Федор Волков
Шрифт:
В придворном театре был принят ряд противопожарных мер, которые, впрочем, не отличались особой сложностью.
О спасении придворными комедиантами Волковыми двух немецких актрис толковала вся Москва. Им же приписывалось и спасение комедианта Керна, якобы вытащенного братьями из огня с опасностью для собственной жизни.
Созданию таких легенд много способствовал не в меру восторженный Сумароков, лично доложивший императрице и великой княгине всю историю на следующее утро, после посещения им квартиры Троепольских. Он так расписал происшествие, как если бы сам присутствовал при этом. Героическим вставкам, художественным
Когда же со слов Перезинотти стало известно о роли Иконникова и Шумского в деле спасения публики и его самого, — престиж придворной комедиантской труппы возрос необычайно.
Между тем тесная квартирка Троепольских превратилась в госпиталь. Обожженные и измученные братья Волковы не имели уже сил отправиться к себе в далекую Немецкую слободу и остались ночевать у Троепольских.
Сильнее других пострадал Александр Николаевич. У него были сильно обожжены лицо, шея и руки. Сгорели начисто волосы, брови и ресницы.
Волковы отделались сравнительно легко. У обоих были опалены ресницы и волосы, немного задеты огнем головы и уши. Зато кисти рук у того и у другого были обожжены довольно сильно. Вгорячах это не так чувствовалось, но сейчас ожоги саднили и горели мучительно. Татьяна Михайловна мало пострадала от огня, однако чувствовала себя довольно плохо. Грипочка поплатилась только потерей части своих роскошных волос да легкими ожогами пальчиков.
Шумский и Иконников, потолкавшись вокруг пожарища и не узнав ничего о судьбе своих товарищей, повели совсем обессилевшего итальянца к нему на квартиру. Он сильно наглотался дыма и всю дорогу давился от кашля. Приятели уложили его в постель, а сами отправились в общежитие, рассчитывая найти там Волковых. Тех дома не оказалось.
Заподозрив самое худшее, комедианты бросились к Сумарокову. Александр Петрович спал. Они приказали разбудить его. Торопливо рассказали о пожаре театра, о неизвестности судьбы Волковых и Троепольских.
Сумароков поднял в доме невообразимую суматоху. Приказал в одну минуту запречь лошадей, в запальчивости поколотил подвыпившего кучера. Все трое втиснулись в карету и приказали что есть мочи гнать к Троепольским.
Сумароков и комедианты явились туда в тот момент, когда пострадавшие, сменив свои обгорелые лохмотья, пытались наложить друг другу повязки на обожженные места.
Александр Петрович ворвался бурей в тихую квартирку. Одновременно целовался, ругался и благодарил небо за то, что его друзья отделались сравнительно легко.
Перво-наперво потребовал ножницы и собственноручно принялся подрезать обожженные локоны своей любимицы Грипочки. Не докончив дела, обругал себя скотом, болваном и дубиной.
Кухарка получила приказание скорее поставить самовар и напоить всех чаем с вином.
— Вино есть? — волновался Сумароков. — То-то! От самовара не отходи ни на шаг. Ни на секунду не спускай с него, подлеца, глаз. Во всех, почитай, пожарах бываете виноваты вы, стряпухи. Огонь, он — ого-го!
Кричал на всех:
— Не чесать обожженные места! Ничего не прикладывать и не смазывать. Что? Желательно антонова огня? Сидите смирно, терпите и ждите! Мигом будет медикус со всем потребным для облегчения и лечения. Я поехал. Чтобы ничего не ковырять и не чесать! Ни-ни! Я — мигом.
Исчез,
Англичанин молча всех осмотрел. Смочил чем-то ожоги, смазал какими-то мазями, перевязал.
Не найдя подходящего русского слова, жестом показал, что время всем ложиться в постель.
— Спать? — спросил Сумароков.
— Спати, — кивнул медикус, — И… и…
Он вынул из своего саквояжа две бутылки коньяку и молча поставил их на стол. Щелкнул языком, очень ловко подражая щелканью пробки.
— Коньяк? — спросил Сумароков.
— Коньяк, — согласился Уилкс. — Неужели — гольем? Один?
— Нет один, — потряс головой медик. — Два… Чай…
— Чай с коньяком?
— Иес. Чай… Уормер… [84]
— Горячий?
— Сами горачи… и… и…
Он потер рука об руку, делая вид, будто моет их.
— Помыть?
— Помити, — кивнул головой Уилкс.
— И когда ты, сэр, выучишься по-русски? Пора бы, — укоризненно сказал Александр Петрович.
— Пора би, — согласился англичанин.
Уилкс усердно, но довольно безуспешно изучал русский язык. Понять русскую речь он кое-как еще мог, но самостоятельно составить фразу для него было непосильной задачей. Он почитал речь знаменитого писателя за образец слога и старался копировать каждую его фразу, меняя только интонации по требованию смысла. Впрочем, с Сумароковым они объяснялись довольно успешно и, случалось, подолгу беседовали за стаканом виски или джина.
84
Английское слово, означающее — погорячее.
И сейчас, прежде чем дать англичанину помыть руки, Александр Петрович учинил ему форменный допрос.
— Постой… Всех упаковал? — спросил Сумароков.
— Постой всех упаковал, — скопировал его Уилкс.
— Опасность есть?
— Опасно ест — нет.
— Перевязки надо?
— Перевязки надо — я сам.
— Ладно! Ит из гуд.
— Ладно — it is good [85] , — согласился англичанин.
Все здоровые — Уилкс, Сумароков, Шумский, Иконников — сидели в гостиной за самоваром и пили чай с коньяком. Всех больных напоили в постелях. Федору и Грише, лежавшим в гостиной, очень хотелось встать и принять участие в чаепитии и беседе. Сумароков свирепо рычал на них:
85
Хорошо.
— Не возитесь! Лежать спокойно! Не маленькие!
— Не возите. Лежати покойни. Нет маленьки, — тщательно повторял за ним доктор, щедро подливая себе в чай коньяку.
— Обезьяна ты, сэр, — засмеялся Александр Петрович.
— Обезьяна ти, сэр, — парировал англичанин.
Сумароков расспрашивал комедиантов о подробностях пожара. Рассказывали все четверо. Сумароков волновался, вскакивал, бегал по комнате, всплескивал руками. Часто останавливал рассказчиков:
— Только не волнуйтесь! Берите пример с меня! Не волнуйтесь!