
Таня некоторое время молчала, глядя на него в задумчивости, потом протянула:
– Да-а, это действительно страшно. Но при чем здесь Таранов? Он что, хочет быть свидетелем на твоей свадьбе?