Французская революція 1789-95 г. въ осв?щеніи И. Тэна. [Старая орфография]

Герье Владимир Иванович

Итакъ, научная постановка исторіографіи французской революціи зависитъ отъ сознанія т?сной связи между этимъ событіемъ и предшествовавшей ему исторіей. А этому сознанію чрезвычайно м?шало укоренившееся глубоко уб?жденіе, что революція была полнымъ разрывомъ съ прошлымъ, что Франція посл? 1789 года не представляетъ ничего общаго съ Франціей при старой монархіи. Такое уб?жденіе сложилось не только подъ впечатл?ніемъ страшныхъ потрясеній и коренныхъ перем?нъ, посл?довавшихъ во всей Европ? всл?дъ за переворотомъ 1789 года, но было главнымъ образомъ сл?дствіемъ того энтузіазма, который воодушевлялъ и самихъ д?ятелей французской революціи, и ихъ современниковъ. Благодаря этому энтузіазму, охватившему съ такою порывистой силой такую обширную массу людей различныхъ классовъ и національностей, на французскую революцію стали смотр?ть, какъ на источникъ обновленія и новой жизни — не только для Франціи, но и для всего челов?чества. Этотъ взглядъ разд?ляли съ французами многіе изъ политическихъ противниковъ ихъ; вспомнимъ слова, сказанныя уже немолодымъ въ то время Гёте прусскимъ офицерамъ въ критическій день отступленія прусской арміи передъ революціонными войсками у Вальми: «Сегодня начинается новая эра для челов?чества; вы, господа, можете сказать, что присутствовали при ея зарожденіи».

Ч?мъ сильн?е было одушевленіе, вызванное революціей, и ч?мъ, съ другой стороны, было глубже ожесточеніе противъ нея, т?мъ мен?е какъ приверженцы, такъ и враги ея были расположены отыскивать ея связь съ прошедшимъ, объяснять ее предшествовавшимъ историческимъ развитіемъ — одни изъ опасенія умалить заслуги революціи, другіе — изъ страха оправдать ее. Но по м?р? удаленія отъ событій 1789 года, по м?р? охлажденія революціоннаго энтузіазма

и забвенія страданій и попранныхъ революціей интересовъ, должна была постепенно проявиться потребность изучать французскую революцію съ исторической точки зр?нія. Приведеніе этой потребности къ ясному сознанію есть безсмертная заслуга Токвиля. Онъ доказывалъ, что французская революція представляетъ собою не столько разрывъ съ историческимъ прошедшимъ Франціи, сколько посл?довательное его завершеніе и дальн?йшее его развитіе въ данномъ искони направленіи. Это положеніе, которое въ настоящее время можно принять трюизмомъ, им?ло въ свое время значеніе великаго научнаго открытія. Заслуга Токвиля въ этомъ отношеніи такъ значительна, что съ его сочиненія: «Старый порядокъ и революція», вышедшаго въ 1856 году, можно начать новый періодъ въ исторіографіи французской революціи. Впрочемъ, основная идея этого сочиненія, им?вшаго такое вліяніе на изученіе революціи — идея объ исторической преемственности французской революціи — была высказана Токвилемъ еще за 20 л?тъ предъ т?мъ, правда, въ стать?, написанной для иностраннаго журнала и мало изв?стной во Франціи^{3}. Идея о преемственности французской революціи, о неразрывной связи историческаго движенія въ до-революціонной и обновленной Франціи, эта идея, безъ которой невозможно настоящее пониманіе ни исторіи Франціи, ни значенія революціи, навсегда будетъ связана съ именемъ Токвиля; но справедливость требуетъ не упускать изъ виду, что одновременно съ нимъ и другіе ученые направляли свои изсл?дованія къ разъясненію т?хъ же мыслей. Сознаніе въ необходимости изучать французскую революцію въ связи съ предшествовавшей исторіею подготовлялось двумя различными стремленіями исторической науки во Франціи. Съ одной стороны, ученые, изучавшіе раннія эпохи французской исторіи, стали подм?чать родственныя, аналогическія черты между н?которыми событіями этихъ эпохъ и великой революціей и стали сл?дить за ростомъ того политическаго элемента, который произвелъ переворотъ 1789 года. Съ другой стороны, писатели, изучавшіе революцію или общество, непосредственно вышедшее изъ нея, раскрывали въ посл?днемъ черты, стремленія и идеи, чрезвычайно сходныя съ состояніемъ, съ стремленіями и понятіями общества въ предшествовавшій періодъ. Въ первомъ отношеніи особенное вниманіе сл?дуетъ обратить на изсл?дованія Огюстена Тьерри, преимущественно же на его сочиненіе: «Essai sur l'Histoire de la Formation et du Progres du Tiers Etat», вышедшее въ 1853 году; во второмъ отношеніи — на непосредственнаго предшественника Токвиля — Родо. Задолго до книги Токвиля, — о «Старомъ порядк?», появилось сочиненіе Родо о томъ же предмет?, въ которомъ въ первый разъ устройство и положеніе до-революціонной Франціи подверглись серьёзному историческому анализу ^{4}). Авторъ этого сочиненія пріобр?лъ изв?стность какъ горячій защитникъ того же принципа децентрализаціи и м?стной свободы, который составлялъ задушевную ц?ль вс?хъ стремленій и научныхъ занятій Токвиля. Родо не только считалъ, подобно Токвилю, децентрализацію необходимымъ условіемъ для установленія свободы, но и единственнымъ средствомъ для достиженія въ будущемъ величія со стороны Франціи, которая по его мн?нію низко пала. Глубокій интересъ къ вопросу о централизаціи и ея историческому развитію во Франціи навелъ какъ Токвиля, такъ и Родо на изученіе старой монархіи и ея борьбы съ феодальными остатками м?стной самостоятельности; но если знаменитый авторъ «Демократіи въ Америк?» при этомъ держится на строго научной почв?, и у него только изр?дка пробивается элегическое сожал?ніе о погибшемъ стро?, заключавшемъ въ себ? среди феодальныхъ развалинъ зародыши свободныхъ учрежденій, Родо увлеченъ тенденціей за пред?лы научнаго безпристрастія, и, см?шивая рутинную и эгоистическую привязанность къ привилегіямъ, сохранившимся отъ феодальной раздробленности, съ стремленіями къ свобод? и м?стному самоуправленію, нер?дко подаетъ руку писателямъ-легитимистамъ, которые проводятъ мысль, что революція была гибельна для свободы, ибо разрушила учрежденія, заключавшія въ себ? богатые задатки для развитія политической и м?стной свободы.

Посл? выхода сочиненія Токвиля о «Старомъ порядк?», интересъ къ этому предмету еще бол?е усилился и вызвалъ н?сколько изсл?дованій въ томъ же направленіи. Укажемъ на сочиненіе Буато^{5} о «Состояніи Франціи до 1789 года», вышедшее въ 1861 году, авторъ котораго старается, по сл?дамъ Токвиля, просл?дить развитіе централизаціи при старомъ порядк? и описать ея органы и учрежденія, но съ большимъ сочувствіемъ къ ней, доказывая, въ противоположность своему предшественнику Родо, несостоятельность историческихъ учрежденій, сохранившихся до XVIII в?ка. Особенное значеніе им?ютъ, кром? того, въ сочиненіи Буато т? главы, въ которыхъ авторъ подвергъ тщательному изученію, на основаніи статистическихъ данныхъ, состояніе духовенства и религіозныхъ корпорацій во Франціи при Людовикахъ XV и XVI.

Изученіе французскаго общества передъ самой революціей, его политическихъ идеаловъ и стремленій, его надеждъ, жалобъ и требованій, составляетъ предметъ сочиненія Шассена о «Дух? Революціи» ^{6}). Авторъ его задался мыслью охарактеризовать Францію наканун? революціи съ помощью инструкцій и полномочій, данныхъ избирателями депутатамъ, отправлявшимся въ собраніе генеральныхъ штатовъ; но онъ не ограничился этимъ, а частыми отступленіями объясняетъ различныя черты французскаго народа и правительства, отразившіяся потомъ на ход? самой революціи, напр., пренебреженіе къ индивидуальной свобод?, вліяніе мелкой провинціальной интеллигенціи — стряпчихъ, нотаріусовъ и т. и. — на простой народъ и пр. Наконецъ, мы считаемъ необходимымъ упомянуть о спеціальномъ сочиненіи, о «Провинціальныхъ собраніяхъ при Людовик? XVI», Леонса де-Лаверня, пріобр?тшаго изв?стность своимъ изсл?дованіемъ о вліяніи революціи на положеніе французскаго землед?лія. Сочиненіе Лаверня, написанное на основаніи протоколовъ этихъ провинціальныхъ собраній, чрезвычайно поучительно, во-первыхъ потому, что очень наглядно рисуетъ экономическое состояніе провинцій и недостатки м?стной администраціи; во-вторыхъ, представляетъ въ новомъ св?т? привилегированные классы наканун? революціи — ихъ либерализмъ, готовность къ жертвамъ и охоту заниматься м?стной администраціей. Неудивительно, что авторъ увлекся привлекательной картиной, имъ нарисованной, и слишкомъ поддался в?р? въ жизненность и способность къ улучшенію стараго режима.

Подъ вліяніемъ такихъ изсл?дованій прежнее пренебреженіе къ историческому способу объясненія, прежнія догматическія или полемическія воззр?нія на революцію должны были все бол?е и бол?е уступать м?сто бол?е строгому, научному методу. Не въ однихъ только спеціальныхъ сочиненіяхъ стало проявляться желаніе пролить св?тъ на революцію посредствомъ изученія старой Франціи, но самые историки революціи все бол?е и бол?е проникались уб?жденіемъ въ необходимости завязать историческую нить, прерванную ихъ предшественниками, и искать точку опоры для своего изложенія не въ догматическихъ и политическихъ принципахъ, а въ генетическомъ метод? изложенія. Если первые историки революціи исходятъ изъ мн?нія, что революція порождена злоупотребленіями, промахами и даже преступленіями правительственныхъ лицъ эпохи Людовиковъ XV и XVI, и довольствуются т?мъ, что въ вид? введенія къ своему разсказу н?сколькими р?зкими штрихами набрасываютъ картину финансоваго кризиса, придворной расточительности и аристократическихъ предразсудковъ, то сл?дующіе за ними историки даютъ все бол?е и бол?е м?ста этому введенію и захватываютъ все глубже и глубже явленія, вызвавшія революцію и опред?лившіяся ходъ и характеръ. Интересно, напр., сравнить краткій очеркъ «нравственнаго и политическаго состоянія Франціи въ конц? XVIII в.», съ котораго Тьеръ начинаетъ свое изложеніе французской революціи, похожій скор?е на зав?су, скрывающую отъ нетерп?ливаго зрителя начало захватывающей драмы, ч?мъ на историческое введеніе — съ т?мъ тщательнымъ научнымъ изсл?дованіемъ, съ помощью котораго Зибель подготовляетъ читателя къ пониманію изучаемаго имъ переворота. Не довольствуясь сжатымъ, но чрезвычайно поучительнымъ описаніемъ экономическаго состоянія, поземельной собственности и администраціи наканун? революціи, Зибель разсматриваетъ ее какъ звено въ величественномъ историческомъ процесс?,

общемъ всей западной Европ?, начиная съ эпохи реформаціи. Такой пріемъ, конечно, совершенно понятенъ со стороны ученаго, вышедшаго изъ школы, воспитанной на философіи и привыкшей къ универсальному пониманію явленій и въ то же время къ критическому объективному методу; онъ вполн? естествененъ со стороны иностраннаго историка, не принадлежащаго ни къ одной изъ партій, спорящихъ изъ-за насл?дія революціи; но подобное явленіе встр?чаемъ мы и среди французской исторіографіи, если сопоставимъ раннихъ историковъ революціи съ поздн?йшими. Мы зам?чаемъ желаніе справляться съ исторіею, или ссылаться на нее даже у такихъ писателей, которые — по своей ближайшей ц?ли или по характеру своего ума — склонны къ догматическимъ разсужденіямъ и отвлеченнымъ пріемамъ. Очень поучительно въ этомъ отношеніи сочиненіе Кине и сравненіе его пріемовъ съ пріемами Мишле, съ которымъ у него такъ много общаго въ политическихъ уб?жденіяхъ и въ основномъ взгляд? на революцію. Мишле, какъ изв?стно, написалъ среднев?ковую исторію Франціи, которую во многихъ отношеніяхъ можно назвать классической; онъ обладаетъ необыкновенною способностью вживаться въ эпоху и посредствомъ богатаго воображенія воспроизводить ее передъ читателемъ во всемъ ея историческомъ колорит?; т?мъ не мен?е, когда онъ приступилъ къ эпох? революціи, онъ такъ увлекся ею, что все прошедшее Франціи задернулось передъ нимъ какъ бы густою зав?сой; если онъ касается его, то только для того, чтобы показать всю противоположность его принциповъ жизненному духу новой эры. Онъ говоритъ, напр., о христіанств?, какъ о религіи до-революціонной Франціи; революція, по его мн?нію, исходитъ изъ началъ, діаметрально-противоположныхъ тому, что онъ считаетъ сущностью христіанства. Совершенно иначе смотритъ Кине на связь революціи и начавшагося съ нея историческаго періода съ до-революціонной эпохой. Конечно, на него въ этомъ отношеніи им?ло сильное вліяніе разочарованіе революціей 1848 года и трагическая судьба второй республики, завершившаяся въ промежутокъ между сочиненіями двухъ друзей. Кине обратился къ изученію первой революціи не для того, чтобы съ юношескимъ энтузіазмомъ Мишле ее идеализировать, а чтобы «открыть и познать, почему столько и такихъ безм?рныхъ усилій, столько принесенныхъ жертвъ, такая чудовищная трата людей оставили посл? себя такіе еще несовершенные и уродливые результаты»? Его отв?тъ заключается въ томъ, что главная вина на сторон? старой Франціи.

Онъ вооружается противъ писателей, которые не принимали въ разсчетъ вс?хъ преградъ, поставленныхъ этой до-революціонной Франціей на пути развитія новой, и которые поэтому вид?ли «по сю сторону 1789 года одну только ложь, а по ту — одну только правду». Но каково бы ни было его побужденіе, Кине не хочетъ допустить, чтобы 1789 годъ представлялся какими-то непроходимыми «Пиренеями». Онъ вооружается противъ пріема д?лать изъ революціи «изолированный пунктъ во времени безъ отношенія къ прошедшему — эпоху, колеблющуюся въ пустомъ пространств?, не прикр?пленную къ предшествовавшимъ эпохамъ», а потомъ привлекать къ отв?тственности «челов?ческій духъ», какъ-будто онъ виновенъ въ этомъ ненормальномъ зр?лищ?. «Революція, — говоритъ Кине, — какъ всякое другое событіе, въ связи съ т?мъ, что ей предшествовало; она находится подъ бременемъ прошлаго. Часто она его воспроизводитъ, даже когда борется съ нимъ. Не вид?ть этой связи, — значитъ, отрицать самую душу исторіи».

Вліяніе историческаго метода еще бол?е отразилось на сочиненіи знаменитаго бельгійскаго историка-философа Лорана. Этотъ ученый, просл?дившій съ изумительной начитанностью и неизм?нной бодростью мысли весь необъятный процессъ развитія челов?чества отъ первыхъ зачатковъ гражданственности, въ Индіи и Египт? до нашихъ дней, не могъ не воспользоваться уроками исторіи, когда приступилъ къ изложенію революціи. Притомъ его принадлежность къ бельгійскому народу, его, такъ сказать, международное положеніе должно было его предрасполагать къ бол?е безпристрастному, объективному воззр?нію и избавить отъ н?которыхъ патріотическихъ увлеченій французскихъ историковъ. Такъ напр., останавливаясь надъ вопросомъ, почему революція не им?ла результатомъ установленіе свободы, онъ указываетъ на то, что стремленіе къ равенству, къ народовластію въ смысл? господства массъ, получило преобладаніе надъ стремленіемъ къ обезпеченію индивидуальной свободы, которое въ начал? революціи выразилось въ деклараціи правъ челов?ка, и объясняетъ это т?мъ, что латинскій или галло-римскій элементъ французскаго народа, пропитанный преданіемъ демократической имперіи Рима, взялъ перев?съ надъ элементомъ индивидуальной свободы, внесеннымъ германскими завоевателями. Такимъ образомъ, Лоранъ, разбирая элементы обоготворяемой имъ революціи, относитъ лучшій и плодотворн?йшій изъ этихъ элементовъ на долю вліянія германской расы, которое совершенно отрицается или порицается современными французскими историками, конечно, не всл?дствіе научныхъ мотивовъ. Лорана въ этомъ случа? нельзя осуждать за слишкомъ р?зкое разграниченіе характеровъ расы; онъ не только им?лъ за себя авторитетъ Монтескьё и другихъ историковъ XVIII стол?тія, но демократическихъ историковъ ХІХ-го в?ка, которые, прославляя уравнивавшую д?ятельностъ королевской власти и ея союзъ съ демократіей, вид?ли въ ихъ борьб? съ феодальной аристократіей противод?йствіе туземнаго гальскаго элемента чуждому — германскому, и готовы были повторить возгласы Сіеза, предлагавшаго прогнать варваровъ назадъ въ ихъ зарейнскія дебри.

Но, съ другой стороны, доктрина, что прогрессивное развитіе челов?чества ведетъ къ превращенію христіанства въ теизмъ и гуманитарную религію будущаго, — доктрина, которой придерживается Лоранъ и которая находитъ обильную пищу въ м?стныхъ бельгійскихъ условіяхъ, — увлекла его до тенденціозной разработки французской революціи. Бельгія была обязана этой революціи своимъ обновленіемъ, но, всл?дствіе большей прочности ея среднев?ковыхъ учрежденій, бурный переворотъ раскололъ, такъ сказать, эту страну и ея населеніе на дв? равныя враждебныя части, — либеральную, которая любитъ французскую революцію, какъ свою колыбель, — и клерикальную, которая ненавидитъ ее главнымъ образомъ какъ манифестацію анти-религіознаго духа. Такъ какъ все направленіе правительственной д?ятельности въ стран? зависитъ отъ хода этой борьбы, то понятно, что либералы Бельгіи подчиняютъ торжеству надъ клерикализмомъ вс? прочіе интересы. И для Лорана исторія революціи служитъ главнымъ образомъ оружіемъ противъ опаснаго врага. Защищая революцію или критикуя ее, онъ постоянно им?етъ въ виду зоркое око бельгійскихъ клерикаловъ, которые бол?е, ч?мъ гд?-либо, овлад?ли печатью и воспитаніемъ молодежи. При такомъ положеніи д?ла н?тъ м?ста для объективной точки зр?нія.

Въ одномъ только Лоранъ соглашается съ своими противниками, а именно въ томъ, что революція была выраженіемъ философскаго анти-христіанскаго духа, и онъ возвращается къ воззр?ніямъ французскихъ писателей Х?ІІІ-го в?ка, которые вид?ли въ борьб? съ церковью свою главную задачу.

Всл?дствіе этого у Лорана н?тъ достаточно досуга и охоты, чтобы обращаться къ исторіи, предшествующей революціонной эпох?, и даже тамъ, гд? онъ приб?гаетъ къ историческимъ объясненіямъ, они не всегда удовлетворительны. Такъ наприм?ръ, хотя онъ и р?зко протестуетъ противъ преувеличенія со стороны историковъ вліянія климата и расы на духовное развитіе народовъ^{8}, — однако онъ самъ сводитъ противоположность деспотическаго народовластія и индивидуальной свободы къ различію духа галло-римской и германской расъ, не обращая достаточнаго вниманія на общій ходъ французской исторіи, враждебный развитію индивидуальной свободы.

Лоранъ отчасти правъ, объясняя ненависть къ французскому дворянству во время революціи и необузданность демократической реакціи характеромъ этого дворянства, но онъ не указываетъ, подъ вліяніемъ какихъ историческихъ условій образовалась французская аристократія, и почему у дворянъ «властолюбіе и презр?ніе къ низшимъ сословіямъ были гораздо сильн?е, ч?мъ любовь къ свобод?».

Отлично выясняетъ Лоранъ характеръ королевской власти во Франціи и предостерегаетъ читателей отъ односторонности уважаемаго имъ Огюстена Тьерри, «напрасно прославлявшаго старинныхъ королей, какъ защитниковъ равенства, какъ представителей парода, для него только трудившихся, тогда какъ единственной ц?лью ихъ была власть. Въ другомъ м?ст? своего сочиненія Лоранъ выражаетъ сожал?ніе, что короли не посл?довали сов?тамъ философовъ. «Если бы королевская власть, — говоритъ Лоранъ, — послушалась этихъ врачей и пророковъ, она предотвратила бы революцію, отм?нивши злоупотребленія стараго порядка», какъ будто сущность того историческаго переворота, который обнаружился въ революціи, заключался только въ отм?н? злоупотребленій, а не въ перем?щеніи власти. Несмотря однако на н?которыя недомолвки и отступленія отъ историческаго метода въ угоду доктрин?, сочиненіе Лорана представляетъ р?дкое соединеніе философскаго и историческаго объясненія французской революціи и можетъ служить уб?дительнымъ доказательствомъ необходимости объяснять это событіе генетически.