Гибель Византии
Шрифт:
Визирь поколебался. Ему не хотелось нарушать очарования сонной истомы, но любопытство пересилило и он поднес листок к глазам.
«Жди безумного монаха» — всего три слова было выведено на нем.
Визирь гадливо отбросил послание. Повинуясь кивку головы, Абу подбежал к светильнику и сунул пергамент в огонь. Визирь смотрел, как ёжась, обугливается в пламени дубленый кусок телячьей кожи и покусывал губы, стремясь сдержать нарастающий гнев.
Воистину, о коварстве и бесцеремонной наглости византийцев впору было слагать легенды: в самый разгар войны прислать предложение о закулисных переговорах!
— Абу! — грозно крикнул визирь.
Раб мгновенно очутился перед ним.
— Кто дал тебе эту записку?
Абу задрожал и опустился на колени. Затем приподнял голову от пола и с помощью рук и мимики лица принялся объяснять.
Он готовил заправку для кальяна своего господина, когда неожиданный порыв ветра распахнул боковую дверь шатра и едва не повалил полотняную ширму. Абу бросился закрывать дверь, чтобы пыль не проникла в помещение, а когда вернулся, записка уже лежала на подносе, придавленная ножкой сосуда. Как она оказалась там, он ума приложить не может, но ручается головой, что шатер все это время был пуст.
— Ты не только немой, но еще к тому же слеп, как крот! — рассвирепел визирь.
— Убирайся вон, обезьяна!
Раб со всех ног бросился бежать.
Визирь долго не мог успокоиться. И это один из самых верных и расторопных слуг! Остаётся лишь позавидовать находчивости и бесстрашию подручных своего недавнего друга, а теперь опасного врага, Феофана.
Нет, он не примет посыльного от византийца, а еще лучше — прикажет схватить его и казнить на месте, как опаснейшего из преступников. Пусть вместе с ним умрут попытки втянуть великого визиря в не терпящие дневного света дела.
Халиль-паша глубоко вздохнул и подпер подбородок кулаком.
Если бы только было возможным удалиться от государственных дел и сохранив при этом голову, доживать свой век в спокойной старости! Своего богатства визирю хватило бы на долгие годы. Хотя…. Он был бы грешен перед Аллахом, если бы поклялся, что не нуждается в приумножении своего состояния. Что поделать, человек слаб и в отличие от бога христиан, Аллах не карает верующих за стремление к наживе и богатству. Тем более, что деньги имеют обыкновение растрачиваться значительно скорее, чем накапливаться.
Снаружи послышался слабый шум. Визирь вздрогнул, мгновение помедлил, затем поднялся на ноги и приблизившись к двери, чуть приоткрыл полог.
В тридцати шагах от шатра ярко горел разведенный ночной стражей костер. Вперемежку с многоголосым хохотом оттуда доносился резкий и визгливый голос бродячего дервиша.
— Верьте мне, правоверные, всемогущий Аллах ниспошлет нам победу!
Старик прыгал вокруг костра, кривляясь и кружась в замысловатом танце. Его длинная суковатая палка описывала круги, перелетала из руки в руку, время от времени лезла в костер и ворошила там уголья.
— Слушайте меня, внимайте мне! — голос оборванца был настолько пронзителен, что визирь без труда улавливал каждое
— Прошлой ночью на меня снизошло откровение…..
Монолог прервался, сменяясь неразборчивым бормотанием. Затем вновь раздался громкий дребезжащий смех, тут же подхваченный стражей.
— Великий город превратится в руины и храбрые воины султана захватят себе много красивых жен! На каждой пяди ваших могучих тел повырастают новые детородные органы и каждым из них вы будете многократно и долго иметь истамбульских девственниц! О, я вижу…. я даже отсюда вижу, как они томятся желанием, как они, подобно переспелым грушам, испускают из себя соки, мечтая о скорейшем приходе воителей Аллаха!
Старик кривлялся, делая непристойные жесты и телодвижения. Стражи, согнувшись пополам от хохота, от души потешались над безумцем.
Визирь вышел наружу и сильно хлопнул в ладони. Хохот стих. Стражники вытянулись в струнку и уподобились каменным истуканам. Дервиш пал на колени и несколько раз стукнулся лбом о землю.
— Сотник! — окликнул Халиль-паша.
И когда тот стремглав подбежал к визирю, небрежно осведомился:
— Где вы раздобыли этого шута?
— Он сам пришел, о великий, — юзбаши тупо хлопал глазами. — Не гневайся, мудрейший. Мы виновны, что сразу не прогнали его.
— Сегодня я прощаю тебе твою оплошность. Введите безумца ко мне, я тоже не прочь позабавиться.
Воины подтащили слабо упирающегося старика к шатру и грубо обыскав у входа, швырнули его перед ложем визиря. Халиль-паша жестом отослал их прочь и некоторое время молча смотрел на оборванца.
— Я жду. Что ты мне скажешь?
Дервиш, ничком лежащий перед визирем, дёрнулся и пополз по ковру, волоча за собой свои лохмотья. Затем бросил взгляд по сторонам и поднялся на ноги.
— Мне приказано передать тебе приветствие и пожелание долгих лет у истоков власти.
Визирь усмехнулся.
— И от кого же исходит это пожелание?
— От твоего старинного друга. Когда-то он задолжал тебе и шлёт сейчас великому паше в счет погашения долга вот это.
Старик поклонился и протянул руку. Визирь всмотрелся: на нечистой ладони сверкал яркий лучик.
— Что это?
Халиль-паша двумя пальцами принял подношение и приблизил его к пламени светильника. В золотом кружеве оправы перстня поигрывал огненными бликами крупный, с лесной орех величиной, бриллиант. Турецкий вельможа по праву слыл знатоком драгоценных минералов, но даже его поразила чистота и прозрачность благородного камня, изумительная точность огранки. С усилием оторвавшись от этого зрелища, он повернул голову к пришельцу.
— Что ещё велел мне передать уважаемый мною Феофан Никейский?
Ряженый дервиш усмехнулся.
— Мой хозяин желал бы знать, как долго войска султана будут стоять у стен Константинополя.
Визирь в притворном недоумении поднял брови.
— Для этого ему не следовало утруждать себя засылкой лазутчиков. Ответ очевиден и так: до тех пор, пока стены не падут или пока не распахнутся городские ворота.
— Турецкая армия велика своим числом, — возразил византиец. — Но и это число с каждым днем неуклонно сокращается. В любой части света войска султана при меньших потерях смогут собрать неизмеримо больше добычи.