Флот вторжения (Книга 2)
Шрифт:
Кто-то постучал по перегородке. Русси схватился за подсвечник, но затем опомнился: два удара подряд, пауза и еще один были условным сигналом людей Анелевича, когда 001 приносили сюда еду и свечи. Но они приходили два дня назад, и в подвале всего хватало. Похоже, у них существовал график, и хотя сигнал был подан правильно, время появления настораживало.
Ривка тоже это знала.
– Что нам делать?– беззвучно спрашивали ее глаза.
– Не знаю, - взглядом ответил Мойше.
Одно он знал достаточно хорошо, только не хотел расстраивать жену. Если ящеры находятся с
– Они ушли?– шепотом спросила Ривка.
– Не знаю, - снова сказал Мойще. Помолчав, добавил: - Давай проверим.
Если ящеры знают, что он здесь, им не потребуется ждать, пока он выйдет.
Он поднял подсвечник и зажег свечу, все еще находившуюся там (без света в их погребе было совершенно темно, как и в любом другом), сделал полшага вперед, чтобы отодвинуть перегородку. Никакой коробки с едой... на цементном полу лежал лишь конверт. Мойше поднял его, поставил перегородку на место и вернулся в укрытие.
– Что это?– спросила Ривка, когда он вернулся.
– Какая-то записка, - ответил он, поднося конверт к глазам.
Мойше вскрыл конверт, вытащил оттуда сложенный лист бумаги и поднес к подсвечнику, чтобы увидеть, что там написано. Истинным проклятием его подземной жизни было полное отсутствие солнечного или электрического света, не дававшее возможности читать. Правда, для быстрого прочтения хватало и света свечей. Мойше развернул бумагу. Внутри оказался аккуратно напечатанный по-польски текст. Он стал читать вслух, чтобы слышала и жена:
– "Доводим до вашего сведения, что ваше последнее сообщение было получено повсеместно и широко распространено. Как мы и надеялись, оно вызвало громадный отклик. Симпатии с внешних сторон к нам возросли, и при иных обстоятельствах определенным кругам пришлось бы густо краснеть. Тем не менее они хотели бы поблагодарить вас за ваше мужество. Полагаем, вы разрешите им и дальше выражать свое восхищение на расстоянии".
– И это все?– спросила Ривка, когда он кончил читать.– Никакой подписи или чего-нибудь еще?
– Нет, - ответил Мойше.– Хотя я могу почти с уверенностью сказать, кто это послал. Думаю, ты тоже.
– Анелевич, - сказала она.
– Я тоже так думаю, - согласился Мойше. Записка была очень характерна для еврейского боевого командира. Польский язык не удивлял: до войны Анелевич был совершенно мирским человеком. Почему отпечатано на машинке - тоже понятно, так труднее проследить происхождение текста, если он попадет не в те руки. Этой же цели служили и обтекаемые фразы. Кто-либо несведущий в том, кому адресовано послание, мог бы долго ломать голову над его смыслом. Анелевич был осторожен во всем. Мойше был уверен, что так и не узнает, каким образом записка попала в подвал.
– Значит, запись оказалась за границей, - сказала Ривка.– Слава Богу. Я бы не хотела, чтобы тебя считали марионеткой ящеров.
– Нет, слава Богу, я не таков, - засмеялся Мойше.– Хотел бы я увидеть, как у Золраага густо покраснеет лицо.
После того, что губернатор пришельцев с ним сделал, Мойше хотел видеть Золраага
Среди припасов подвала была и бутылка сливовицы. До этого момента Мойше не обращал на нее внимания. Он снял бутылку с высокой полки, где она стояла, откупорил и налил два стаканчика. Один подал жене, другой взял сам.
– За одураченных ящеров!– произнес Русси.
Оба мелкими глотками пили сливовую водку. Мойше обожгло горло. Ривка несколько раз кашлянула. Затем она подняла свой стакан и негромко произнесла тост:
– За свободу нашего народа и еще - за нашу тоже.
Дверь в камеру Бобби Фьоре с шипением открылась. Обычное время приема пищи еще не настало - это он мог определить безо всяких часов. Бобби с надеждой огляделся. Может, ящеры привели к нему Лю Хань?
Но нет. На пороге стояли только ящеры: привычные вооруженные охранники и еще один, с более затейливой окраской тела, чем у остальных. Бобби догадался, что это отличительный знак того положения, которое пришелец занимает в их иерархии - равно как человек в дорогом элегантном костюме, вероятнее всего, был более важной персоной, чем некто в поношенном пиджачишке и соломенной шляпе.
Искусно раскрашенный незнакомец что-то произнес на своем языке, но слишком быстро, чтобы Фьоре сумел понять. На это Бобби сумел лишь ответить по-ихнему:
– Я не понимаю.
Эту фразу он с первых дней посчитал достойной запоминания. Тогда ящер прибавил по-английски:
– Пошевеливайся.
– Будет исполнено, верховный начальник, - ответил Бобби, добавив еще несколько обыденных фраз.
Он поднялся и подошел к ящерам, но не слишком близко, поскольку уже усвоил, что это беспокоит охранников. А ему не хотелось беспокоить тварей с автоматическим оружием в когтистых лапах.
Охранники окружили его, держась на приличном расстоянии, все они были достаточно далеко, чтобы попытаться вырвать у кого-то оружие. Сегодняшним утром у Бобби не было тяги к самоубийству (он полагал, что сейчас утро; наверняка это знали лишь Бог да ящеры), и предпринимать попыток к бегству он не стал.
Когда ящеры водили его в камеру Лю Хань, от двери они сразу поворачивали направо. Но в этот раз они повернули налево. Бобби не знал: удивляться ему или волноваться, но в конце концов он немного удивился и слегка встревожился. То, что тебя ведут в какое-то другое место, может предвещать опасность, однако это дает шанс увидеть что-то новое. Когда торчишь взаперти и ничего не видишь, такая прогулка приобретает немалое значение.
Плохо лишь, что новое необязательно предвещает нечто интересное. Коридоры оставались коридорами, и их потолки столь же противно тянулись над самой его головой. Некоторые были просто металлическими, другие - сплошь окрашенными в унылый и тусклый белый цвет. Встречные ящеры обращали на него не больше внимания, чем он сам обратил бы на какого-нибудь уличного пса. Бобби хотелось закричать на них, просто чтобы заставить испуганно отскочить. Но такой трюк явно вызвал бы поспешную реакцию охранников и, вполне вероятно, окончился для него пулей между ребер. Посему Бобби решил не рисковать.