Гипсовый трубач. Однажды в России
Шрифт:
– Да я вроде не жалуюсь…
– Жаловаться начинают, когда уже поздно! – наставительно заметил Огуревич. – Вообще возможности наших методик безграничны. Я сам, например, по вечерам усилием воли дроблю Зинаиде Афанасьевне камни в желчном пузыре. Человеческие способности удивительны! Вот посмотрите! – Он наклонил голову, словно хотел дружески боднуть Кокотова. – Видите?
– Что?
– Волосы.
– Вижу…
На розовой лысине можно было, приглядевшись, различить легкие признаки оволосения, будто весенний ветерок скупо обронил на нее тополиный пух.
– А ведь еще полгода назад там
– Зачем? – оторопел писатель.
– Зачем! Типичный вопрос непробужденного, – горько усмехнулся директор. – Хорошо, взглянем на проблему практически. Я, например, отрастил себе новый желчный пузырь, удаленный десять лет назад, когда я злоупотреблял вот этим. – Он с грустью указал на рюмку. – К сожалению, не могу вам предъявить его, как новые волосы. Но вы мне уж поверьте! Академики ультразвуком трижды проверяли и сертификат мне выдали! Вон он, на стенке висит! Принести?
– Не надо… – замахал руками Кокотов. – Но ведь это ж сенсация! Переворот! Об этом надо кричать на каждом углу! В мире миллионы людей без желчного пузыря!
– Вот поэтому-то и не кричат, – скорбно качнул головой Огуревич. – Если эти миллионы отрастят себе по нашей методике желчный пузырь, что же тогда будет? Куда фармакологические монстры денут свои таблетки, микстуры и прочие гадости? Они делают все для того, чтобы никто не узнал. Идут на чудовищные провокации. Представляете, трижды ультразвук подтверждал наличие вот тут, – он ткнул пальцем себе под ребра, – нового желчного пузыря. А на четвертый, в присутствии телекамер, – не подтвердил. Вы понимаете?
– Понимаю…
– И они, монстры, тоже понимают, что это только начало. Со временем человек научится выращивать себе новую печень, почки, утраченную конечность. Мозг, наконец! И где окажутся производители протезов и торговцы донорскими органами? На свалке мировой экономики. А от регенерации рукой подать и до практического бессмертия, до воскрешения мертвых. Лазаря помните?
– Которого?
– Которого Иисус воскресил.
– Разумеется.
– Следовательно, за фармакологическими монстрами на свалку экономики последует и похоронный бизнес. Хоронить-то будет некого! Ха-ха-ха! А сколько стоит место на кладбище? Мы тут одного народного художника пытались на Новодевичьем пристроить. Знаете, сколько запросили? «Лексус» дешевле купить. Вы хоть представляете себе мировые обороты заправил ритуальных услуг вкупе с ценой кладбищенской земли?
– Смутно.
– Триллионы. Я вообще удивляюсь, что меня до сих пор не убили! Давайте выпьем!
– Давайте! – Писатель долгожданным движением взялся за холодный стебель рюмки. – А вы?
– Я? – Огуревич загадочно усмехнулся. – Вы, конечно, знаете, что в микроскопических дозах любой здоровый организм вырабатывает алкоголь?
– Разве?
– Вообразите! До оледенения, когда люди ели исключительно растительную пищу – фрукты, овощи и злаки, этот механизм работал исправно. И человечество было постоянно слегка подшофе, как после фужера хорошего шампанского.
Андрей Львович опрокинул рюмку и почувствовал, как внутри распускается теплый цветок алкогольной радости. Директор же замер взором, засопел, набряк, краснея, и вдруг блаженно расслабился:
– Ну вот. Порядок. Пошла по жилкам чарочка. Жаль, что эта радость скоро человечеству не понадобится!
– Почему? – огорчился автор «Полыньи счастья».
– Священное Писание надо читать, господин писатель! Христос ведь четко объяснил, что будет с нами дальше! Но люди не поняли, не захотели понять, что со временем наше биологическое тело перейдет в корпускулярно-волновое качество. Что такое аура, вы, конечно, знаете?
– Обижаете!
– Так вот, предельно упрощая физическую сторону процесса, скажу вам прямо: все наше тело станет аурой, а сам человек станет светом. Именно это и хотел объяснить Сын Божий своим ученикам, преобразившись на горе Фавор. Помните: «одежды его сделались блистающими, как снег»? Не поняли ученики. Тогда Он пошел на крайность, чтобы достучаться до глупых людей, одолеваемых похотью, самонадеянностью и жадностью. Он воскрес после смерти. Но как воскрес? Как воскрес! Вспыхнул, оставив на саване свой негатив.
– Это вы о Туринской плащанице? – лениво уточнил Андрей Львович, гордясь осведомленностью.
– Разумеется. А что такое воскресение, как не переход биологического тела в корпускулярно-волновое качество? В свет. Знаете, – вдруг как-то интимно-мечтательно произнес Огуревич, – когда люди станут лучами света, любовь будет… как вспышка… как молния… Представляете?
– Не очень…
– Да, наше будущее трудно вообразить! Но оно уже рядом. А вы что, знакомы с Натальей Павловной?
– Н-нет…
– Но мне показалось… – Аркадий Петрович напряг свои мускулистые щеки и пытливо посмотрел Кокотову в глаза.
– Нет, не знаком.
– Как вы себя чувствуете?
– А что?
– Да выглядите что-то неважно!
– Вы полагаете?
– А вот мы сейчас про вас все узнаем. Минуточку! – Огуревич нахмурился и уставился на дверь, замаскированную портьерами.
Буквально через минуту в кабинете появился сын директора с черной повязкой на лице, при этом шел он вполне уверенно.
– Папа, у нас эндшпиль! – укоризненно произнес мальчик, приближаясь к столику.
– Прости, сын! Я на минутку отвлек. Прошенька, посмотри, пожалуйста, Андрея Львовича!
– Общее сканирование или на клеточном уровне?
– Общее, конечно, общее, сынок!
Прохор выставил вперед руки и начал производить такие движения, словно его ладони скользили по стеклянному саркофагу, в который было заключено обследуемое тело. При этом мальчик хмурил не закрытый повязкой лобик и тихо приговаривал: