Фатум. Сон разума
Шрифт:
Ник вскинулся и сразу стух, потупился. Лжет, он все лжет! Вопрос — зачем?
— …Именно этим опасны пассионарии. А когда уровень КП части населения с их подачи подскакивает, начинаются очень нехорошие вещи. Например, тотальные опустошающие войны.
…Взрыхляя снег гусеницами, катятся танки с черно-белыми крестами. По брошенным окопам, по распростертым телам, оставляя алые полосы позади…
…Ярко-синее небо. В сопровождении солдат движется колонна — женщины и дети. Радуются, что их не погнали
…Лысая белая гора походит на огромный кусок сахара. По минному полю, подгоняемые возгласами автоматчиков, бегут люди. Бегут без оглядки, вперед и вперед. Надеясь, что им повезет и они не взорвутся на мине. Но то там, то здесь с грохотом вздымается земля, и бабий крик — монотонный, на одной ноте, разносится по окрестностям…
— …Вот, что такое пассионарии, — заключил Реут и предложил вторую сигару.
Ник вынул ее непослушными пальцами, гадая, откуда эти картинки. Искаженное восприятие мозга, еще не освободившегося от дурмана?
— Думаешь, все равно нечестно лишать вас судьбы? Понимаешь, у пассионариев велика вероятность не дожить до двадцати пяти. У вас желание вести стадо преобладает над инстинктом самосохранения. Благодаря «Фатуму» выживают почти все. Потеря пассионария — потрясение для общества, потому безопаснее помещать вас в изолят… К чему это я?
Реут щелкнул зажигалкой. Ник затянулся, без выражения глянул на этого человека и поймал себя на мысли, что Реут смотрит на него точно так же — без выражения. Он похож на старинную картину, обесцвеченную временем. Остались наброски, силуэты, а краски сошли.
— Пассионарии нужны «Фатуму». Зачем, я сам разбираюсь уже много лет. Я здесь, чтобы предложить тебе сделку: ты утихаешь, и тебя никто не трогает. Ты идешь домой, ведешь мирную и правильную жизнь, тогда никто не пострадает. Тебе выписывают таблетки, ты пьешь их регулярно. Но! Малейшее подозрение, даже недоказанное — и твой путь закончится здесь. Я поручился за тебя, Никита Каверин, я уверен, что ты не наделаешь глупостей. Если оступишься, я умою руки.
— Мне нужно вас благодарить? — Ник криво усмехнулся. — Выбор у меня небогатый.
— Почему же? Светлая, теплая палата, завтрак, обед и ужин, ты доживешь до старости в любом случае. Второй путь — высокий пост в «Фатуме», престиж, дорогая машина…
Реут говорил, а Ник крутил картинки — почему-то сегодня воображение работало особенно буйно, он будто диафильм смотрел.
…Квартира с просторным холлом и подвесным потолком, ветер колышет прозрачные шторы, с балкона видно море, пахнет летом и отдыхом…
…Двухэтажный особняк с черепичной крышей, плющ вьется по кирпичному
…Совещание. Солидные господа сидят на мягких стульях. Сотни сосредоточенных глаз направлены на него, как объективы камер. Люди слушают его, записывают, обмениваются мнениями…
…Очаровательная блондинка с роскошной грудью и тонкой талией целует в щеку, и из спальни выбегает кудрявый черноволосый малыш, кричит: «Папка!» — и бросается обниматься…
На одной чаше весов — «бентли», бриллианты, престиж, жена модельной внешности, на другой — больничная палата, транквилизаторы, чавкающий жирдяй. Выбора, по сути, нет. Ник усмехнулся, ткнул сигаретой в пепельницу.
— А теперь можешь задавать вопросы. — Реут закинул ногу на ногу, накрыл ладонями колено.
— Можно позже? Я плохо соображаю.
— Условие: никакой общественной деятельности, — повторил Реут.
Ник кивнул и хотел спросить, нужно ли будет расписываться кровью, но загнал себя-прежнего поглубже, подальше.
Не время. Если он примет предложение Реута, сможет ерничать с подчиненными, одним звонком отправлять подобных Опе в изолят, вершить судьбы. Ему не придется воевать — ему дадут власть на блюдечке, но проконтролируют, чтобы он смог достойно ее употребить. И закон мироздания не нарушен, и волки сыты.
— Когда я смогу быть свободным? — спросил Ник.
— Завтра утром. А послезавтра выйдешь на работу. Я надеюсь на твое благоразумие. — Реут улыбнулся и, не прощаясь, направился к выходу.
В палате Ник долго не решался лечь, бродил взад-вперед, удивлялся безупречности отделки стен, водил пальцем по полосе, разделяющей комнату на белую и зеленую части. Квадратный тесный аквариум, в котором он — рыба. Пиранья, барракуда или детеныш акулы. Тебе не придется охотиться, но за сытую жизнь ты здесь навечно.
Так ли это страшно? Да большинство о жизни, которую живописал Реут, грезят! Душу продать готовы! Ничего не делай, валяй дурака, и все у тебя будет.
Но Ник никогда не грезил о фарфоровых лицах сотен, тысяч подчиненных! Он никогда не хотел дергать за нитки. Он хотел играть на дудке, вкладывать в мелодию душу, и чтобы миллионы не плясали, нет — танцевали.
В садике он мечтал быть Робином Гудом, отбирал игрушки у Толика, сынка бизнесмена, и отдавал «бедным», в число которых записал кавайную девочку Юлечку.
И жену-модель он никогда не хотел. Он мечтал не о жене — о попутчице, бесшабашной, веселой и искрометной. И «бентли» ему был не нужен, он планировал купить мотоцикл.
Может, правда честнее забыться здесь, накачаться транками и не знать, что у тебя отобрали жизнь, а подсунули блестящую подделку? Ник мотнул головой. От лукавого такие мысли! Нужно сделать так, как хочет Реут. Год, два, десять, двадцать лет. Чтобы никто не сомневался в его безупречности. А когда помрет Реут (ему наверняка за пятьдесят) и освободит ему место, воспользоваться ситуацией.