Героин
Шрифт:
— Я старинного друга развлекать не поеду. Тоже мне, нашли говорящего попугая.
— Анна, не горячитесь. В память об этой встрече я подарю вам заколку для волос сделанную из бивня мамонта. Авторская работа. Бивни мамонта изредка находят в вечной мерзлоте, и они являются государственным достоянием. Скульптор мотает срок в одном из лагерей Якутии. Для него создана специальная мастерская. Инструменты по особому заказу разработаны в каком-то секретном институте. Вся продукция идет в государственный музей творчества народов Севера (скульптор по происхождению армянин) и только после этого раздаривается по личному распоряжению президента республика Саха. Представьте себе, Анна. Вы находитесь в башне из псевдослоновой кости, которую построил
— А кто такие мамонты и почему они прячут свои бивни в вечной мерзлоте? И что значит «вечная мерзлота», кстати? Литературный штамп, наверняка. Я это выражение уже несколько раз слышала.
— Спасибо за приглашение, губернатор, мою рыжую оно очень заинтересовало.
— Здравствуйте, Ноготь. Я говорил с заведующим отделением, он сказал, что вам уже лучше. Это правда?
— Правда. Знающие люди мне сообщили, что существует абсолютно объективный признак выхода из острого психоза — появляется желание переспать с женщиной. Так вот, сегодня утром этот симптом у меня появился.
— Ноготь, если честно, вам еще рано выходить из психиатрической больницы, но я могу вам привести барышню с пристани прямо сюда.
— Пожилой следователь, вы очень любезны, но я не обручен с правым кулаком и в сумасшедшем доме.
«Коля, давай выпьем». «Тебе бы не следовало пить, Ноготь, ты на лекарствах сидишь». «А я и не буду. Ты будешь пить, а я закусывать». «Тогда ладно. За твое выздоровление, братан». «Коль, чего-то мне трахнуть кого-то хочется». «Какие проблемы, сейчас Гавриловну попросим, она из женского отделения приведет кого-нибудь». «Ты не смотри, Ноготь, что она какая-то не от мира сего. Зато спокойная, безразличная ко всему. И чистенькая она, следит за собой. Я ее уже лет десять знаю, с тех пор, как ее к нам из подросткового отделения перевели. Коля сказал, что ты с большой грудью просил, смотри у нее какая. И не жирная баба с 6-ым размером грудей, и стоит, обрати внимание. Наливные красивые сиськи. Честно сказать, сколько лет в женском отделении работаю, а такого не видела, чтобы такая большая грудь — и стояла». «Ноготь, возьми ключ от пустой палаты. Погрузи не спеша заторможенную свою подругу во взрослую жизнь, пусть поработает. А мы пока с Гавриловной посидим, закусим по одной. Спешить нам некуда, ночная смена только началась, да и закусон у тебя отменный. А то ведь как бывает: сегодня ничего, завтра ничего, а потом спохватились — и вчера, оказывается, ничего».
«Ну, чего ты так стоишь, я уже кончил». «Что, можно распрямиться? Вы же не говорите ничего». «Какая шоколадка вкусная. Спасибо. И это вкусно, никогда такой не ела. Что это?». «Это апельсин. А у тебя что, родственников нет? Передач с воли не приносит никто?» «Почему? Мама есть, в отделении для тяжелых хроников лежит. Но меня не узнает. Да и вообще не на кого не реагирует». «А чего стоя ешь?» «А что, можно сесть?» «Не надо садиться, шоколадку потом доешь, сейчас бери клубнику». «Тебе холодно, хочешь халат одеть?» «Да не, я потерплю, а можно эту желтую еще?» «Апельсин? Ешь, ешь». «Ой, сок на грудь брызнул. Липкий. А можно еще сгущенного молока?» «Можно. Намажь им соски и слизывай». «Вот черт, не могу достать!» «Ну, видишь, достала. А теперь я музыку включу, а ты потанцуешь. А то дрожишь, замерзла». «Да, танцевать тебя надо учить. Тогда зарядку давай делать. Зарядку делать умеешь?» «Умею. Мостик делать умею, ласточку» «Делай мостик». «Ладно, хватит». «Да я не устала, еще постоять могу». «Ты должна делать
«А вы меня еще звать будете?» «Буду. Завтра сережку тебе в пупок вставлю, напомнишь мне, и танцевать учить начну. А сейчас трусы одень, халат. Пойдем с Коляном посидим, и Гавриловной твоей». «Тогда скажите Гавриловне, чтобы меня завтра не убивали». «Чего!? Блин, уже и забыл, что в сумасшедшем доме».
«Ну, как она, справилась?» «Старалась. Надежда есть, будем работать». «Вы собирались сказать Гавриловне, чтобы завтра меня не убивали». «Во, блин! Гавриловна, сделай милость, не убивай ее пока». «Какие проблемы, Ноготь. Пока не скажешь, убивать не будем». «Это сильное решение». «Так вас Ноготь зовут? Какое имя смешное. А еще вы просили напомнить, что мне в пупок сережку вставить нужно». «Угу, вставим. Коль, ты селедку к себе подтянул, и не дотянешься».
«А-а, Ноготь, видать мои сережки тебе в душу запали. Дочке купила, а ей не понравилось, молодым разве угодишь? Хорошо, что тебе понравилось, оно и в пупке красиво будет, какая разница. Так ей сейчас и поставлю? Вторую тоже поставить хочешь?»
«Да нет пока».
«Колян, зажигалка есть? Застежку прогрей под огнем, продезинфицируй». «Стань так, халат расстегни. Давай я сначала спиртом протру, чтобы инфекцию не занести». «Оо-й». «Потерпи, потерпи, милая». «О-о-о!» «Вот и все. Поболело немного, потерпеть надо было, что делать. Зато я поглубже застежку всунула, болтаться не будет. Так нормально, Ноготь?»
«Нормально».
«Видишь? А чтобы тебя завтра не брали, я заведующему утром напомню, не волнуйся».
«Так, все, идем спать». «Спасибо вам, дяденька Ноготь».
«Иди, иди. Сто лет, как затормозилась, а расчувствовалась. Когда моя смена, подходи ко мне, пупок йодом смазывать надо, а то нагноиться может».
Пожилой следователь смотрел на застывшее в задумчивости лицо Ногтя и думал о только что закончившемся разговоре с заведующим отделением.
«Из острого психотического состояния он выходит, но мы не знаем, что будет потом».
«А что, он может стать слабоумным?»
«Как вам сказать. Способность мыслить не пострадает. Но внешний мир может стать для не него абсолютно неинтересным. А потому он не будет не на что реагировать».
«Удивительно. Он всегда был со странностями, это было очень заметно. Этот садизм, и с людьми он трудно сходился. С ним сотрудничали, но не дружили. Но, мало ли, у кого какие странности. При этом он был человеком деятельным, хладнокровным, решительным. И мыслил он очень не ординарно».
«Люди, больные шизофренией, часто мыслят неординарно».
«Вы знаете, когда мне среди ночи позвонил Хомяк, это его друг, и сказал, что Ноготь отъехал мозгами, собирался убить свою беременную жену, к которой он очень тепло относился, я не поверил. Но когда я увидел его, связанного порукам и ногам, с совершенно безумным взглядом, всякие сомнения отпали».
«Увы, Ваш родственник действительно серьезно болен. Здесь нет никаких интриг, можете мне поверить».
«Да, теперь я это понимаю. Хомяк гнал машину всю ночь. И остальные его друзья были искренне расстроены. Мои подозрения относительно их были совершенно напрасными. Я хотел бы вас попросить не афишировать…»
«Конечно, я вас прекрасно понимаю. Сков город небольшой, все на виду. Мы оформили его как неизвестного. Настоящее имя вашего родственника нигде не фигурирует».
«Спасибо. Я говорил с главным врачом…» «Да, да, мы получили указания. Он ни в чем не будет нуждаться, уверяю вас! Ну что вы, зачем это? Для меня это огромная сумма! Уверяю вас, он будет иметь все, что пожелает и даже более того».
«Скажите доктор, только откровенно, чем все это кончиться?»
«Если откровенно, то не знаю. После выхода из острого психоза он может превратиться в безучастное ко всему существо, а может и полностью вернуться к норме. Но это теоретически. На практике же результат будет где-то посередине».