Шрифт:
Глава 1
Сентябрь 1942 года выдался почти летним месяцем, и он не давал осени вступить в свои законные права. Ни одного желтого листочка на деревьях, ни одной пожухлой травинки! Ни единой перелетной птицы не видно было в небе! А ведь дело происходило в Польше, а Польша – это отнюдь
Таким исключением была осень 1942 года в польском городе Травники, да, наверное, и во всей Польше тоже. Теплынь, благодать! Поневоле казалось, что осени, а тем более зимы в этом году не будет вовсе, а будет изо дня в день прозрачное небо с легкими облачками на нем, легкие, едва заметные серебристые нити паутины, летящие по небу и виснущие на деревьях и травах, и еще – удивительный, прозрачный воздух, какой бывает лишь в ту самую пору, когда лето уже кончилось, а осень еще не наступила… В такую пору невольно кажется, что в мире все тихо, все ладно и складно, все в порядке, что нет никаких тревог и забот, нет никакого горя, даже смерти – и той нет. Нет и быть не может. Какие тревоги, какое горе, какая смерть может быть в таком благодатном мире?
Но это только так казалось. На самом же деле был 1942 год – страшный, несущий горе и смерть. Горе и смерть царили везде, в том числе и в польском городе Травники. Здесь также была война, причем не в каком-то отдаленном смысле, а война – зримая, каждодневная. Город был оккупирован фашистской армией. Более того – в городе был концентрационный лагерь, который именовался так же, как и сам город, – Травники. Правда, находился он не в самом городе, а на одной из его окраин, но это, разумеется, были малозначительные частности.
Концлагерь Травники не был обычным лагерем смерти, каковых расплодилось бессчетное количество по растерзанной Польше, да, впрочем, не только по Польше, но и в других краях и странах, подмятых фашистским сапогом. По сути, Травники были специальным тренировочным центром. В нем проходили обучение и тренировались пленные, пожелавшие сотрудничать с фашистской Германией. В лагере готовили информаторов, провокаторов всех рангов и мастей, охранников, конвоиров и надсмотрщиков. После подготовки их распределяли по другим лагерям, и это были верные и преданные помощники фашистов. Готовили здесь также карателей, которые затем участвовали в войне против партизан и подпольщиков. Ну и, конечно, здесь же проходили обучение будущие шпионы и диверсанты, которых после обучения забрасывали в советский тыл. Курсантов, проходивших обучение в лагере по одной из специальностей, именовали травниками или, по-немецки, хивис.
Большей частью травниками становились по известной схеме. По окрестным лагерям разъезжали вербовочно-агитационные команды, которые приглашали узников записываться в хивис, обещая взамен всевозможные земные блага, и в первую очередь – возможность остаться в живых. Конечно, далеко не все соглашались на эти самые блага, но было немало и таких, которые соглашались. Вот из этих-то, из согласившихся, и формировались учебные группы, которые затем
В числе прочих курсантом был и Иван Коломейцев. Он попал в плен в сорок первом году под Харьковом. Не сдался добровольно, а именно попал в плен, будучи контуженым и без сознания. Вообще можно было сказать, что ему в какой-то мере повезло. Обычно контуженых и раненых пленников фашисты добивали на месте – для чего им нужен был такой балласт? Скорее всего, застрелили бы и Ивана. Но его в самый последний момент спас какой-то незнакомый ему боец. Волею случая этот боец оказался в той же самой воронке, что и Коломейцев, находившийся в беспамятстве.
– Очнись, браток! – принялся трясти Ивана незнакомый боец. – Очнись, сказано тебе!.. Очнись! Приди в себя!
– А? – открыл глаза Коломейцев. – Что такое? Ты кто?..
– Очнулся, – скривился боец в невеселой усмешке. – Может, оно и хорошо… А то ведь – как знать? Говорят, они добивают тех, которые раненые…
– Кто добивает? – Иван отчаянно тряс головой, стараясь прийти в себя. В голове звенело и гудело, ему казалось, что его уши засыпаны песком.
– Известно кто – фашисты, – с горечью произнес незнакомый боец. – Вот найдут они нас в этой воронке – и того… Если будем без памяти. А вот если будем в сознании, то, может, и выживем. Так что ты не теряй сознание, ежели чего… Крепись.
– Ну так сражаться надо, – прохрипел Иван. – Стрелять!
– Чем? – хмыкнул незнакомый солдат. – Моя винтовка – того. Один только приклад остался. Вот, гляди… А ты и вовсе с пустыми руками… Чем же мы станем стрелять?
– А где же моя винтовка? – Коломейцев зашарил руками вокруг. – Куда же она подевалась? Ведь была при мне!
– Наверно, осталась там, наверху, – предположил боец. – Тебя-то ко мне в эту воронку будто зашвырнуло. Будто ты с неба свалился. Какой был – без оружия и без сознания. Должно быть, взрывной волной. И хорошо, что ты еще целый, только лишь сознание потерял. А то бы совсем беда…
– Стрелять! – Коломейцев изо всех сил пытался очухаться. – Вот я сейчас выберусь наверх… Найду винтовку и…
– Для начала оклемайся, – посоветовал боец. – А то ты сейчас как чумной. Какой из тебя воин-то?
– Ну так лезь наверх ты сам! – Иван по-прежнему отчаянно тряс головой, стараясь избавиться от шума в ушах и голове. – Найди, чем нам стрелять! Да гранат бы пяток. Вдвоем-то и отобьемся…
– Оно бы вроде и резон, – с сомнением произнес боец. – Но, с другой-то стороны… Слышишь – затихло наверху все? Я спрашиваю – ты слышишь?
– Да, – сказал Иван.
Слух и более-менее сносное самочувствие постепенно возвращались к нему. Видать, контузия была не настолько страшной – всего лишь сильный удар взрывной волны от разорвавшейся неподалеку мины.
– Ну так вот, – вздохнул боец. – И я слышу, и ты слышишь… Тишина там, наверху. А это значит, что бой окончен. Некому больше воевать. Разбили наше подразделение. Одолели. Отошли наши, которые живые и целые. А которые остались вроде нас, тех, должно быть, станут искать. По окопам, по воронкам и прочим норам. Зачищать завоеванное пространство…