Гений МАЗа
Шрифт:
На мягком грунте колёса утопали едва ли не по оси, я просил Лукьянова держать 60–80, тогда грузовик не успевает провалиться, постоянно окликал остальных водителей, настойчиво рекомендуя не идти точно по нашей колее, на ней шанс увязнуть несколько больше, чем на целине.
Ориентиров никаких. Песчаные горы, а в Белоруссии самая высокая гора примерно той же 300-метровой высоты, но над уровнем моря, в Африке постоянно смещаются, карту рисовать бесполезно. Есть только направление на Уадан, выдерживать его крайне сложно, потому что пытались лавировать между дюнами, используя относительные низменности.
К
— Смотрим температуру двигателей! Татьяна, отчёт! Геныч, отчёт!
Военные, конечно, придумали бы кодовые слова и позывные, «первый, первый, я — сосна, подлетаю к дубу», мы не заморачивались. Про нагрев моторов забеспокоился не зря, начался затяжной подъём, больше двух километров, 400-сильный ярославский движок ревел на двух с чем-то тысячах оборотов, чтоб не падала скорость, Яша давил в пол.
Показались чьи-то следы, ещё не занесённые ветром. Вдоль колеи чужака мы взобрались на возвышенность и увидели дым, а вскоре и французский чёрный капотный грузовик. Когда поравнялись, я не скомандовал остановку. Автомобиль выгорел так, что лопнули стёкла. Пилоты, вполне целые, но нерадостные, сидели на песке в окружении брошенных огнетушителей, один обречённо махнул пятернёй: езжайте, мол.
Попытка вызвать вертолёт, чтоб эвакуировал лягушатников, успеха не имела.
Не знаю, что стало с этими двумя парнями, лишёнными не только транспорта, но и элементарного укрытия, потому что через полчаса налетел сильный ветер, поднявший в воздух тонны песка с единственной целью — кинуть его нам в лобовые стёкла.
Это — кошмар. Здорово стемнело, песчаные тучи заслонили солнце. Видимость упала до нескольких метров. Я приказал сомкнуться и идти вплотную, на грани касания, если заденем соседа и поцарапаем олимпийского мишку на кабине — не велика беда.
— Может, станем? Ни хрена не вижу, как у их арабского шайтана в жопе, — просился Геныч, но я боялся, что элементарно заметёт. Машина среди песчаной пустыни, как говорят наставления, служит прекрасным началом нового бархана, похороненная в его основании.
— Снизить скорость! Продолжать движение!
Ползли, сжигая солярку в оптовых количествах. В левом зеркале Лукьянов видел фары машины Русских, за ним и левее тащился Геныч, замыкала Тихомирова. Кондиционер пока справлялся, дышалось нормально, но говорить стало практически невозможно, свист ветра и гул песка, секущего по кабине, забивал слышимость. По этой причине и сигналить бесполезно, рёв бури перекрывал и пневматические сирены.
Было страшно, без преувеличений.
Со скоростью до 20 мы тащились около 6 часов. Нервы на пределе, глаза слезятся от усилий что-то разглядеть в песчаной мгле.
Вдруг как удар: яркое вечернее солнце, ветер исчез как выключился, песок опал. Мы продолжали путь на запад… втроём.
— Татья-ана! Тихомирова!
Я добавлял самые нецензурные оскорбительные эпитеты, чтоб возмутилась и ответила, даже если слышимость отвратительна до предела.
Только шелест помех. В экипажах Русских и Геныча молчали.
Не скажу, что вполне был готов к ситуации «отряд не заметил потери бойца», но частью сознания предвидел, поэтому решение принял моментально.
— Остановка! Всем выйти из кабин.
Только сейчас
— Друзья. До Уадана осталось не более 130 км по прямой. Иван идёт вперёд один и максимально быстро, второй пилот постоянно чешет эфир, вызывая вертолёт. Проверяйте другие частоты. До заката не успеешь, Ваня, останавливайся, ночуй, по темноте запросто собьёшься с пути, не хватало ещё вас искать. В Уадане хватай Богушевского за грудки — пусть немедленно шлёт лётчиков на наш поиск. Координат точных нет, но нужный кусок осмотреть с воздуха — дело плёвое. Мы с Генычем разворачиваемся и чешем назад, между собой держим связь. Ночуем и если не нашли сегодня, на это шансов мало, продолжим завтра.
Русских стащил шлем с головы. Сейчас хотелось бы прохладного лёгкого ветра в волосах, но воздух висел вокруг до невозможности тихий. Здесь чрезвычайно сильны контрасты и переходы — от жары к холоду, от бури к штилю, от ярчайшего солнца к чёрной ночи. Чрезвычайно недружественная к людям земля, не то что средняя полоса России…
— Серёга, ситуация дикая. Мне вас бросать? Не хочу. Но всем ехать — девчонок бросать, тоже никуда. И отсюда до вертолёта не достучишься. Выходит, ты кругом прав. Перекину вам фляги с водой, нам литров 5 хватит.
— Правильно. Вань, в Уадане не задерживайся. Подними волну по поводу застрявших в пустыне и дуй в Дакар. Хоть одна наша машина должна выйти в лидеры! Всего-то осталось… Ты должен победить за нас всех, или мы все проиграли гонку.
Геныч не возражал. Мы с ним развернулись и покатили назад. Яшка загнал нашу на самую вершину огромного бархана, опасно остановившись в каких-то десятках метров от обрыва. Я залез на кабину, с неё на дугу безопасности и в лучах заходящего солнца осмотрелся.
Сигналили. Рёв пневматической сирены слышен на километры. Но ответного трубного гласа не донеслось.
Стемнело. Мы, не удаляясь друг от друга не более чем на несколько сот метров, отгребли назад километров сорок, примерно туда, где Тихомирова ещё наверняка была с нами. Разумеется, на песке не осталось никаких следов, всё замело.
Фиганул в небо сигнальные ракеты. Всего лишь устроил фейерверк, толку никакого.
Когда закутались в спальные мешки и залегли, уснул почти моментально, но зря, снился единственный сон: МАЗ, погружающийся в песок, сначала по колёса, потом по стёкла кабины, затем по крышу, я бросаюсь вслед, раскидываю этот песок, зарываюсь в него как крот, не нахожу машину, она закопалась гораздо глубже и навсегда, пустыня её не отдаёт…
Кошмары преследовали до рассвета.
А ещё подсознание, ничуть не скованное волей и желаниями, бесстрастно сообщило мне очевидную, но ранее отпихиваемую вещь: спасти хочу всех троих, это само собой и не обсуждается, но по-настоящему беспокоюсь только об одной. Валя мне — никто. И всё же не имею права потерять и её.
4 января прошло в столь же бесплодных ёрзаниях, пока не наткнулись на мотоциклиста, он сломал раму байку и ногу себе. Бельгиец. Как-то выжил под вчерашней песчаной бурей, но за следующий день прогрелся на этом грёбаном пляже до обезвоживания. Флягу с водой пришлось вырывать из рук, он готов был высосать литра два.