Где я живу

Не так давно у здания самой старой американской библиотеки, чудесной библиотеки «Стёрджис» в городке Барнстабл Вилладж на северном побережье Кейп-Кода, остановился коммивояжер из издательства энциклопедий. Он тактично указал библиотекарше, которую несложно было запугать, что самая свежая справочная литература в библиотеке — энциклопедия «Британника» 1938 года, подкрепленная энциклопедией «Американа» от 1910-го. А между тем, напомнил он, с 1938 года произошло много важного, например, изобретение пенициллина и вторжение Гитлера в Польшу.

Посетителя вместе с его недоумением направили в Совет попечителей библиотеки и дали их имена. В списке был даже Кабот, Лоуэлл и Китредж [1] .

Библиотекарша сказала, что можно поймать сразу нескольких попечителей, если заглянуть в местный яхт-клуб. Коммивояжер спустился по узкой дороге, ведущей к яхт-клубу, и чуть не свернул себе шею, то и дело наезжая на жуткие ухабы, будто нарочно расставленные на дороге, чтобы осаждать лихих водителей и по возможности отправлять их на тот свет.

Ему захотелось мартини, и он подумал, обслуживает ли бар не членов клуба. К своему ужасу, он обнаружил, что клуб этот — обыкновенная лачуга, тринадцати футов длиной и четырнадцати шириной, так сказать отблеск Озаркских гор в Массачусетсе [2] . Всю обстановку составляли стол для пинг-понга, покоробившаяся крышка которого весело вздувалась там и сям, проволочная корзина с забытыми на пляже вещами, облепленными песком и уже изрядно подгнившими, и наконец пианино, на которое много лет лилась вода из дырки в потолке.

Ни бара, ни телефона, ни электричества не было. Членов клуба тоже. И в довершение всего — ни капли воды в гавани. Прилив, достигающий четырнадцати футов, безнадежно отступил. Так называемые яхты, допотопные деревянные «Родсы-18», «Битлкэтсы» и парочка «Бостон Уэйлеров», покоились в сине-бурой жиже на дне гавани. Тучи чаек и крачек галдели над жижей в поисках пропитания.

Неподалеку какие-то люди выкапывали толстых, как куропатки, моллюсков на краешке Сэнди Нек, песчаной косы десяти милей длиной, что отделяет гавань от ледяного залива. В огромной соленой топи, ограничивающей гавань с запада, кишели утки, гуси, цапли и другая водяная птица. А около входа в гавань, в ожидании когда же вернется вода, лежал на боку ял из Марблхеда с шестифутовым килем. Ему никак нельзя было заходить в Барнстабл Вилладж, во всяком случае с таким килем.

Коммивояжер, крайне подавленный, не замечая красот дикой природы, отправился завтракать. Так как он находился в самом процветающем округе Новой Англии, в округе Барнстабл, и так как процветание исходило от туристов, он естественно рассчитывал поесть в ресторане с претензией на роскошь. Однако ему пришлось довольствоваться хромированным табуретом у пластиковой стойки в заведении, активно не желавшем подделываться под старину колониальных времен и именующимся «Барнстаблский магазин». Вот девиз этого заведения: «Хороший товар — наш, а плохой мы уже продали».

После завтрака он снова пустился на поиски попечителей, и ему сказали, что не худо бы заглянуть в местный музей, который находится в кирпичном здании старой таможни. Само здание — памятник стародавним временам. Гавань тогда еще не успела заполниться сине-бурой жижей и в нее заходили большие суда. Попечителей не оказалось и там, а экспонаты были нестерпимо скучными.

Коммивояжер почувствовал, как на него наваливается удушающая вялость — эпидемия апатии нередка среди случайных посетителей Барнстабл Вилладж.

Он прибегнул к обычному лечению — прыгнул в автомобиль и с ревом понесся прочь, к коктейль-барам, мотелям, кегельбанам, стилизованным сувенирным магазинам и пиццериям порта Хайаннис, к деловому центру Кейп-Кода. Там он скинул свое раздражение на миниатюрной площадке для гольфа под названием «Страна Игр». В то время площадка эта обладала прискорбной особенностью, типичной, однако, для южного побережья Кейп-Кода, вернее для кошмара, в который превратили Кейп-Код, чтобы выжать из туристов побольше денег. Дело в том, что площадку соорудили на лужайке, некогда принадлежавшей местному отделению Американского Легиона [3] , поэтому как раз посреди пробковой дорожки с «прелестненькими» маленькими мостиками возвышался танк «Шерман», установленный в более простые и менее предприимчивые времена как памятник ветеранам Второй мировой войны.

Теперь его перенесли в другую точку южного побережья, где, наверняка, снова осыпают оскорблениями.

А вот в Барнстабл Вилладж никто не стал бы задевать чувства собственного достоинства танка, но наш городок никогда не примет его к себе. У нас такой принцип — никогда ничего не принимать. Благодаря этому замечательному принципу перемены у нас происходят не чаще, чем меняются правила игры в шахматы.

Самое большое изменение прошлых лет произошло в процедуре выборов. Еще шесть лет назад наблюдатели за правильностью ведения выборов назначались только от республиканской партии — они следили и за республиканцами и за демократами. Теперь демократическая партия назначает своих наблюдателей. Как ни странно, результаты этих революционных преобразований оказались не такими уж разрушительными, по крайней мере пока.

Другой разрыв с традициями прошлого касается финансовых операций Барнстаблского Клуба Комедии, местного любительского театра. В клубе имелся кассир, который раз в месяц в течение тридцати лет злобно отказывался дать отчет о состоянии баланса, боясь, что члены клуба порасшвыряют денежки на ветер. В прошлом году он уволился. Новый кассир объявил, что баланс составляет 400 долларов с мелочью, и члены клуба не преминули просадить все до цента на новый занавес цвета тухлой лососины. Кстати, эта ядовитая занавеска дебютировала в постановке «Суд над бунтарями с корабля «Кейн», в которой капитан Куиг уже не гремел нервически железными шариками в кулаке. Шарики были изъяты, потому что якобы намекали на непристойность.

Еще одна большая перемена произошла около шестидесяти лет назад, когда обнаружилось, что голубой тунец пригоден в пищу. Прежде наши рыбаки называли его «конской скумбрией» и чертыхались, если тунец заходил к ним в сети. Продолжая чертыхаться, они нарезали его на мелкие кусочки и бросали обратно в залив, чтобы другим конским скумбриям было неповадно. Но тунец не покидал этих мест, то ли по глупости, то ли из принципа, и теперь после Дня Труда устраивают праздник, который называется Ловля Барнстаблского Тунца. Спортсмены с мотками лески, огромными, как часы на здании суда, съезжаются к нам со всего восточного побережья. Поселяне обычно недоумевают: что привело к нам такую прорву народа. Правда, пока еще никто ничего не поймал.