Фактор Черчилля. Как один человек изменил историю
Шрифт:
Неудивительно, что дизайн дома был разработан тем самым плодовитым мозгом, который помог изобрести танк и гидросамолет, а также предвидел создание атомного оружия. Усадьба Чартвелл, Вестерхем, графство Кент, была одним из первых в мире текстовых процессоров. Весь дом – это гигантская машина для генерации текста.
Внизу находится комната с подвешенными к потолку зелеными лампами, картами на стене и телефонным коммутатором: здесь он держал своих исследователей, обычно их было шесть одновременно, – младшие оксфордские преподаватели, научные сотрудники, некоторых из них ждал академический успех. Там они исполняли черновую работу:
Они были его нибелунгами, его эльфами, карликами, звякающими в кузнице Гефеста. Или, если воспользоваться современным эквивалентом, они были личным поисковиком Уинстона Черчилля – его Google. Если им требовались дополнительные книги, они могли пройти по коридору в библиотеку – там было более 60 000 томов, в основном в кожаных переплетах. Это был его банк данных. И когда Черчиллю был нужен какой-либо факт или текст, он, образно говоря, нажимал клавишу «выполнить» и вызывал их. Они шли наверх и заходили по одному в его кабинет, где он занимался сочинительством.
Одна из многих причин испытывать пиетет к Черчиллю – то, что днем (и не только) он был занят своими министерскими обязанностями. Потом у него был превосходный обед с шампанским, вином и бренди. И уже после этого, около 10 вечера, подкрепившийся и радостный, он начинал писать.
Я это знаю и говорю за многих журналистов, да и не только за них, что довольно легко писать после ланча, даже если (или в особенности если) он сопровождался вином. Но делать это после обеда с выпивкой просто невозможно. Я не слышал ни о ком другом, кто после долгого дня и хмельного обеда был бы способен выдавать первоклассные тексты.
Наверное, было что-то особенное в его метаболических путях, еще более поразительно то, что обычно он вовсе не писал – он диктовал. Черчилль, овеянный табаком и алкоголем, частенько надевавший шлепанцы с монограммой и своеобразный светло-лиловый костюм «сирена» [14] (сшитый для него Turnbull & Asser), собирал свои мысли, расхаживая по деревянным доскам, и с рычанием произносил сложившиеся предложения. Так система по обработке текста запускалась в действие.
14
Костюм «сирена» – теплый комбинезон, который во время Второй мировой войны надевали при воздушной тревоге, прежде чем спуститься в бомбоубежище.
Машинистки вовсю старались не отставать, а он рокотал и рокотал, даже глубоко за полночь, облизывая и жуя свою незажженную сигару. Иногда он брал их с собой в небольшую и аскетичную спальную комнату. Они смущались и пищали, а он раздевался, погружался в заглубленную ванну Shanks и возобновлял сочинительство. Машинистки сидели на полу и постукивали по специально приглушенным клавиатурам, которые он предпочитал.
Через некоторое время Черчилль перечитывал ворох напечатанных страниц и вносил правку от руки – сохранилось огромное количество его заметок на полях, выполненных синими чернилами, – затем производился набор текста, и он приобретал тот вид, который будет в книге. Но и это было не все.
В кабинете Черчилля я подхожу к конторке с наклонной поверхностью, которая приставлена к стене и походит на стойку для чтения газет в клубе. За ней он
Это фантастически дорогой способ работы, тем не менее он позволил Черчиллю не только выдать больше слов, чем Диккенс или чем Шекспир, – а больше Диккенса и Шекспира, вместе взятых. Зайдите в дом респектабельного английского семейства из среднего класса, предпочтительнее старшего поколения, – и вы наверняка увидите, как на книжных полках рядом с Британской энциклопедией громоздятся его работы: «Мировой кризис», «История англоязычных народов», «Вторая мировая война», «Мальборо – его жизнь и время» и многие другие. Можно задаться вопросом, какие из них в действительности читались.
У некоторых людей, пораженных этим огромным объемом текста, возникает соблазн преуменьшить или вовсе отвергнуть виртуозность Черчилля как писателя. И у него всегда находились очернители. Ивлин Во, заядлый ненавистник Черчилля, сказал, что тот был «мастером псевдоклассической прозы», без «какого-либо литературного таланта, но с даром прозрачного самовыражения». Прочитав книгу Черчилля об отце, Во с пренебрежением заявил, что это «аргументация изворотливого адвоката, но никак не литературный труд».
В конце 60-х гг. исторические способности Черчилля подвергались жестокой критике Джоном Пламбом, кембриджским профессором, заложившим основы «социальной истории». Пламб выражает недовольство «Историей англоязычных народов» из-за того, что там «отсутствует обсуждение трудящихся классов и промышленных технологий», отмечая, что у автора «невежество потрясающих размеров в экономической, социальной, интеллектуальной истории». Стиль его изложения «необычно старомоден и несколько неуместен, вроде собора Святого Патрика на Пятой авеню [15] ».
15
Пятая авеню – улица в центре Манхэттена.
Его поразительное достижение – присуждение Нобелевской премии по литературе – рассматривалось многими как анекдот, неуклюжая попытка шведов извиниться за свой нейтралитет во время войны. Даже относительно симпатизирующие ему историки вроде Питера Кларка считают, что премия была дана не по заслугам. «Редкие произведения авторов удосуживаются меньшего внимания, чем те, которые были написаны лауреатом Нобелевской премии по литературе 1953 г.», – говорит он. Это не только высокомерно, но и совершенно неверно.
Посмотрите на список последних нобелевских лауреатов: авангардные японские драматурги, марксистско-феминистские латиноамериканцы, польские мастера стихографики. Каждый из них по-своему заслуживает награды, но многих читают меньше, чем Черчилля.
Почему Ивлин Во насмехался над произведениями Черчилля? Заметьте, что Во пытался подражать Черчиллю в 30-х гг., добившись, чтобы его послали освещать войну в Абиссинии. Конечно, Во написал «Сенсацию», один из величайших стилистических шедевров ХХ в. Но у его репортажей вовсе не было того журналистского воздействия, как у репортажей Черчилля.